Он и раньше так думал, но теперь, учитывая, что случилось с их семьей, понимал это особенно отчетливо и правдиво. Чтобы отвлечься, Салим вставал и ходил по камере, держась поближе к стене. Но это мало помогало. Его разум, как и сам он, попал в ловушку.

Ночью Салим время от времени клевал носом, просыпаясь от боли в шее и покалывания в затекших ногах. Он снова и снова пытался примоститься поудобнее и в конце концов возненавидел запах бетонного пола.

«Сказать правду? Но пожалеют ли они меня? Если они узнают, что случилось, они же не отправят меня обратно в Афганистан? А если все-таки отправят?» – раздумывал он.

Утром Салима, у которого от голода бурчало в животе, отвели в другое помещение на допрос. Его посадили за пустой стол лицом к лицу с еще одним полицейским, который представился, назвав какую-то непонятную фамилию, начинавшуюся на «Г». Язык Салима не смог бы произнести эту нескладную иностранную вереницу звуков. Полицейский выпускал густые облака сигаретного дыма, повисавшие над столом, и Салиму приходилось задерживать дыхание: он испытывал отвращение от того, что этот дым так бесцеремонно проникает в его легкие.

Полицейский отличался от тех двоих, которые привели сюда Салима вчера вечером. Он был старше, не такого массивного телосложения и одет чуть иначе – в серую рубашку, но такие же темно-синие брюки с тем же стандартно укомплектованным набором на поясе, в нагрудном кармане угадывалась пачка сигарет. Его обветренное лицо обрамляли волосы с проседью, подстриженные ежиком, а из-за лохматых бровей и обвисших усов он выглядел чуть ли не стариком.

Г. хорошо говорил по-английски и никуда не спешил. Прежде чем начать задавать вопросы, он о чем-то задумался, и у Салима мелькнула мысль, что этот человек может его пожалеть и отпустить.

– Сколько тебе лет?

Г. прищурился, посасывая фильтр сигареты и открывая пожелтевшие от кофе и табака зубы.

– Пятнадцать, – ответил Салим, который решил говорить то же, что и вчера.

– Пятнадцать? Хм… Пятнадцать. – Полицейский помолчал. – И откуда ты приехал?

Ночью Салим долго думал, как отвечать на этот вопрос. Вчера он сказал, что из Турции. Если рассказать, откуда он на самом деле, его могут отправить назад. Салим понимал, что вряд ли выживет, если его вышлют в Афганистан одного.

– Из Турции, – набравшись храбрости, ответил он.

– Из Турции?

Салим кивнул.

– Так ты турок? Хм… И зачем ты сюда приехал?

– Я хочу учиться, – честно ответил Салим.

– Учиться? А что, в Турции ты не можешь учиться?

Г. достал из-под блокнота листочек и подтолкнул к Салиму.

– Читай.

Салим узнал турецкий шрифт – буквы такие же, как в английском, но с завитушками, напоминавшими дари.

Он выучил некоторые разговорные фразы, но знал, что если попытается читать, то будет страшно путаться. Его загнали в угол. Он облизал губы.

– Мистер, пожалуйста, можно воды?

Полицейский кивнул и поднялся.

– Воды? Конечно.

Он вышел и принес бумажный стаканчик, на дне которого плескалось совсем немного воды, только чтобы смочить губы. Приняв стаканчик, Салим почувствовал, что надежды на милосердие нет. Он посмотрел на листок и начал произносить слова уверенно, как только мог. Закончив, он поднял глаза на полицейского.

– Переведи, пожалуйста, – спокойно сказал Г., доставая пачку сигарет из кармана. Он постоянно прикуривал новую сигарету.

Салим оцепенел: он понял, что с ним играют. Горло его сжалось, он начал чаще дышать. Полицейский ждал ответа.

– Ты не из Турции, – спокойно сказал он наконец, глядя, как Салим ерзает на стуле. – Спрашиваю еще раз: откуда ты?

Он очень отчетливо произнес каждое слово, чтобы вопрос и его важность были понятны.

– Из Афганистана, – сдался Салим.

– А-а, из Афганистана. Как ты сюда добрался?

– Из Турции.

– На лодке?

– Нет, – помотал головой Салим, – на самолете.

– Без паспорта?

– У меня есть паспорт, но мой друг… Паспорт у него.

– Давно ты здесь?

– Неделю, – неуверенно сказал Салим.

Ему казалось, что чем больший срок он назовет, тем больше рассердится этот человек.

– Ты хочешь остаться в Греции?

Салим отрицательно покачал головой.

– А куда ты хочешь поехать?

– В Англию.

– В Англию… – Полицейский обдумал этот ответ, прежде чем спрашивать дальше. – Сколько тебе лет?

– Пятнадцать.

Если признаться, что ему семнадцать, он уже не будет считаться несовершеннолетним и его могут отправить в Афганистан.

– Пятнадцать? – Мужчина поверил этому так же мало, как и остальным ответам Салима.

– Да.

Вспоминая, какой мрак они оставили за спиной, уезжая из Кабула, Салим убеждал себя, что даже у самого жестокого полицейского смягчится сердце и его, одинокого подростка, пожалеют. Г. снова вышел и вернулся с банкой газировки – дети во многих странах любили этот апельсиновый вкус. Открыв банку, полицейский подтолкнул ее к Салиму, а сам подкурил новую сигарету.

– Плохи твои дела, – просто сказал он.

Салим смотрел на него. Спорить он не мог.

– Если ты не расскажешь правду, станет только хуже.

Здесь, вдали от семьи, Салиму нечего было терять. Измученному и отчаявшемуся, ему показалось, что тон у полицейского стал мягче, как если бы отец делал выговор сыну. Салим отхлебнул большой глоток из баночки. Тепловатая жидкость покалывала рот пузырьками и окутывала горло сладостью. Тихое шипение только что открытой газировки успокаивало.

– Я расскажу вам, – едва слышно начал Салим, – я расскажу вам свою историю.

Г. откинулся на спинку стула, глубоко затянулся сигаретным дымом и кивнул, а Салим погрузился в ночь своего прошлого – страшную, словно ад.

– Жди здесь. Доктор сейчас придет.

Дымище вышел. Доктор? После бессонной ночи у Салима путались мысли. Сосредоточиться удавалось с трудом.

Через час в помещение вошел мужчина с медицинским саквояжем из рыжей кожи, одетый в рубашку и брюки. Перекинутый через руку белый халат свисал почти до пола. Доктор был плотного телосложения. Казалось, пуговицы на его рубашке вот-вот разойдутся. Круглое лицо обрамляли уныло обвисшие щеки. Он напоминал русского героя мультфильма, который Салим смотрел когда-то на видеокассете с черного рынка.

Входя, доктор что-то пробормотал. Он бросил халат и саквояж на стол и достал стетоскоп, крошечный фонарик и пару резиновых перчаток. Затем сел на стул полицейского Г. и жестом подозвал Салима. Тот медленно подошел.

Доктор смерил его взглядом, поднялся и начал осмотр. Он светил фонариком Салиму в покрасневшие глаза и пересохший рот. Потом махнул рукой, чтобы он снял футболку. Поднимая руки, тот чувствовал собственный запах застарелого пота, но доктора это, похоже, не смущало. Поднеся к груди Салима стетоскоп, он слушал, а подросток тупо смотрел в землю. Внимательно разглядев его подмышки, доктор снова опустился на стул и постучал пальцем по пуговице джинсов.

– Снимай, – сказал он.

Кровь бросилась Салиму в лицо.

– Нет! – выпалил он, отступая на несколько шагов, чтобы между ним и доктором оказался стол.

– Сними, – устало вздохнул доктор, – я должен посмотреть.

Он взглянул на часы, потом выжидающе воззрился на Салима. Тот стоял, скрестив руки, от гнева у него даже мурашки побежали по коже. Доктор несколько секунд терпел, барабаня пальцами по столу, но скоро его выражение лица стало серьезным. Сверля Салима взглядом, он очень твердо сказал:

– Снимай. Немедленно.

По его тону Салим понял, что ему не отвертеться. Он почувствовал себя маленьким и одиноким как никогда. Перед тем как подчиниться, он сделал несколько глубоких вдохов. Заплетающиеся от волнения пальцы еле справились с пуговицей и молнией, но наконец он спустил джинсы до колен. Трусы болтались на нем, прикрывая бедра. Салим смотрел в потолок.

– Снимай. – Доктор коснулся резинки его трусов и начал натягивать перчатки.