– Где ты спишь? Где твой дом?

Он тупо смотрел на полицейских, а они, хмыкнув, покачали головами. Темно-оливковая кожа Салима, к тому же загоревшая за последние месяцы, когда он работал в поле, была намного смуглее, чем у них. Полицейский с ключами наконец сдался и перешел на английский.

– Где ты живешь? – раздраженно спросил он.

Салим отчаянно пытался придумать нечто правдоподобное. Он не мог привести полицейских к своей семье.

– Я нигде не живу. Я турист. Покупаю, – Салим сделал жалкую попытку объясниться, махнув рукой на аллею магазинчиков.

– Покупаешь? – фыркнули полицейские. – И что ты купил?

– Э-э-э… ничего. Сегодня ничего.

Салиму отчаянно хотелось, чтобы от него отстали.

– Ничего? Ладно. Где твой паспорт? Документы?

У Салима снова скрутило живот и стало горько во рту.

– Паспорт? У меня нет паспорта.

Хозяин ломбарда приоткрыл дверь, увидел полицейских, стоявших около последнего посетителя, и юркнул обратно.

– Нет паспорта?

Полицейские обменялись взглядами, смысла которых Салим не понял.

– Мой друг… У него мой паспорт.

– Как тебя зовут?

– Салим.

– Откуда ты?

Кровь шумела у Салима в ушах. Бежать? Практически невозможно. Его прижали к стене посреди оживленного рынка. Туристы входили в магазинчики и выходили. Звенели дверные колокольчики. Темнокожий уличный торговец отвел взгляд, складывая в мешок своих танцующих человечков. Прохожие с любопытством поглядывали на Салима, даже не замедляя шаг. Только седоволосый мужчина, жаривший кукурузу, похоже, сочувствовал ему.

Стояла такая жара, что даже в тени выступал пот. Салиму хотелось пить, и со вчерашнего вечера он ничего не ел. На полицейских была синяя форма, рубашки, аккуратно заправленные в темно-синие брюки, и береты. С массивных поясов свисало то, чего Салиму стоило бояться, – рации, наручники… и пистолеты. Попытка бежать его бы не спасла. Как и отказ отвечать на вопросы.

– Я… Я из Турции.

Эту роль Салим репетировал с матерью как минимум сто раз, а наедине с собой – и того больше. Другие беженцы рассказывали, какие вопросы может задавать полиция, если остановит, и он надеялся, что их советы пригодятся.

– Из Турции?

Казалось, полицейского передернуло от отвращения. Он многозначительно переглянулся с напарником.

– И как ты добрался до Афин?

– Самолетом.

– Кто приехал с тобой?

– Никто, я один, – помотал головой Салим.

Он очень надеялся, что взгляд и голос не выдали его. Руки он держал опущенными по бокам.

– Один? И сколько тебе лет? Шестнадцать?

– Пятнадцать, – ответил Салим, надеясь, что его внешность собьет их с толку.

– Пятнадцать? А где мама? Отец?

Салим пожал плечами.

– Они не с тобой? – Старший полицейский, начиная выходить из себя, заложил большие пальцы за пояс.

Салим снова помотал головой. Полицейские перекинулись несколькими словами по-гречески, выражение их лиц в трактовке не нуждалось. Салим знал, что международное законодательство обязывает предоставлять несовершеннолетним убежище, но уже успел понять, что на улицах эти законы защищали примерно так же, как дырявый зонтик во время урагана.

Салим переминался с ноги на ногу. Полицейские смотрели на воротник и плечи его черной футболки – там пролегли белые полосы. Его джинсы износились и полиняли, их стирали дешевым мылом в умывальнике. Дома эта одежда была Салиму впору, но сейчас, много месяцев спустя, висела на нем. Стершиеся подошвы и почерневшие шнурки его кроссовок выдавали пройденный долгий и тяжелый путь.

Полицейский, знающий английский, повесил ключи на пояс и легонько толкнул Салима в плечо, чтобы тот повернулся, похлопал руками по его бокам и пробормотал что-то своему напарнику.

– Развернись.

Салим повиновался, не поднимая глаз.

– Паспорта нет? Документов нет?

Салим помотал головой. Его бельгийский паспорт, обошедшийся в триста долларов, лежал в рюкзаке в гостинице. Он оставил его, чтобы случайно не потерять.

– Идем.

Простой приказ. Салим подумал, что у него разорвется сердце. А как же мама? Он не мог идти с ними! Салим посмотрел на полицейских, а потом бросил взгляд на вымощенную булыжником улочку, где толклись местные и туристы в поисках сувениров. Что бы такое крикнуть, чтобы они расступились, освободив ему дорогу? Сможет ли он убежать? Но если пойти с этими полицейскими, его непременно заберут в тюрьму, а может, даже отправят обратно в Афганистан.

Он бегал быстро. Он всегда хорошо бегал, но за последние месяцы его ноги приобрели, пожалуй, еще бóльшую легкость. Салим чувствовал, что стал сильнее, таская на руках брата и перенося их скромные пожитки. Чем больше он думал о том, чтобы убежать, тем больше убеждался, что сможет это сделать. Он обязан был попытаться! Если уйти с этими полицейскими, никто не позаботится о маме, брате и сестре.

Ноги Салима рванулись прочь почти помимо его воли. Проскользнув под рукой полицейского, он бросился бежать. Он мчался мимо ломбарда, мимо продавца кукурузы, расталкивал ошеломленных туристов. Позади он слышал крики. Возле центрального ряда рынка начинался лабиринт боковых переходов – на него Салим и рассчитывал. Он свернул налево и помчался мимо меньших магазинов. Здесь было не так людно, и через несколько метров он оказался на развилке. Оба направления не внушали надежды. Не зная, сворачивать направо или налево, он побежал налево. Нужно было оторваться от полицейских, но не возвращаться в гостиницу.

Он еще раз завернул за угол. Отдыхавший в тени бродячий пес поднял голову и с любопытством посмотрел на Салима. Тот, задыхаясь, попытался сориентироваться. Куда дальше? В этой части Афин, без единого указателя, было легко заблудиться, но Салим знал, что главная торговая аллея совсем близко. Снова заскочив за угол, он налетел на мужчину и женщину, которые шли, обняв друг друга за талию. Парочка начала возмущаться, и Салим, остановившись, примирительно поднял руки. Улочка вывела его на площадь, посреди которой возвышалась старая церковь, обломок прошлого, окруженный шикарными новыми магазинами. Салим оглядел перекресток, определяя следующий поворот в лабиринте. Он понимал, что выглядит подозрительным, загнанным и беззащитным.

«Метро», – подумал Салим.

Но как до него добраться? Салим привалился спиной к стене, пытаясь найти решение. Улочка круто уходила вниз. Насколько он помнил, станция метро находилась ниже, чем основная часть торгового квартала. После того первого дня он не пользовался метро, не желая транжирить семейные деньги. Он сделал глубокий вдох и бросился бежать, выискивая глазами людей в синей форме, но никого подозрительного не увидел. Опустив голову, он лавировал в толпе, надеясь затеряться. В голове, придавая сил дрожащим ногам, звучал недавний разговор: «Что-то мне неспокойно. Вот если бы отложить ломбард на завтра… Мы бы заглянули туда по пути на вокзал. Вот бы нам пойти всем вместе». – «Мадар-джан, ломбард близко, а у нас почти не осталось наличных. Мало ли что случится в Патрах. Нам нужны деньги на еду и пароход, иначе окажемся на мели». – «Но сегодня…» – «Мадар-джан, я пойду. Мы никогда не доберемся до Англии, если будем прятаться в комнате каждый раз, когда нас охватывает страх».

Позже Салим не раз жалел, что резко говорил с ней, но сейчас он не мог об этом думать. Вдалеке замаячила вывеска метро. Салим побежал быстрее и резко остановился перед выгнутой аркой входа. Лестница с перилами вела к поездам. У него горели ноги. Он прислушивался, но пока не видел поезда, лишь издалека доносился гул. Салим изо всех сил старался выглядеть спокойным. Он понимал, что хорошо бы не торчать у всех на виду, но, с другой стороны, нужно было оставаться наготове, чтобы сразу прыгнуть в поезд.

Сквозь изношенные подошвы кроссовок он почувствовал вибрацию и, бросив беспокойный взгляд на кассу у входа, мысленно повторил свой план: перепрыгнуть через турникет в тот момент, когда состав прибудет на станцию, вбежать в поезд, прежде чем его успеют задержать, а потом ехать так далеко, как только получится. Или даже лучше: пересесть на другую ветку и еще немного поездить, пока не станет ясно, что за ним не гонятся. Салим не смог сдержать улыбку при виде металлического змея, выползавшего из-за поворота. Рассказывать матери о полицейских он не собирался.