Беспокойные волны плескались о борт. Салим и Самира наклонились через поручни, чтобы быть еще ближе к воде. Плавание оказалось недолгим, и прежде чем Салим и Самира успели им насладиться, команда объявила о прибытии на остров Хиос. Там семье Хайдари предстояло пересесть на другой пароход, до Афин.

Салим и его семья взвалили сумки на плечи, изо всех сил стараясь выглядеть как можно непринужденнее в толпе греков и одетых в шорты, навьюченных рюкзаками туристов. На каждом отрезке пути в пункте контроля волнение и фальшивые документы могли выдать их с головой.

Однако попасть в Грецию оказалось намного проще, чем они ожидали, и скоро они сели на другой пароход. Плавание с Хиоса в Афины оказалось более долгим, и Ферейба могла насладиться морем сполна, молясь, чтобы оно оказалось предвестником более счастливых дней. Через восемь часов они прибыли в порт Пирей, и она снова напряглась. Самира спала, положив голову на плечо брату, а мадар-джан кусала губы – судно приближалось к берегу.

При виде мужчин в форме на причале старые страхи вернулись. Салим с матерью старались, чтобы их лица ничего не выдали. Подросток так напряг мышцы живота, будто нес под рубашкой надутый шарик, который от любого неловкого движения мог лопнуть, выдав свое присутствие. Толпа несла их вперед. Салим чувствовал, как его спину сверлят взгляды, но никто их не остановил, и наконец семья оказалась на шумной стоянке такси в портовой части Афин.

«Турция одной ногой стоит в Европе, а другой – в Азии. В Греции все будет по-другому, – предупреждал Хакан. – К лучшему это или к худшему, но мир мусульман там заканчивается».

Салим и Ферейба знали, что в Индии, Пакистане и Иране люди все больше устают от растущего наплыва афганских беженцев. С Европой и Америкой дело обстояло иначе. Те, кто успел сбежать в Европу, никогда не жаловались и не говорили, что хотят вернуться. Рассказы об их новой счастливой жизни носились в воздухе, словно подхваченный легким ветерком запах зреющих персиков. Европа сочувствовала истерзанному войной народу Афганистана и протягивала руку помощи.

Хакана беспокоили слишком уж оптимистичные взгляды Салима на жизнь в Англии. Мальчик мечтал, что снова пойдет в школу, а мама вернется к преподаванию. Хакан знал, как бедствуют в Европе эмигранты, в том числе тысячи турок, но ограничивался осторожными предупреждениями. Говорил, что некоторые там ненавидят приезжих за то, что они – непрошеные гости, что выглядят иначе, что расшатывают бюджет своей новой родины. Впрочем, для беженцев из Афганистана другого выхода не было, и он понимал, что разочаровывать семью Хайдари, пока они еще даже не достигли цели, бессмысленно. Салим отказывался обращать внимание на предупреждения Хакана.

Они шли дальше, гадая, смогут ли сойти за местных. После отъезда из Менгена мадар-джан сложила и убрала паранджу, которую навязал ей Талибан. Она радовалась, что наконец избавилась от нее. Здесь, в Греции, Ферейба могла одеваться, как в юности, и наконец вернулась к себе самой.

Хайдари зашли в три гостиницы, но их отпугнули цены, непомерные для тощих кошельков. Одна из девушек-администраторов пожалела Салима и дала ему адрес маленькой, более дешевой гостиницы в полукилометре отсюда. Она расписала на бумажной салфетке, как дойти туда, и снова уставилась на экран телевизора под своей стойкой.

Оказалось, что лучшего, чем «Аттика дрим», они не могли и желать. Салиму удалось снизить цену с сорока евро в сутки до двадцати: он пообещал, что они будут соблюдать идеальную чистоту и тишину. Администратор, женщина чуть за пятьдесят, увидев мадар-джан с тремя детьми и связкой из четырех сумок, углубилась в регистрационный журнал, постукивая карандашом по столбцам дат и сумм. Гостиницу сто лет не ремонтировали, но владельцев, похоже, не волновало, что здесь мало кто останавливается. Они уже давно не могли конкурировать с более новыми гостиницами по соседству. Владельцы просто выжидали. Им в любом случае предстояло уйти из бизнеса – в силу возраста, если не из-за малого количества постояльцев.

Администратор, тяжело вздохнув, кивнула, делая вид, что оказывает им снисхождение, сдавая номер так дешево. Салим достал деньги, разменянные на Хиосе, заплатил за сутки, и она достала из деревянного ящичка ключ. По скрипучей лестнице мальчик провел свою семью в комнату. Здесь на двух кроватях лежали старые бугристые матрасы, но таким облегчением было лечь, вытянуть ноги и дать отдых уставшей спине.

Салим упал на подушку. Ноги у него гудели. Закрыв глаза, он думал о том, как далеко они очутились. Возможно, время покинуть Менген как раз настало. А может, они должны были уехать уже давно. Начался новый отрезок их пути. Так сказала мадар-джан.

«Вот мы и в Греции, – подумал Салим, засыпая, – но как быть дальше?»

Тянулись часы. Салим проснулся и слушал доносившиеся с улицы шаги и обрывки разговоров. Афины вообще никогда не засыпали. Сквозь тонкие занавески начало пробиваться солнце. Самира потянулась и, не открывая глаз, выгнула спину. Азиз перевернулся на живот. Ферейба спустила ноги на пол, протерла глаза и поднялась. Салим смотрел, как его семья входит в новый день.

Они поплескали в лицо холодной водой. Ванная оказалась такой маленькой, что Салим, вытянув руки, мог коснуться каждой из четырех стен. Ферейба выложила на газету остатки еды, которую собрала для них Синем, и разделила ее между всеми.

Салим принял душ и отправился искать еду и способ пробраться в Италию. Афины оказались намного дороже Турции, и даже эта ветхая гостиница быстро вытянула бы у них все деньги. В карман джинсов Салим спрятал паспорт и несколько евро.

Администратор, такая же равнодушная, как и накануне, посоветовала ему сесть в метро и поехать за едой в центр города, на площадь Омонию.

Серебристый дребезжащий поезд подлетел к станции, а потом, наполнившись новыми пассажирами, скользнул в туннель. Салим наблюдал за людьми и старался вести себя как все. Он зашел в поезд, не помня себя от радостного возбуждения. Нащупав в кармане клочок бумаги, он сравнивал название станции, которое написала ему администратор, с табличками на стенах. Вертя ремешок часов вокруг запястья, Салим удивлялся, что никто не обращает на него внимания. А самого его поглощал шум поезда, запах кофе, шуршание газет.

Хакан говорил, что в Греции много иммигрантов. Салим хотел разыскать их и спросить, как лучше всего добраться до Италии и где найти дешевой еды. Он внимательно смотрел на раздобытую карту города, а завидев полицейских, юркнул в толпу и затерялся в лабиринте мостовых и зданий. Мужчины здесь одевались так же, как и в Турции, а вот женщины выглядели совсем иначе. Они ходили в обтягивающих блузках с достаточно низкой линией декольте, чтобы привлечь взгляд подростка. Он таращил глаза на обнаженные руки и ноги, а женщины этого даже не замечали. На улицах толпились люди всех комплекций и цветов кожи, многие с фотоаппаратами и книжечками. Время от времени они останавливались сделать снимок.

Салим нес на плече пустой рюкзачок, но в отель надеялся принести его полным. Он дошел до центральной площади, от которой во все стороны разбегались улочки, застроенные магазинами. Эта площадь выглядела намного более просторной, чем в Кабуле. Повсюду были бордюры, фонари и еще больше машин.

Мужчины с кожей чернее ночи сидели на корточках у дороги, разложив холщовые сумки, полные кошельков, и неторопливо окидывая взглядом прохожих. Они что-то бормотали, вылавливая покупателей на свой товар. Салим подумал, что эти люди выглядят здесь еще бóльшими чужаками, чем он сам, и не осмелился к ним подойти.

На рынке он наткнулся на двух мужчин, которые торговали на обочине фигурками танцующих человечков. Салим напомнил себе, что пора бы уже найти, с кем заговорить. Он внимательно посмотрел на незнакомцев: не такая темная кожа, как у тех, которые торгуют ближе к входу на рынок. Кажется, индусы. Белокурая женщина оттаскивала своего малыша от игрушек. На ее волосах танцевало солнце. Продавец подыграл непослушному ребенку, заставив одну из фигурок, пританцовывая, дойти до пухлых детских ножек. Женщина отрицательно покачала головой, несмотря на недовольство сына, подхватила его на руки и заторопилась дальше.