Лёка была уверена, что Снежана ей завидует и что она отдала бы все на свете, включая влияние своего отца, чтобы поменяться с ней местами. Лёке на миг захотелось еще раз взять верх над подругой, показать, что дражайший Костенька ни в грош ее не ставит и готов хоть сейчас идти в загс с ней, с Лёкой!

Однако Лёка сдержала себя. Да, она была самовлюбленной и черствой, но не жестокой. Что ей до них всех? Она сегодня уедет, а они пусть разбираются сами, как хотят! Ей не нужна еще одна победа над Снежаной – у нее впереди много побед!

– Он искал здесь тебя, – объяснила Лёка. – Сказал, что вы разминулись. Ты, наверное, как всегда, опоздала?

– Задержалась, – улыбнулась Снежана. Слова Лёки, и главное, небрежный тон, успокоили ее подозрения. – А он никогда и никуда не опаздывает, – пожаловалась она. – Как поезд в московском метро, блин!

В отличие от Снежаны, Лёка никогда в Москве не была и опаздывают ли поезда в тамошнем метро, не знала. Но ничего – она не только в Москве, она и в Париже, и в Токио побывает!

– Твой Преображенский пришел, увидел, что тебя нет, и свалил, – сообщила Лёка. – Три минуты назад. Наверное, к тебе потопал. Если честно, я не догадалась спросить. Короче, если побежишь, то поймаешь!

– Оно мне надо! – буркнула Снежана и опустилась на стул, где еще совсем недавно сидел Костя. – Ну, опоздала на двадцать минут – делов-то! Сказала же – у кинотеатра. Прихожу – его нет.

Она взяла со стола банку с вареньем и принялась вертеть ее в руках.

– Поставь банку – уронишь! – сказала Лёка. – Может, тебе часы на пять минут вперед перевести? Чтобы не опаздывать? Или на десять?

Снежана вздохнула и поставила банку на место.

– Может, – согласилась она.

Острый вопрос был решен, Снежана полностью успокоилась и теперь могла оценить чемодан своей подруги.

– Обалденная вещь! – сказала она. – Сколько сто́ит?

– Не спрашивай! – ответила довольная Лёка.

– Надо папе сказать, чтобы мне купил такой же!

– К чему он тебе? – удивилась Лёка. – Ты ведь у нас существо домашнее. Ты даже летом на море ездить не любишь!

– Это точно, – согласилась Снежана. – Мне и здесь тепло и уютно.

– Ты, Снежка, знаешь кто? Ленивец! – заявила Лёка. – Есть такая зверушка, ты в курсе? Я бы, имея такого папу, обязательно в большой город смоталась!

– Ты чего, Лёка, совсем того? – беззлобно поинтересовалась подруга. – Мой папа только тут большая шишка. А в большом городе он козявка. Козявка, которую любой раздавить может. Зачем мне ехать туда, где даже он козявка, а я тем более?

Лёка сняла чемодан с дивана и попробовала его на вес. Чемодан был тяжелым.

– Могла бы сама попробовать прорваться! – сказала Лёка и поставила чемодан на пол.

– Мне это ни к чему, – покачала головой Снежана. – Тебе нужно, ты и пробивайся! А мы поглядим, что из этого получится.

– Поглядим! – согласилась Лёка, уверенная, что у нее все получится.

Снежану передернуло.

Ей вдруг вспомнилась история трехлетней давности. Тогда они с Лёкой и двумя мальчишками отправились в кино. Мальчишки – ерунда, просто одноклассники, но всё же кавалеры!

Обычно Снежана одевалась гораздо лучше Лёки. А тут мама Лёки достала для дочери югославское платье. Отличное платье, снежно-белое. На Лёке оно смотрелось просто сногсшибательно, и Снежана корчилась от зависти – надо же, и сама по себе такая красивая, и еще платье это! Картинка, праздник какой-то! И мальчишки эти сопливые с Лёки глаз не сводили!

Лёка и сама знала, что выглядит классно. Она щебетала, заигрывая с обоими мальчишками. Потом зачем-то понеслась вперед. Снежана уже точно не могла вспомнить зачем. Кажется, хотела передразнить новую учительницу географии, показать, как та ходит – тяжело ступая, будто носорог.

Тут-то все и случилось. Утром прошел дождь, и лужи на улице еще не высохли. Когда Лёка подбежала к дороге, мимо пронеслась машина. Именно пронеслась, да прямо по луже!

И Лёку обдало грязной водой, обдало с ног до головы!

Снежана никогда не забудет, как подруга стояла, пораженная, и грязная вода стекала и с югославского платья, и с Лёкиной физиономии. Взрослая женщина, возможно, сумела бы с честью выйти из ситуации, рассмеявшись и показав, что ей на такие мелочи наплевать. Но четырнадцатилетняя Лёка так не смогла. Тогда Снежана впервые увидела свою гордую подругу совсем потерянной – она присела на корточки и разрыдалась, горестно, громко, как маленькая. Потом мальчишки и сама Снежана долго утешали Лёку. Мальчишки, скорее всего, искренне, а Снежана втайне ликовала. Даже сейчас ей было странно – как это она смогла скрыть свою радость?

Вот и теперь ей остро захотелось, чтобы невесть что изображающая из себя подруга вернулась из своего Большеграда такой, какой была в тот день, – обезображенной, облитой грязью с головы до ног, вопящей, рыдающей.

Но говорить это, разумеется, не следовало.

– Конечно, поглядим, – сказала Снежана ровно.

– Ладно, Снежка, я перед дорогой поесть хочу, – сказала Лёка. – Ты суп будешь?

Снежана встала.

– Нет, подруга, у меня дела, – ответила она. – Надо Преображенского догнать, а то он еще к моим попрется, скажет, что я потерялась. А зачем предков лишний раз волновать? Давай обнимемся, что ли, на прощанье!

Они обнялись. Низенькая полненькая Снежана уткнулась Лёке лбом в мягкую щеку.

– Я буду по тебе скучать, – сказала она.

– Я тоже, – сказала Лёка.

– Не ври, ты не будешь! – Снежана отстранилась от подруги и отошла на шаг. – Нужны мы тебе, как рыбке зонтик!

– Не дури, – сказала Лёка. – Я тебе письмо напишу.

Она была совершенно уверена, что никаких писем писать не будет.

– Буду ждать, – ответила Снежана.

Она не сомневалась, что никакого письма не дождется.

Подруги простились. Снежана ушла.

Лёка прошла на кухню и принялась за суп. До Большеграда ехать несколько часов, и нужно было плотно поесть. Не хватало еще, чтобы ее укачало!

Мама не отрывала от дочери скорбных глаз.

– Уже со всеми простилась? – спросила она.

– Нет, еще Васька должен прийти! – ответила Лёка, жуя. – Он мне чемодан до автовокзала донесет.

– Ну да, конечно, – кивнула мама. – Я пойду одеваться.

– Надень вишневую юбку, – предложила Лёка. – Тебе в ней лучше, чем в зеленой! И жакет в клеточку. Будет очень нарядно!

Вася Шишкин пришел за полчаса до отхода автобуса – как и обещал. Это был невысокий, крепкий, почти квадратный юноша с некрасивым, но выразительным, очень открытым и честным лицом. А сейчас Вася грустил и не скрывал этого. Еще бы – уезжала Лёка!

– Ну что, Оля, ты готова? – спросил он, отводя глаза.

– Готова, – ответила та. – И не смей называть меня Олей. Знаешь же – не люблю!

– Ну да, – согласился Вася. – А Елена Георгиевна с нами идет?

– Конечно, – ответила Лёка. – Но мама еще не собралась. Копается, как всегда! Пойдем во двор, подождем ее там.

Они вышли из дома. На крыльце Вася закурил. Курил он лет с семи.

– Ты твердо решила ехать? – спросил он, затягиваясь крепкой сигаретой без фильтра.

– Еще и ты? И ты будешь меня отговаривать?! – взвилась Лёка. – Вот уж от кого, а от тебя не ожидала!

Вася поморщился.

Они были знакомы всю жизнь. Их отцы вместе служили в милиции, дружили, дети у них родились в один год. Когда детишкам было по пять лет, отцы спьяну поссорились во время празднования Первомая. Ссора была жаркой, как частенько бывает между закадычными друзьями, и мужики схватились за служебные пистолеты. На стене Лёкиного дома навсегда осталась отметина от пули – это отец Васи стрелял в отца Лёки и промахнулся. Его друг оказался белее метким – попал сразу в сердце.

Отца Васи похоронили, а отца Лёки отправили на особую милицейскую зону. Такое стечение обстоятельств могло сделать Лёку и Васю врагами, но не сделало – не прошло и года, как отец Лёки умер в колонии – сгорел от тоски, раскаяния и туберкулеза. Получалось, что злосчастная ссора осиротила обоих, и дети ощущали себя почти братом и сестрой.