Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– А?

– Добро пожаловать обратно, Модра.

Она не улыбнулась в ответ, а лишь сказала спокойно:

– Полагаю, каждый из нас сам стелит себе постель, а потом так или иначе вынужден спать в ней.

ТРУДНЫЙ ВЫБОР

Джимми Маккрей тоже не мог понять, как это он умудрился попасть в такую ситуацию, но корень его проблем крылся в поступке, совершенном из доброты и сострадания.

Он был не только безработным безо всякой надежды на какое-нибудь место; ко всему прочему он еще посадил себе на шею подопечную, которая не могла предложить ему никакой помощи и при этом не имела ни гражданства, ни статуса, ни связей, и целиком и полностью зависела от него. Но хуже всего было то, что с тех самых пор, как это произошло, Гриста не унималась ни на минуту.

– Придирки, придирки, придирки! Прекрати меня пилить, – буркнул он морфе, которая сама была бесполезной приживалкой. – Что я, по-твоему, должен был сделать? Уйти и позволить, чтобы ее убили?

– Мне приходится тебя пилить. Мне некого больше пилить.

Что ж, это, по крайней мере, был факт.

– По крайней мере, у тебя есть хоть кто-то, кого можно пилить. А у меня нет никого, зато ответственности хоть отбавляй – и за мохнатую личинку у меня на спине, и за полудевушку-полулошадь, – и ни одна из них не умеет делать ничего полезного.

– Кого это ты называешь личинкой?

– Если тебе что-то не нравится, – сказал он ей, – ты всегда можешь найти себе другого хозяина.

– Чтобы копы убили меня, как только узнают об этом? Нет, спасибо.

– Тогда уймись и дай мне подумать.

Когда он двинулся прочь из переулка, искусственная девушка послушно пошла с ним, как ребенок, и очень скоро он понял, что несмотря на всю грязь своей прошлой жизни, именно ребенком она и была. Опытная лишь в своей стихии, она была совершенно невежественной во всех прочих областях. Могло показаться, что она непонятлива или даже слегка глуповата, – он так и не смог понять, было ли это запрограммировано ее создателями или являлось результатом жизни, которую она была вынуждена вести.

Ее разум был для него открытой книгой, но эта книга не давала ему никаких ответов. Похоже, она совершенно не думала – по крайней мере, в том смысле, какой он вкладывал в этот термин. Ей были незнакомы ни размышления, ни естественное любопытство, ни мысли о будущем. У него сложилось впечатление, что она не столько действовала, сколько реагировала на чужие действия, а те немногие мысли, которые приходили ей в голову, тут же высказывала вслух. Можно было подумать, что у нее нет собственной личности, что она существовала только как реакция на действия других. Когда она смотрела в окно поезда, у нее не возникало собственных мыслей как таковых, только отрывистые идеи вроде «красиво» или «темно», или другие подобные же мимолетные впечатления, которые она тут же забывала. В каком-то смысле, она была для него куда более непонятной и тревожащей, чем большинство причудливых форм жизни, обитающих в Бирже.

У нее даже не было настоящего имени – один только длинный номер, который ни для кого ничего не значил, разве что для ее создателей и компании, которой она принадлежала. Некоторые из подобных ей – те, кто становился известными танцовщицами и прочие в том же роде, – имели имена или хотя бы прозвища, но она была в самой низшей лиге. Если клиенту хотелось, чтобы у нее было имя, она спрашивала, какое ему нравится больше всего, и на эту ночь называлась им. Джимми положил этому конец еще в самый первый вечер, по пути домой.

– Если спросят твое имя, будешь говорить, что тебя зовут Молли. Если понадобится твоя фамилия, скажешь, что ты Молли Маккрей.

Ему всегда нравилось это имя. Когда-то давно, еще в школе, он приударял за одной Молли, и кроме того, так звали одну из его бабушек.

– Хорошо, хозяин, – ответила она покорно. – Для вас я буду Молли Маккрей.

– Да нет же – для всех. С этих самых пор. Поняла? И никогда, никогда не называй меня больше хозяином. Будешь звать меня Джимми. Меня все так называют.

Она кивнула, хотя он не был уверен, отложилось ли что-нибудь в ее хорошенькой головке.

– Хорошо, Джимми. Я буду делать все, что ты скажешь.

Для него было почти шоком, когда он понял, что она имела в виду именно это, безо всякого преувеличения. Рабство было вне закона везде, за исключением самых примитивных миров. Однако, как ему это ни претило, она не была настоящей личностью, обладавшей статусом и правами. В империи Биржи она занимала такое же положение, как робот или компьютер, хотя и была живым существом.

– Ты умеешь делать хоть что-нибудь еще, кроме как танцевать и ублажать мужчин? – спросил он у нее.

Она тупо посмотрела на него, как будто его вопрос был совершенно абсурдным. И, что было еще хуже, – в ее мыслях, возникших в ответ, он не прочел ничего, что не относилось бы к этим занятиям.

Она потянулась, чтобы почесать щеку, и тут он впервые заметил, какие у нее пальцы. На каждой руке их было по четыре, с длинными цветными ногтями. Большие пальцы отсутствовали. Совсем.

– У всех синтов нет больших пальцев? – спросил он, заинтересовавшись. Ни разу за все эти годы он не замечал этого.

– У всех, кого я знаю, – ответила она буднично. – Думаю, это такое правило.

Специальный недостаток конструкции, подумал он угрюмо. Чтобы они могли заниматься только тем, для чего предназначены, и ничем другим. Естественно, с такими руками делать можно было лишь немногие вещи. Даже открыть контейнер или повернуть кран становилось для них трудной, почти непосильной задачей. Черт, да большие пальцы нужны были почти везде! Не было ни одного вида разумных существ, у которых не было бы расположенного напротив остальных большого пальца, клешни или цепкого щупальца или другого эквивалента.

За последующие дни он узнал о ней и таких, как она, много нового. Узнал и о том, насколько зависимой она была. Она не могла даже самостоятельно причесаться, а краны в душе были для нее непреодолимым препятствием. Она могла неуклюже соорудить что-то вроде бутерброда, но почти все прочие вещи роняла. Ее пальцы, судя по всему, не имели мышечной автономии – они сжимались и разжимались только все вместе, а один палец сам по себе двигаться почти не мог.

Чуть ли не единственной приятной неожиданностью стало то, что она оказалась способна усваивать практически любую органику – скорее всего, это было сделано в целях сокращения затрат, – а естественный запах ее тела, который, как он опасался, вполне мог быть лошадиным, оказался нежным и даже обладал слабым ароматом.

Когда он приказывал ей хотя бы как-то сделать что-нибудь, – например, научиться пользоваться душем или прибраться в комнате, – она тут же всецело посвящала себя поставленной задаче. Ей не всегда это удавалось, но она всегда пыталась в точности исполнить его указания.

Но самым большим сюрпризом для него стало то, что она оказалась проецирующей эмпаткой.

Она сидела в комнате, глядя на него, и внезапно он почувствовал устрашающую эрекцию. Если бы не Гриста, он решил бы, что это просто спровоцировано ситуацией, но морфа, похоже, что-то заподозрила и слегка встряхнула его. Тогда он ощутил, что разум Молли всецело сосредоточен на нем, и преодолел возникшее влечение.

– Что это ты делаешь? – спросил он. – Пытаешься возбудить меня?

– Разве не этого тебе хочется? – отвечала она обольстительным тоном. – Зачем еще Джимми мог взять меня?

– Чтобы спасти твою жизнь, разве ты забыла?

Это замечание должно было породить в ней хоть какую-то мысленную цепочку, но этого не произошло. Вместо этого оно вызвало у нее лишь мимолетное замешательство и вихрь беспорядочных мыслей, так что ему понадобилось время, чтобы разобраться в них. Когда же он наконец разобрался, то с изумлением осознал, что на самом деле она не поняла смысла его поступка, поскольку не придавала себе никакой ценности за исключением выполняемой ей функции и видела в этой функции единственный смысл своего существования. Спасение ее жизни не показалось ей чем-то из ряда вон выходящим, поскольку эта жизнь не имела для нее никакой ценности. Жизнь не принадлежала ей, и хозяин мог отобрать или даровать ее. Главный Хозяин делал ей больно, она закричала, потому что знала, что должна кричать, и тут появился Маккрей. Он побил Главного Хозяина и забрал ее как добычу.

23
{"b":"5648","o":1}