Из-за растущих на углу улицы кустарников Джейсон наблюдал за тем, как Рейчел вышла из приюта. Он отлично понимал, что произошло с детьми; его предупреждали о чем-то подобном. Но он понятия не имел о том, какая роль здесь отведена Рейчел Крамер. Он полагал, что она бессердечная особа, очень похожая на страуса, прячущего голову в песок, и не желает замечать вокруг ничего, что не имеет к ней непосредственного отношения. Джейсон и подумать не мог, что она может быть каким-либо образом связана с этими кошмарами.

Журналист спрятал фотоаппарат поглубже в карман куртки и последовал за девушкой, держась на несколько шагов позади нее.

Рейчел брела не спеша. А когда обернулась, у нее был такой потерянный и встревоженный вид, что Джейсон моментально понял: она не может быть причастна к ужасу, свидетелем которого он только что стал. Его сердце защемило от жалости к девушке.

– Мисс Крамер! – Джейсон тронул ее за руку.

Она отшатнулась, недоуменно таращась на его руки, потом взглянула ему в лицо, как будто не узнавая. Он приблизился.

– Рейчел! С вами все в порядке?

Джейсон усадил ее на скамейку среди оставленной ею кучи пакетов и сумок, которые кто-то успел обыскать и выпотрошить. Девушка подняла разорванную коричневую упаковочную бумагу.

– Никому нельзя верить. – Джейсон попытался разрядить обстановку.

Но в глазах Рейчел стояли слезы.

– Нет. Нет, верить нельзя. Никому…

– Расскажите, что там произошло.

Она откинулась на спинку скамьи.

– Что вам ответила та женщина?

Рейчел смотрела прямо перед собой. У нее уже выработалась такая привычка – отстраняться от происходящего. Джейсон подумал, что, если помашет рукой у нее перед лицом, она, возможно, даже не заметит этого.

– Она сказала, что детей увезли на лечение – каждого на свое, на то, которое прописал доктор.

– Эта женщина сказала, когда они вернутся?

Слезы наполнили глаза Рейчел, потекли по щекам, отчего она казалась ранимой, наивной девчонкой. Она медленно покачала головой и прошептала:

– Мне кажется, они не вернутся.

«Она все знает… но откуда?»

– Это часть исследований вашего отца?

Рейчел взглянула на Джейсона, ее взгляд сфокусировался на собеседнике.

– Что?

– Вам известно, что они делают в фургоне, не так ли? Отец рассказал вам об этом?

Рейчел невольно поежилась.

– Мой отец не имеет к этому никакого отношения! Он работает над тем, чтобы сделать мир лучше! Нет! Только не это!

Джейсон нагнулся ближе, страстно желая защитить ее, однако прекрасно понимал, что не должен этого делать.

– Именно этим и занимается евгеника, мисс Крамер. Это и есть ее конечная цель: избавить мир от инвалидов, стариков, политически неугодных – от любой расы или группы людей, которую Гитлер сочтет неприемлемой.

– Нет! – Рейчел готова была зарыдать. – Это не так!

Джейсон присел на скамью, и, несмотря на то, что ему хотелось встряхнуть девушку за плечи, вернуть ее к реальности, ему было очень жалко Рейчел.

– Если вы в это верите – значит, вы купились на вранье. Я ничем не могу вам помочь, если вы сами не пожелаете снять розовые очки. – Он достал из кармана визитную карточку. – Вот номер моего телефона. Звоните в любое время дня и ночи, если захотите поговорить. Там знают, где меня найти. – Янг замер в нерешительности. – Давайте я проведу вас до гостиницы. Сегодня ожидается первое отключение электричества. Не стоит вам оставаться одной.

– Нет, спасибо. Здесь недалеко. Я сама доберусь.

– Это не очень хорошая идея, мисс Кра…

– Я справлюсь!

Джейсон встал, глядя на Рейчел с упреком и не решаясь уйти. Ему не хотелось оставлять ее здесь одну, сбитую с толку, особенно когда сгущались сумерки и вот-вот могли отключить электричество. Но Рейчел даже в страдании оставалась самонадеянной. Придется подождать за углом, а потом последовать за ней, чтобы удостовериться: она добралась до гостиницы целой и невредимой.

Журналист видел, что Рейчел серьезно напугана. Но он знал, что и она, и весь мир должны испугаться. Другого способа разбудить людей, заставить их действовать не было.

Воскресное утро выдалось ясным и солнечным – идеальное утро в самом начале осени, когда гуляет легкий ветерок. Именно в такой день хочется прокатиться на лодке по Шпрее, или отправиться на пикник, или просто прогуляться по тенистым аллеям Тиргартена.

Но с тех пор, как в пятницу после пережитого ужаса Рейчел вернулась в номер, она не покидала гостиницу. В тот вечер девушка с трудом дотащилась в темноте до своего временного жилища, причем каждый шаг эхом отдавался у нее в голове, но из-за отключенного электричества невозможно было никого разглядеть, а повсюду слышались приглушенные голоса, и даже шепот пугал… Рейчел была по горло сыта этим Берлином.

Кроме того, она хотела находиться рядом с телефоном – на случай, если позвонит отец. Все страшные новости, которые Рейчел была в состоянии переварить, она узнавала из передач разрешенных рейхом радиостанций и от горничной.

– Я лично слышала выступление герра Гитлера через репродуктор на Вильгельмплац сегодня днем! – тараторила девушка. – В одиннадцать часов Британия объявила нам войну! Но наш фюрер им задаст: разобьет в пух и прах этих разжигателей войны – британцев и жидов-капиталистов!

У Рейчел внутри похолодело.

– Издали новый декрет. Слушать иностранные радиостанции – verboten[16]. Фюрер не желает, чтобы иностранная пропаганда лишила нас силы духа, как это произошло во время прошлой войны. Слишком много жен писали своим мужьям на фронт о том, что говорят о войне, о скудном рационе и тому подобных вещах – meine Mutter[17] рассказала мне, как все было. Наши солдаты приуныли и слишком быстро сдались. А все из-за вранья жидобольшевиков, которое, как вам известно, направлено на то, чтобы сломить наш моральный дух. – Девушка рассуждала со знанием дела, пока меняла наволочки и встряхивала стеганое одеяло. – Meine Mutter говорит, что именно поэтому мы потерпели такое унизительное поражение в Версале. Фюрер уверяет, что нам не было нужды сдаваться. Но благодаря ему сейчас мы намного сильнее. На сей раз мы не станем слушать все эти выдумки и обязаны докладывать о тех, кто в них верит.

– Ты понятия не имеешь о том, что такое война, – попыталась образумить ее Рейчел.

– Мы не хотим воевать, но не станем проигрывать тем, кто нам ее навязал!

Берлинские женщины шили полотняные мешки. Мужчины и мальчики наполняли их песком, сотнями укладывая у основания домов, чтобы смягчить последствия взрыва. Правительственные учреждения раздавали противогазы – только для арийцев, – но ни женщин, ни детей не эвакуировали.

Рейчел надеялась, что бахвальство Гитлера о том, что ни британские, ни французские самолеты никогда не появятся над немецкими городами – правда. И потом начала гадать: а не пожалеет ли она об этом? Может быть, лучше надеяться на то, что этих безумцев выкинет ударной волной из Рейхстага?

В газетах напечатали график отключения электричества. И только белые бордюры помогали передвигаться по темным улицам.

Но Рейчел больше не гуляла после заката. Даже в театры перестала ходить, хотя двери там по-прежнему были открыты. Она собрала свои вещи и готова была ехать в США в ту же секунду, как только отец вернется из Франкфурта. Единственной, с кем девушка поддерживала связь с тех пор, как стала свидетельницей того, что детей куда-то увозят в фургоне, была Кристина. Рейчел позвонила ей в субботу, намереваясь сказать, что готова сделать все возможное для Амели, но тут же повесила трубку, когда к телефону подошел Герхард.

«Если Герхард уже вернулся, где же мой отец?»

Все утро и весь воскресный день девушка мерила шагами гостиную, расположенную между ее комнатой и комнатой отца. Рейчел снова и снова репетировала свои реплики: о чем она его спросит, что скажет, чтобы не выдать Кристину и Амели. Отец не может быть частью этого кошмара. Он точно знает, как поступить. И они должны немедленно уехать… пока еще можно это сделать.