Галина Липатова

Мне - отмщение

Дарион

Яркое солнце и синее небо подчеркивали обреченность города: разбитые стены, проломленные крыши башен… и кое-где – копоть на белом камне. Все утро работали катапульты, и разрушений существенно прибавилось. Но город по-прежнему был красив, и стройность его башен завораживала взоры чужаков.

Еще немного – и осажденные сдадутся на милость победителей. А если нет… что же, они горько пожалеют об этом, потому что тогда гара Морган и гара Райвен не пощадят никого.

В городе это понимали – слава Ворона Оккинсета и Волка Раэтаны разнеслась далеко. Но вот уже идет второй месяц осады и десятый день непрерывного штурма, а гарнизон Дариона никак не желает открыть ворота. По этому поводу вчера вечером гара созвал совет у себя в шатре.

…Тысячники-катэй вполголоса обсуждали диспозицию, разглядывая карту. Гара сидел в кресле и, казалось, дремал… но все прекрасно знали, что он внимательно слушает. Вчера катэй Терсан предложил устроить дарионцам пекло – зря, что ли, везли с собой бочки с нафтой? Другие тысячники его поддержали – всем уже эта осада надоела, нужно было двигаться дальше, вглубь Сайнда, а не топтаться на месте. Гара Моргану стоило лишь приказать начать обстрел – и Дарион падет.

Катапульты расстреляли запас камней и отошли, зато к воротам подкатили таран. Защитники города сбрасывали камни и лили расплавленный свинец и смолу на головы врагам, обстреливали лагерь из фрондибул – словом, все как обычно.

Но Райвен знал, что это последняя агония. У защитников города почти нет воды — землекопы Оккинсетской армии насыпали дамбу и сумели отвести реку в сторону. С тех пор прошло уже пятнадцать дней.

Город стоит на возвышенности, там нет колодцев, а воду дарионцы брали из подземных цистерн, куда она поступала по трубам из реки. Теперь запас должен подойти к концу.

Высокий мужчина в синем плаще поверх чешуйчатого серебристого доспеха наблюдал за штурмом, стоя на соседнем холме, в ставке гара, предводителей войска. Он, как и Райвен, тоже видел, что городу приходит конец.

—Дариону немного осталось, скоро над ним поднимется раэтанское знамя, — сказал стоящий рядом Райвен. — Ты можешь быть доволен, Морган.

—Неужели? — несколько рассеянно отозвался Морган, отбрасывая за спину длинные черные волосы. Ветер снова растрепал их. — Чем я должен быть доволен? Тем, что ты готов ползать на брюхе перед этим безумным старикашкой, которого мы, к сожалению, должны называть великим князем? Ключи Дариона будут отправлены ему, если мы поднимем над городом раэтанское знамя… я этого не желаю.

Райвен нахмурился:

— Я помню, ты говорил, что эта война для тебя – путь, указанный Майринтой. Я согласился с тобой… тем более, что это отчасти и мой путь. Князь, конечно, не имеет к нему отношения. Но если мы поднимем над городом знамя Оккинсета… это будет означать бунт, Морган. Я пойду за тобой, Оккинсет пойдет за тобой. Но тогда не будет пути назад. С точки зрения что князя, что других владетелей это все равно что выход Оккинсета из Договора Раэтаны. Потерпят ли это?

Морган задумчиво погладил навершие Правого Близнеца. Холодная сталь под пальцами, ребристая и привычная, вернула рассудительность. Бешеная ярость, опасно плескавшаяся у самого края рассудка, отступила. Он убрал ладонь с рукояти клинка и тихо ответил:

—Князь… уже отыгранная карта, отец. Он больше не решает ничего – неужели ты сам этого не понял? Сейчас… прямо сейчас, я чувствую это в напряжениях сил – князь стремительно угасает. А прямого наследника нет. Он сам его убил в припадке безумия, но тогда владетели и жречество решили сделать вид, что это был гнев, а не безумие. Князь не может быть безумен, точнее – не должен. Но тогда я понял, что его конец близок. Ты ведь сам знаешь: стоит раэту поддаться безумию настолько, чтобы потерять разум, хоть на время – и Майринта протягивает к нему руку. Берет его себе. Князь должен был стать жрецом-отшельником, но владетели и жречество не сумели договориться о том, кто наследует.

‒ Понимаю. Именно поэтому ты и решил начать свою войну сейчас, когда вот-вот начнется драка за престол? Но почему ты так не хочешь, чтобы я участвовал в этой борьбе? Род Оккинсет достаточно родовит, чтобы наравне с остальными побороться за трон…

‒ Потому, отец, что в этой борьбе победит тот, кто переживет остальных, ‒ Морган снова коснулся рукояти Правого Близнеца. ‒ И потому, что сейчас мне нужна твоя помощь.

Он посмотрел прямо в лицо отца, и тот отвернулся, не в силах выдержать взгляд его не по-раэтски синих глаз. И сказал:

— Ты хочешь завоевать собственное королевство… пока Раэтана будет занята междоусобицей. Но всегда есть риск переоценить свои силы. Сайнд – могучая держава, мы давно воюем, но до сих пор никто…

‒ До сих пор никто из тех, кто приходил сюда, не был мною, ‒ глаза Моргана опасно блеснули, когда он коснулся рукояти Левого Близнеца. ‒ Отец, ты сейчас отзовешь свой корпус и сделаешь вид, будто отправился в Раэтану. Разведчики сайндов должны считать, что моя армия ослабла. Вам достаточно будет отойти лишь на день пути… потом сделаешь так, как мы и задумали сначала. Что до Раэтаны… поверь, пока мы будем здесь вершить мой путь, Раэтана будет идти своим… к твоим ногам, отец. Трон будет твоим – я это говорил не напрасно. А Сайнд… Да, ты прав. Собственное королевство – по праву крови и первородства, – губы Моргана скривились в жестокой усмешке, и Райвен испугался. Первый раз он увидел в сыне признак приближения знаменитого раэтского бешенства… состояния, в котором раэт теряет над собой всякий контроль. Сам Райвен, хотя и был раэтом до мозга костей и глубины души, никогда по-настоящему в такое состояние не впадал, хоть его и прозвали Бешеным даже сами раэты. Да, он часто проявляю лютую ярость, но слишком хорошо умел удержаться на грани безумия. Знал, что если упадет за нее, может натворить слишком… много всякого.

—Право крови и первородства… ах да. Сайндам важно кровное родство и право первородства, у них нет понятия законного или незаконного ребенка. Что ж, тогда… мне нравится твоя затея, Морган. Вот только не поддавайся слишком сильно твоей сайндской крови. И раэтской тоже.

Морган усмехнулся:

— О, еще бы. Полукровка-бастард никогда бы не получил в Раэтане ничего просто так, а то, что я имею, мне и тебе пришлось выгрызать силой и хитростью. А что касается сайндской крови, отец… Ты до сих пор безумно любишь мою мать, не так ли?

Гара Райвен поморщился – сын унаследовал проницательность матери, а не только ее синие глаза.

—Люблю.

—Значит, ты будешь доволен, если я осуществлю твою месть?

‒ Да, сын.

‒ Прекрасно. Да будет с тобой милость Майринты и сила Майтарна.

Отец уехал, увел с собой свой корпус. Большего ему не нужно, а Моргану оставшегося хватит. Надо лишь захватить Дарион.

Морган стоял один на холме, задумчиво глядя на город. Рядом никого не было, его вообще старались без надобности не беспокоить, а точнее – не попадаться ему на глаза. Даже его верные сподвижники, тысячники его армии, все равно относились к нему… настороженно. Из-за происхождения и всего, что к этому прилагалось. С раэтской стороны он был сыном Бешеного Волка Райвена, владетеля Оккинсета, одного из князей крови. Перейти дорогу кому-то из рода Райвена, да даже просто вызвать гнев – крайне опасно. Морган был бастардом, но при этом единственным сыном Райвена. По раэтским законам он должен бы оставаться на самой нижней ступени в иерархии свободных раэтов, но не таков был Райвен, чтобы позволить это сделать со своим единственным сыном. Да и сам Морган не останавливался ни перед чем, продвигаясь наверх. Все офицеры армии Волка помнили и знали это, потому побаивались. А еще была сайндская половина, сайндская кровь, которая дала Моргану не только не по-раэтски синие глаза и белую кожу, но и нечто такое, чего раэты всегда боялись. Сайнды умели плести сети для уловления чужого разума и души, умели подчинять себе чужую волю и читать чужие мысли. Раэтская магия была другой, это была магия, построенная на силе разрушения и бесконтрольной ярости. Знаменитое бешенство служило защитой от сайндских чар – но не с Морганом. В нем сайндская магия проявилась странно и страшно: никто не мог защититься. Ничто не спасало. Но призвать ее тоже было очень непросто. И Морган бы никогда не узнал об этом своем даре, если бы не случайность. А когда узнал – овладел своей силой и с тех пор она всегда была с ним.