Мама, конечно, закатила скандал, кричала, что лишит Тамару денег и поддержки, что на наследство дочь тоже может не рассчитывать, если не «образумится» и не восстановится на юридическом.

– Мама, мне ничего от тебя не надо, – устало, но твёрдо сказала тогда Тамара. Она уже научилась реагировать холодным спокойствием на все повышенные децибелы материнского голоса. – Спасибо, что дала мне жизнь, а дальше я как-нибудь сама разберусь, ладно?

– В отца своего пошла, царство ему небесное, – презрительно бросила мама. – Такая же раздолбайка и неудачница.

Если бы не бабушка, Тамаре пришлось бы туго. На скромную пенсию им двоим было бы не прожить, и Тамара во время учёбы хваталась за любую подработку. Бурная юность с бесшабашными выходками, приводившими её в отделение полиции, осталась позади – девушка взялась за ум, да и бунтовать и показывать характер теперь было уже незачем: бабушка не давила на неё и не пыталась сломать, как мать, а любила и поддерживала все её благие начинания. Тамара отвечала ей горячей взаимностью и старалась не огорчать. Бабуля умерла, оставив внучке квартиру, и молодая выпускница училища зажила самостоятельной взрослой жизнью. Первым её местом работы стала школа, где она преподавала предмет «изобразительное искусство» – с первого по шестой класс. От неформальной бунтарской внешности пришлось отказаться – вынуть пирсинг, отрастить волосы до приемлемой причёски, а татуировки на руках прятать под длинными рукавами. С детишками Тамара неплохо ладила, а вот в «змеиный» женский коллектив преподавателей не вписалась (мужчинами были только трудовик и учитель физкультуры). Молодая учительница оказалась белой вороной в этом террариуме. Свою нетрадиционную личную жизнь она не афишировала и оберегала, но об этом всё-таки узнали, и пожилая директриса-гомофобка предложила ей написать заявление «по собственному». Матери Тамара старалась не звонить без необходимости, ограничивалась только поздравлением с праздниками и днём рождения, но та считала своим долгом продолжать воспитательный процесс. Кто знает, может, и желала она дочери добра, но делала это как-то уж очень своеобразно. Узнав, что Тамара осталась без работы, она предложила ей место уборщицы в пекарне отчима.

– Ну, а что такого? Все работы хороши, нет плохих или недостойных занятий, кроме проституции... Да, работать придётся много, физически, но зарплата, в отличие от твоей школы, будет нормальная. Уж точно больше, чем учительская. Багратик всем своим работникам хорошо платит, никого не обижает.

– Спасибо, мама, но в твой «семейный бизнес» я не вольюсь ни в каком качестве, – саркастически усмехнулась Тамара.

Она работала художником-иллюстратором в небольшом книжном издательстве, брала заказы удалённо, разрабатывала внешность героев компьютерных игр, рисовала комиксы, летом даже не гнушалась в парке отдыха подрабатывать, выполняя карандашом и пастелью портреты всех желающих – словом, крутилась, как могла, чтобы заработать. Ей врезался в память эпизод: она сидела в тени раскидистой ивы, потягивая воду из бутылочки и ожидая очередного клиента, когда вдруг услышала язвительный голос:

– Ну что, художница, меня нарисуешь?

Это была мама – в нелепой панаме и облегающем цветастом платье, беспощадно выставлявшем напоказ все излишества её расплывшейся фигуры – двойной «спасательный круг» на талии, монументальный бюст и прочие щедрые выпуклости. Деньги зарабатывать она умела, а одеваться так и не научилась. С нею был муж и дети – Руслан и младшенькая Алина, четырёхлетняя избалованная любимица родителей. Всё семейство выбралось в воскресный солнечный денёк в парк на аттракционы.

– Если есть время попозировать – пожалуйста, – спокойно ответила Тамара на насмешливый вопрос.

– И сколько берёшь за работу? – усмехнулась мать.

Тамару так и подмывало заломить цену повыше, но она сочла это глупым детским кривляньем, а потому назвала обычную сумму, которую брала со всех заказчиков.

– И много в день загребаешь? – всё с той же кривоватой усмешечкой поинтересовалась мать.

– По-разному, – уклончиво ответила Тамара. – Но это только подработка.

Мать села на стульчик, царственным жестом полной руки отпустив мужа с детьми на карусели, но не удержалась от повелительного напутствия:

– Багратик! Застывшее в ледышку мороженое Алинке не покупай, даже если клянчить будет. Ещё горло застудить не хватало! Потом дома подтаявшего поест.

Хулиганский порыв изобразить родительницу в образе морской ведьмы Урсулы из мультика Тамара подавила в зародыше. Работала она быстро, линии ложились технично, чётко и сухо, а вот вкладывать в портрет хоть каплю души не было желания, поэтому художница следила лишь за внешним сходством. Но правдивый образ матери сам лёг на бумагу – с холодным алчным блеском в глазах, казавшихся крошечными на упитанном лице, и неприятной жёсткой усмешкой в уголках тонких губ. Мать глянула на готовую работу, хмыкнула и пренебрежительно заявила:

– По-моему, совсем не похоже. Как не было у тебя способностей, так и нет, зря только время на это своё училище тратила. Дар – он либо есть, либо нет. Что толку учиться, коль Боженька талантом обделил?

Она даже платить не хотела, но подошедшему с детьми Баграту портрет неожиданно понравился. Он оскалил два ряда ровных зубов, цокая языком и с весёлыми чертенятами в знойно-чёрных глазах разглядывая запечатлённый на бумаге облик жены, а потом щедро расплатился с художницей, дав двойную цену. Тамара бесстрастно убрала мятые купюры в кошелёк, а уже в следующую минуту к ней подошла миловидная девушка в белом сарафанчике, красиво оттенявшем её ровный бронзовый загар.

– Ой, как здорово! – воскликнула она с озорными ямочками на щеках, окидывая восхищённым взглядом выставленные образцы работ Тамары. – А можно меня нарисовать?

– Присаживайтесь, – сдержанно кивнула художница.

Её губы всё ещё оставались мрачно сжатыми после неприятного общения с родительницей, но улыбка затаилась в уголках глаз. Солнечные зайчики весело мельтешили, словно соревнуясь в быстроте с карандашом Тамары. Вот в этот портрет ей хотелось вкладывать и душу, и тепло.

Сейчас она перешла полностью на фриланс, дела шли неплохо, но бешеных денег не сыпалось. Впрочем, на скромную жизнь хватало.

– Маман я звонить точно не буду, – повторила Тамара, мягко отодвигая телефон Лены. – Это будет такой мозговынос, что ой-ой-ой. – И она шутливо выругалась: – Едрид мадрид...

– Как, как вы сказали? – улыбчиво прищурилась девушка, вперив в Тамару взгляд, вдруг ставший внимательно-испытующим. Какая-то мысль зажглась в её глазах живыми блёстками.

– Ну, это словечко-паразит у меня такое, – усмехнулась Тамара смущённо.

– А, понятно, – кивнула Лена, но отблеск мысли всё ещё мерцал в её зрачках. – Ну, а друзья? Или коллеги по работе?

– Я на удалёнке работаю, так что коллег у меня нет, – сказала Тамара. – Друзей мало, да и чем они помогут? Денег на карточку скинут? Карточка вместе с кошельком уплыла. Ничего, паспорт и обратный билет у меня остались, доберусь как-нибудь до дома.

Всё, что она сделала – это позвонила в банк, чтоб карту заблокировали, а также мобильному оператору, чтоб проделали то же самое с симкой. А Лена, вымыв посуду, уже готовила ей постель на раздвинутом диване.

– Как-то неудобно вас стеснять, – пробормотала Тамара, невольно залюбовавшись девушкой сзади, когда та склонилась над диваном, чтоб расправить простыню.

– Ничего страшного, – улыбнулась та, выпрямляясь и сияя Тамаре лучистой улыбкой. – Где же вы ночевать будете? Вам ведь некуда пойти! Не на улице же спать, в самом деле...

– Да, получается, что в этом городе у меня только вы, – улыбнулась Тамара.

Она хотела добавить про себя: «Кроме Лики», – но осеклась. Лики у неё больше не было. Сердце-кораблик висело в груди мёртвым куском мокрой бумаги, но его краешки уже подсыхали в тёплых лучах улыбки Лены.

– Я вон там сплю, – указала девушка на дверь в другую комнату. – Если что-то понадобится или плохо себя почувствуете, зовите. Может, хотите принять душ? Я дам вам чистое полотенце и халат...