На его груди лежала та самая девушка – дочь туземного вождя. Её глаза, черные как ночной океан, не мигая, смотрели на Германа, отражая отблески далёкого костра. Длинные пряди густых чёрных волос упали ему на лицо и щекотали щёки и нос.

«Вот это сюрприз!» – мозг Германа мгновенно переключился на разгадывание того, что всё это могло означать, и со скоростью света искал подходящую к такому случаю фразу. Однако произнести ни слова, ни даже звука у Германа не было никакой возможности: его рот был плотно зажат прохладной женской рукой. Герман ощущал на себе тепло женского тела, прикрытого тонкими козьими шкурами, приоткрытые губы девушки застыли буквально в двух сантиметрах от его лица, глаза пристально на него смотрели.

«Да, действительно, красивые глаза…», – вспомнил Герман слова Андрея. Вблизи они были двумя бездонными вселенными, засасывавшими Германа в себя, как в океанскую воронку.

Герман сам не понял, как и когда его руки оказались на бедрах девушки, но в тот самый момент, когда он ощутил тепло её кожи, он получил увесистый удар кулаком в лоб. Пригвоздив его к земле, девушка нахмурила брови и выразительно сверкнула глазами. Видимо, планы на Германа у дочери туземного вождя были совсем иные.

Больно постучав Герману по лбу костяшками пальцев, она показала рукой в сторону поляны. Сама туземка при этом не произнесла ни звука, точно так же, как и её лишенный возможности говорить пленник. Герман с трудом вывернул голову в направлении взгляда девушки и увидел следующую картину.

Охранявший до того огонь абориген сидел неподвижно, уткнувшись лицом в землю, точно он долгое время клевал носом и в итоге заснул. Позади него с необычайной быстротой двигались три длинноволосые фигуры. На их обнаженные тела были надеты юбки из шкур. Выглядели они точно так же, как все местные жители, которых Герман встретил сегодня в деревне, однако, были заметно ниже ростом и имели более субтильную комплекцию. Вели они себя престранно. Двое по очереди забегали во все пещеры, выныривая оттуда через минуту. Третий, самый рослый, каждый раз оставался снаружи, зорко оглядывая подходы к деревне и держа на перевес своё узкое короткое копьё. В отблесках красного огня по стенам метались ломаные темные тени, придавая всему происходящему ещё более зловещий вид.

«Соседнее племя пожаловало, – думал про себя Герман. – Странно, что никто не просыпается, эти трое на цыпочках не ходят».

И, действительно, тихо себя вести налётчики не пытались. Из пещер то и дело доносились звуки разбившейся глиняной посуды, хруст ломавшихся под ногами веток. Однако никто из жителей на эти звуки не просыпался.

Тем временем, каждая из расположенных полукругом пещер была осмотрена. Налётчики вернулись к костру и что-то в полголоса обсуждали. В следующий момент один из них вскинул к лицу руку и Герман с изумлением увидел на его запястье часы.

«Что за чертовщина!?» – воскликнул бы он вслух, если бы не тёплая ладонь девушки, всё ещё зажимавшая ему рот.

Перебросившись ещё парой фраз, налётчики нагнулись и подняли с земли большое неподвижное тело. Это был человек, лежавший до того на земле. Герман увидел знакомую фигуру, белую футболку и джинсы.

– Андрей!!! – Герман рванулся, было, из-под придавившей его своим телом девушки, но она лишь ещё крепче вдавила его в твёрдую землю.

Взяв Андрея за руки и за ноги, трое неизвестных нырнули в темноту леса и исчезли.

Германова спасительница, тем не менее, из укрытия выходить не спешила. Она ждала. Они неподвижно лежали в низине ещё минут десять, пока сидевший у костра туземец, наконец, не очнулся и, тут же вскочив на ноги и, схватив своё копьё, не закричал на всю деревню побудку. В расположенных в долине каменных хижинах стали распахиваться кожаные завесы, люди выбегали под звёздное небо и всматривались в освещенную костром поляну. Часовой гуанче кинулся в пещеры, призывно крича и пытаясь разбудить спящих. Он тряс их за плечи, те, непонимающе озираясь, вставали и, потряхивая головами со сна, неуверенно выходили на улицу.

– Идём! – девушка поднялась с Германа, и тот впервые смог свободно вздохнуть. – Нам нужно уходить.

Ухватившись за протянутую руку, Герман оказался на ногах. Туземка потянула его за собой, однако, против ожидания Германа, не в сторону деревни, а совсем в другом направлении – вверх, в горы, прочь от всполошившегося селения.

– Странно, – думал Герман, поднимаясь в крутую гору. – Она сказала это по-русски или я начал говорить по-гуанчски? Или я уже начинаю читать мысли?…

На мгновение он действительно усомнился, говорила ли девушка вообще, поскольку верил в то, что обострённое в минуты опасности сознание может обладать телепатическими способностями. Но затем рассудил, что в подобной ситуации это была вполне ожидаемая фраза и он, скорее всего, подсознательно перевёл непонятную абракадабру, на которой говорила дочь туземного вождя.

Двое беглецов уходили всё дальше в заросли. Герман пытался восстановить ход событий и проанализировать случившееся.

«Так, всё по порядку, – рассуждал он про себя. – На деревню напали трое неизвестных. Нейтрализовали охранника. Шуметь не боялись, значит, были уверены, что в деревне никто не проснётся. Откуда такая уверенность? Современные люди, жившие в племенах Южной Америки и Африки, утверждают, что у индейцев слух развит намного лучше, чем у цивилизованного человека: слух действует избирательно и ограничивается тем, что каждому конкретному человеку необходимо слышать. Сами по себе уши могут слышать намного больше звуков, чем те, которые мы воспринимаем, но нервная система отсеивает ненужное, и некоторые слышимые звуки просто не доходят до сознания. Именно поэтому индейцы, привыкшие прислушиваться в джунглях к опасностям и движениям дичи, могут слышать голос человека, разговаривающего в километре от них. Здесь на острове цивилизацией вроде бы тоже народ не оглушен. Почему же эти трое не стесняясь шумели и так спокойно себя вели? Каким-то образом всех оглушили? Усыпили? Использовали усыпляющий газ? Но откуда у гуанче газ? Не стыкуется. Ладно, об этом позже».

«Вопрос главный: кто нападал? На данный момент ясно только одно: эти трое – киднэпперы, похитители людей. Приходили они за мной и Андреем. В этом сомнений нет, потому что в противном случае вместо Андрея могли бы унести, допустим, того же дозорного у костра. Но его они не взяли. Значит, им были нужны мы».

«Вопрос третий. Мне это померещилось или у одного из них на запястье, действительно, были часы!?»

«Из всей этой истории напрашиваются два вывода, – Герман невесело хмыкнул. – Первый: они ещё вернутся за мной. Только вернутся уже не так открыто, потому что деревня отныне будет настороже. Вывод второй: пещеру, в которой мы с Андреем спали, обнаружили очень быстро, в течение нескольких минут, пока меня не было. Следовательно, налётчики знали, что нас поселили в деревне и знали, в какой именно пещере мы остановились. Это, в свою очередь, значит, что кто-то нас выдал. Кто мог это сделать? И почему? Или мы кому-то на этом острове перешли дорогу, раз за нас так серьёзно взялись?»

Герман на ходу сосредоточенно тёр рукой заросший щетиной подбородок, что всегда делал в минуты напряженной работы мысли. Сам он этой своей особенности не замечал, зато его коллеги по этому жесту всегда знали, что их начальник близок к какому-то конструктивному решению.

«В принципе, выдать нас мог кто угодно: о нас знала вся деревня, да, наверное, и все остальные селенья на острове, если таковые, конечно, на острове имеются. Поссориться мы успели только с теми тремя туземцами, одного из которых Андрей повалил в драке. Любой из этих троих вряд ли испытывает к нам большую симпатию, но среди налётчиков их не было. Кому ещё мы здесь мешаем? Самому вождю? Может быть. Старику Гуаньяменье? Возможно. Эти двое могут опасаться, что мы с Андреем миссионеры какого-нибудь нового порядка и что можем внести смуту в неискушенные сердца, возмутим спокойствие. Но с другой стороны и у вождя, и у Гуаньяменье уже была возможность с нами расправиться. Зачем было ждать до утра? Или они не решились сделать этого прилюдно? Сомневаюсь, что в первобытном племени есть необходимость демонстрировать демократическую гуманность. Скорее всего, это был кто-то ещё».