— Но вы же никогда не работали в этой газете, насколько я знаю, — скептически заметил Дорохов. — Как вы об этом узнали?
— Хороший вопрос! — ответил Максимов. — Но уверяю вас, что многие журналисты в Москве знали о моем существовании. Я писал статьи об истории Кремля, выступал с лекциями и неоднократно упоминал о Матроне Московской. Власти относились ко мне снисходительно, хотя и не давали широкой трибуны. Корреспондент газеты «Труд» сам нашел меня. Это был довольно молодой человек, настоящий комсомолец, мечтающий стать членом партии. Но по натуре это был авантюрист, до конца не понимающий своего предназначения. Он приехал ко мне после встречи с Лукьяшиной. Представьте себе московского карьериста, работающего в центральной газете, у которого отказали идеологические тормоза. Он показал мне письмо Варвары, и это послание я покажу сейчас вам.
Максимов отъехал в свое драгоценное хранилище, находящееся в его большом шкафу, и через несколько минут вернулся. Перед Виктором и Эммой лег листок клетчатой бумаги, исписанный от руки.
— Это письмо Варвары Лукьяшиной? — с почтением произнес Дорохов. — Как вам удалось его заполучить?
— Нет, конечно, — огрызнулся Максимов. — Такое было невозможно в то время. Это копия, я переписал письмо. Но посмотрите, как оно написано, я специально оставил стиль женщины и орфографические ошибки, это, на мой взгляд, важно.
Профессор положил письмо в центр стола и попросил Виктора перевести его содержание для Эммы.
«Меня зовут Варвара Лукьяшина. В 1941 я приехала в Москву домработницей в семью Болдиных. Жена Болдина была мне даже дальней родственницей, но в Москву перебралася она уже давно. Жили мы не далеко от дома Ждановых, правда, в тот момент самой семье оставили только две комнаты в их особняке, зато с отдельным входом. Помню, как в их квартире поселилась слепая женщина по имени Матрона. Зинаида Жданова и ее мать оказывали ей всяческие знаки внимания и даже комнату отдали. Моя хозяйка и Зинаида Жданова дружили, и я часто между ними выполняла всякие поручения. Матрону я видела почти каждый день. Ко мне относилась она приятно, хоть я и просто прислуга в доме. Женщина эта претерпела много горестей и слепа была от рождения. Ноги ее не знали твердости, и сама я не знаю, за что бог дал ей столько испытаний. Сами Ждановы относились к ней с уважением и любовью, но это, и правда, хорошие люди.
Сначала, я слепую блаженную наблюдала, но потом привязалась к ней. Уж больно тихая она была и смиренная. Приходили в их дом люди, иногда до полусотни в день. Со своими бедами приходили они к провидице, и та жалела их.
От хозяйки своей знаю, что некоторые соседи писали доносы на Ждановых. Зинаиду арестовали в 1949 году, и Матронушка съехала с квартиры. Я потом узнала, что через несколько лет она преставилась.
Сама я от Болдиных в 1950 году переехала к их знакомым супругам Семеновым. Семеновы жили на Красной Пресне и ко мне относились хорошо, правда, выходных не давали.
В 1956 году устроилась я на фабрику „Красный Октябрь“ и получила комнату в общежитие. Стала много читать и образовываться. Много времени прошло с тех пор и решилась я написать о том, чего всегда боялась.
В 1942 году на квартиру к Ждановым приехал Сталин, и имел он беседу с провидицей, о том нашептала моей хозяйке Зинаида, а я и подслушала. Помню я слово в слово ту беседу и хочу сегодня рассказать о ней. Наш великий вождь спросил ее, как старую знакомую, что делать ему. А она отвечала, что церкви православной надо вернуть утраченную силу и гонениям надо положить конец. Долго молчал Сталин и, наконец, спросил, поможет ли это победить в войне. На что Матрона ответила, что поможет. Дальше они говорили о вселенной, о мире вне времени, и прорицательница сказала ему, что поиски духа времени ему неподвластны, и надобного от этого отказаться. И он пообещал более не делать попыток, хотя и был этим явно огорчен.
В тот же вечер Зинаида имела с Матроной разговор, особливо он касался встречи с вождем. В самом конце Жданова спросила матушку: „Как же Господь допустил столько храмов закрыть и разрушить?“ А матушка отвечала: „На это воля Божия, сокращено количество храмов потому, что верующих будет мало и служить будет некому“.
„Почему же никто не борется?“. А она в ответ: „Народ под гипнозом, сам не свой, страшная сила вступила в действие… Эта сила существует в воздухе, проникает везде. Раньше болота и дремучие леса были местом обитания этой силы, потому что люди ходили в храмы, носили крест, и дома были защищены образами, лампадами и освящением. Бесы пролетали мимо таких домов, а теперь бесами заселяются и люди по их неверию и отвержению от Бога“.
Снится мне часто этот разговор и покоя не дает. Я решилась рассказать об этом случае, потому что всегда хотела, но боялась».
— Тот журналист, что принес мне письмо, — предался воспоминаниям Максимов. — Был человек неглупый, способный находить и сопоставлять факты. Он отметил, что с началом войны в СССР была свернута антирелигиозная пропаганда. Есть сведения, что уже в июле 1941 года состоялась первая краткая встреча Сталина с Митрополитом Сергием, от которой, как утверждается, оба остались удовлетворены. К октябрю 1941 года прекратился выход всех специальных антирелигиозных изданий. Пресловутый журнал «Под знаменем марксизма» переориентировался на публикацию историко-патриотических статей, а в 1944 году и вовсе прекратил свое существование. Тогда же была ликвидирована антирелигиозная секция при институте философии Академии наук СССР, а созданный Центральный музей истории и атеизма оказался фактически выброшенным на улицу.
— Можно ли верить, — усомнился Виктор, — что Сталин изменил свою политику после бесед с провидицей.
— Трудно сказать, — ответил Максимов. — Но факты говорят сами за себя. 4 сентября 1943 года, по общему мнению, является ключевой датой в истории церковно-государственных отношений советской эпохи. В ночь на 5 сентября 1943 года в Кремле состоялась беседа Сталина и Молотова с Патриаршим Местоблюстителем митрополитом Сергием (Страгородским), митрополитами Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем). Главным итогом этой исторической встречи был созыв Собора уже через четверо суток. Другими словами власть и церковь возобновили диалог.
— И вы считаете, что Матрона могла повлиять на Сталина, — скептически заметил Дорохов. — Слепая неграмотная женщина.
— А почему бы и нет, — воскликнул профессор. — Эта версия имеет право жить. Я хочу обратить ваше внимание на фразу из письма Лукьяшиной: «дальше они говорили о вселенной, о мире вне времени, и прорицательница сказала ему, что поиски духа времени ему неподвластны, и надобного от этого отказаться. И он пообещал более не делать попыток, хотя и был этим явно огорчен». Т. е. получается, что Сталин был занят неким «поиском духа времени» в «мире вне времени», и Матрона уже знала об этом, возможно, из предыдущих с ним бесед. Более того эти поиски «ему неподвластны, и надобного от этого отказаться». На мой взгляд, речь вполне может идти о строительстве советских храмовых сооружений.
— Так какая же связь между Матроной, Сталиным и нашими поисками, — не удержалась Эмма. — Профессор я совсем запуталась, вы привели столько фактов, рассказали столько историй, но у меня не получается связать воедино все эти события.
— Простите меня, милое дитя, — извинился Максимов. — Но сейчас постепенно все встанет на свои места. Перед нами появляется несколько иной Сталин, не проживший и года после смерти Матроны, бывший семинарист, разочаровавшийся в религиозном институте того времени. Человек, создающий новый мир, причем, создающий его любой ценой или, как скажут его приверженцы, изо всех сил. Рисунки из дневника Рунге красноречиво говорят о том, что Сталин интересовался тем же, чем и Александр Рунге. Мой внутренний голос говорит, что вы должны найти в Москве что-то очень для вас важное. Возможно, это связано с тремя культовыми Советскими сооружениями, строительство которых началось практически в одно и то же время. Это, как я уже говорил, Мавзолей на Красной площади в Москве и два больших монументальных здания. Одно из них «Дом Науки и Культуры» в Новосибирске, другое «Центр Агитации и Пропаганды» в Москве, оба впоследствии стали театрами. Надо отметить, что эти два здания в дальнейшем переданные под театры, предполагали собрание больших масс людей и выступления перед ними со сцены агитационных бригад. Что-то вроде Кремлевского Дворца Съездов в Москве, построенного много позже.
