— Что ты увидел? — Спросил Корвус, его сердца замерли в груди.

— Гибель, — мертвым голосом ответил Туркио, — Гибель и проклятье. Наш мессия почернел от лжи, брат… Рафен не врал.

— АРКИО мертв! — Разносился крик с башни, — Мой брат был уничтожен за эту ложь, и она умерла вместе с ним!

Рафен вытянул копье Телесто и позволил золотому свету затуманить небеса над ним.

— Во имя Святого копья, отриньте вашу ущербную преданность Аркио и вспомните настоящего повелителя — Сангвиния.

Он указал орудием на битву и почувствовал, как оно с охотой потеплело от силы.

— Узрите врага среди нас и уничтожьте его.

НА СТУПЕНЯХ, Туркио отошел назад и завопил в небеса.

— Да. Да. Я отрекаюсь от Перерожденного. Я Кровавый Ангел!

Боевой брат перепрыгнул через потрескавшиеся камни и кинулся в толпу илотов и предателей.

— За Императора и Сангвиния!

Корвус проревел тот же клич и последовал за ним на площадь, лоялисты Аркио отбросили свое ложное преклонение, обжигающая мощь копья разорвала покров замешательства, наведенный Хаосом на их умы.

ГНЕВ Малфаллакса проник в разум Магистра войны подобно раскаленной добела стреле, нить психической связи между ними была столь сильна, что убила двух младших Несущих Слово, стоящих позади Принца-Колдуна.

— Гаранд! Человеческое отродье, нелепое орудие теперь хладный кусок мяса! Ты обещал мне, что эта детально проработанная возня будет успешной!

Командир Несущих Слово взглянул в сторону шаркающего ногами лорда Изменений, стоящего далеко, через поле боя, и поклонился.

— Это из-за глупости Штеля, великий иерофант. Я пытался контролировать его интриги, но его тщеславие все сгубило.

— Я поглотил его плоть, — ответил Малфаллакс, — я знаю о его целях. Этот день все еще может окончиться победой для нас, и мы все еще можем обернуть Кровавых Ангелов на удовольствие нашему хозяину.

— Простите меня, ваше превосходство, но как? Мальчишка мертв, этот Кровавый Щенок не последует за нами во тьму.

Психический смех ударил по его чувствам.

— Ты видишь только битву, Гаранд. Есть другой путь. Понимание затопило Магистра войны.

— Недостаток. Генное проклятье Ваалитов.

— Дааааааа, — пробормотал демон, — я вкусил его на Кибеле через своих связанных пси-рабов. Мы колдовством вызовем его в этих глупцах, и позволим ему поглотить их. И когда они погрязнут в черной ярости, я поведу их к водоему крови, от которого они никогда не смогут сбежать. В самое сердце Мальстрема.

Гаранд кивнул, напуганный, такой смелостью.

— За вашу славу, лорд Малфаллакс.

ОНИ расступились, когда Рафен вышел из внутреннего двора собора к месту, где лежало тело Аркио. В его бронированном кулаке сияло копье, как в тот день на «Беллусе», когда свет их прародителя прикоснулся ко всем душам на борту. Нежно, он посмертным саваном завернул мертвое тело в сломанные крылья, воины Мефистона взирали в молчании.

Рафен встал, обнаружив рядом с собой старшего библиария. Повелитель смерти протянул ему на открытой ладоне инжектор из толстого стекла.

— Твои раны серьезны, брат, — сказал Мефистон, — Прими это. Сам Корбуло дал мне его. Он даст тебе силу богов.

Рафен сжал сосуд с собранной кровью и развернул его своими пальцами. Внутри блестела густая, тяжелая кровь, собранная из высших Сангвинарных жрецов ордена Кровавых Ангелов. Как только кровь смешается с кровью Рафена, сущность Сангвиния станет еще сильнее в его венах. Мефистон кивнул в сторону тела.

— Пришло время отомстить за него.

— Пришло, — согласился Рафен и одним стремительным движением воткнул иголку в свою грудь и выпустил содержимое в сердце.

Четыреста лет ландшафт мира-святыни Сабиена не слышал людских голосов, опустошенные руины слышали только жалобный плачь ветра, который гонял пыль и дождь по улицам и открытому пространству. По-своему, Сабиен был скорбным близнецом Кибелы, планетой-сестрой на расстоянии многих световых лет в сторону ядра галактики. Оба мира были надгробием для павших, и по обоим бежала темно-красная жизненная жидкость как Астартес, так и Предателей. Судьба, если таковая существует, начертала Рафену и его братству круговой путь. Их путешествие во тьму началось среди надгробных плит и мемориалов и, здесь и сейчас, подходило к концу среди тех же декораций.

Сабин познал на себе необузданную страсть и ярость Сынов Сангвиния века тому назад, когда давно умершие сражались и убивали, чтоб уберечь эту планету от легиона врагов Бога-Императора. Эта мощь опять пришла на безмолвный мир, восстав против грома грозовых облаков ослепляющей волной благородного гнева.

Кровавые Ангелы не просто атаковали, они на поле боя взорвались волной освобожденного неистовства, красная волна воинов погрузилась в ряды Несущих Слово и обезумевших солдат-илотов. Они кинулись в схватку, отвергнув относительно безопасный дистанционный бой, бросая предостережения ветру в разрушительных песнопениях и боевых кличах. Нечестивые гимны десантников хаоса потонули в энергичном реве их оппонентов, и тогда массивное столкновение двух сил стало подобно молоту и наковальне. Метал о метал, цепной меч о керамит, болтер поражает плоть, шипящий треск лазерного огня и крики. Чудовищные, заставляющие замереть сердце, крики. Все это сошлось в оркестре спущенной с цепи войны. Земля дрожала от устрашающей, выпущенной в свет кровавой бойни и разрушения.

Кровавые Ангелы вернулись на Сабиен и темно-красный ад шагал вместе с ними.

ТОЛЬКО в суровом испытании ближнего боя воин по-настоящему мог понять себе цену.

Ничего такого не было, когда стоишь в стороне, в кокпите истребителя или позади дула огромной пушки, когда нажимаешь кнопку и смотришь, как вдалеке облачком дыма испаряется враг. Как вообще космодесантник может когда либо познать силу своего сердца, кроме как став лицом к лицу со своим самым ненавистным врагом и отняв у него жизнь, глядя ему в глаза? Какая истина была сильнее, чем окончательный момент расплаты, когда орудие встречалось с орудием и толчки выпущенной крови воспевали свою симфонию?

Мефистон знал это: это была величайшая слава существования Повелителя Смерти, рвать сбившихся с пути и хулителей в клочья. Он был на самом острие атаки красного керамита наступления Кровавых Ангелов, прорубаясь через ряды Несущих Слово и илотов, которые осмелились напасть на возвышающихся над ними десантников.

Псайкер убил мужчину, простого человека, чей разум был испорчен демагогами Хаоса, убил своим суровым, твердым как сталь взором. Излишний выброс «Ускорения» Мефистона отбросил неправедного глупца и остановил его сердце, разрывая кровеносные сосуды по всему телу солдата-раба в грубой мантии. Горячая жидкость забрызгала мускульную броню псайкера и капли попали на его щеки. Мефистон стер их со своего бледного, болезненного лица и слизнул кровь с пальцев. Это было самым великолепным вином, с опьяняющей красной выдержкой, наполненное горячим адреналином. Над тонкими губами Кровавого Ангела выступили клыки. Внезапно его затопило предвкушение, еще, еще, еще! Он отбросил в сторону мертвого воина и нарезал влажными штрихами разорителя хаоса, разрубив пополам дуло лазпушки, которую он нес, врезаясь в бледно-белое мясо на шее Предателя. Нисходящий удар силового меча не остановился там, голубая молния втыкалась и отплевывалась частями тела, рассекая его на неровные куски. Из зияющих пустот, разрезанных, им с густыми, маслянистыми фонтанами била черная жидкость. В целом это был совершенно другой розлив, вульгарный от тысячелетнего загрязнения, воняющий и гнилой. Позволить этой выпивке коснуться своих губ… От самой этой идеи Мефистону стало тошно.

Через упавший труп предателя в рубиновой броне подскочили еще воины Перерожденного. Они все как один отбросили свою преданность Аркио, когда крылатая, золотая фигура была продемонстрирована мертвой, их слабые, маленькие умишки обратились к восьмиконечной звезде, как к новому спасителю. Они были такими жалкими и отчаявшимися. Мефистон издал клич ненависти и ударил Витарусом.