Когда Хорус объявил свой великий джихад против слабых человеческих существ, Гаранд расцвел от гордости, когда узнал что жители Квинтуса вырезали всех преданных Императору в их собственных домах в течении нескольких часов. В свою очередь, с благословением великого Лоргара, Гаранд обеспечил себе путь в высшие эшелоны власти легиона Несущих Слово, но Фортеа Квинтус всегда останется близка его темному сердцу, как место его первой великой победы. Сейчас же улыбка исчезла с рогатого и деформированного лица Гаранда, искривленная его тяжелым нравом.

Обращение Квинтуса было одновременно источником гордости и злобы магистра войны — это случилось вскоре после смерти Хоруса, когда легионы хаоса были рассеяны и в смятении, его ценная победа была обращена в прах надменными Кровавыми Ангелами. Гаранд и его воинства были далеко, пробиваясь к своим уютным мирам в Мальстреме. Несущие Слово были отрезаны от планет, которые они совратили; их не было там, чтоб противостоять так называемому «очищению» легионами бога-трупа.

В бессильном гневе Гаранд слушал визжащие передачи астропатов, когда Кровавые Ангелы пронеслись по Фортеа Квинутс, не оставляя после себя ничего живого. Ценное достижение его молодости было сожжено дотла, воспламенив в нем твердую, крепкую как алмаз, ненависть к Сынам Сангвиния. С тех пор прошли века, но его злоба не угасла. В мире воинов, которые оттачивали свою ненависть подобно острому клинку, Гаранд перековал свое омерзение к Кровавым Ангелам во что-то совершенно убийственное и несгибаемое в своей чистоте.

Сабиен заполнил собой мерцающий голоэкран и по ту сторону виднелась настоящая планета, как накрытый диск, затененный раздутым, красно-оранжевым солнцем. В предвкушении битвы магистр войны почти захлебывался слюной. Он любил бессильные крики идиотского благочестия своих врагов, когда воинство Несущих Слово обрушивалось на один из их убогих «святых миров», как они стонут и плачут, узнавая, что легионы хаоса запятнали их нелепое поклонение этому мертвому уродцу, которого они так уважают. Как внушала Книга Лоргара, Несущие Слово были уникальными среди отступнических легионов десантников хаоса. Они единственные сохранили жрецов и догмы, которые были у их ордена во времена верности Земле, но как только они склонили колено перед Губительными Силами, их предсказатели и псайкеры получили отметину Хаоса Неделимого, Богохульный Гекс. Теперь, когда миры склоняются пред их могуществом, Несущие Слово воздвигают огромные монументы темным богам Мальстрема, они оскверняют человеческие церкви и ритуально секуляризируют все, что славит имя Империума. Это и намного больше, было как раз тем, что Гаранд собирался сделать с Сабиеном.

Планета была святой для Кровавых Ангелов; магистр войны мало знал о причинах, почему щенки Астартес называли ее так и еще меньше это его волновало. На ней когда-то развернулся великий конфликт и в своей тупой, плаксивой манере, Кровавые Ангелы изолировали планету и соорудили из нее место для паломничества. Сабиен не имел абсолютно никакой тактической ценности. На нем не было баз, не было минералов, не было даже населения, чтоб замучить и убить — но для Несущих Слово ступить на него, было таким же ударом по чести Легионов Астартес, как и плюнуть в глаз их драгоценному Сангвинию.

— Великий Принц-Колдун, — из контрольной ямы у его ног, к нему обратился сервитор, — через секунду мы достигнем орбиты. Штурмовые силы ожидают вашего благословения для развертывания.

Гаранд даже не посмотрел на раба.

— Отсылай их. Путь приготовят мой персональный шаттл. Я посещу войска до того как они замаскируются.

Несмотря на то, сколь отвратителен ему был изменник Штель, он был вынужден признать, что человек предоставил ему именно то, чего он жаждал. Вместе с галактическими координатами Сабиена — мир был вычеркнут из всех, за исключением самых секретных звездных карт Кровавых Ангелов — было достаточно просто для стремительной «Мизерикордии» достигнуть планеты до прибытия остальных участников маленькой драмы Штеля. Он находил инквизитора приторным, высокомерным типом, слишком влюбленным в свой собственный интеллект. Если бы обстоятельства изменились, Гаранд был бы только рад выдернуть глотку псайкера из его шеи — и возможно, у меня все еще будет такая возможность, сказал он сам себе. Но это было желанием Высшего Зверя Малфаллакса, чтоб Штель стал инструментом, который они используют против врагов.

Он нахмурился; око могущественного Абаддона следило за их стараниями и будет совсем плохо, если ничего не получится. Гаранд вложил столь многое из своего Легиона в эту схему, позволил этому дураку Искавану стать жертвой во благо сложных гамбитов Штеля, но кроме холодного отвращения к инквизитору, он не получил ничего. В конце концов, предатель своего собственного вида все равно оставался предателем, и кто знает, вдруг он опять переметнется? Конечно, в Империуме были люди, которые тоже называли Гаранда и его братьев предателями, но подобно большинству овец Императора, они не понимали. Не десантники хаоса были предателями. Если уж на то пошло, они были самыми преданными из всех, они отбросили все, что делало их слабыми, чтоб стать верными самым безжалостным силам во всем мироздании.

Мечтательность Гаранда ушла когда он изучил густое астероидное кольцо, охватывающее Сабиен широким эллиптическим поясом. Он предполагал, что они все составляли луну, несомненно уничтоженную во время конфликта, который и по сей день оставил Сабиен разоренной сферой. Ретрансляторы духа-машины боевого корабля подтвердили, что густое облако камней было богато непроницаемыми для сенсоров рудами, что послужит отличной маскировкой для «Мизерикордии». Он оторвал взгляд и увидел мерцающие огни, отдаляющиеся от обшивки корабля. Увлеченный зрелищем, Магистр войны, своей когтистой рукой крепко сжал зачерненный железный поручень перед собой. Величественный план его демонического господина Малфаллакса еще на шаг приблизился к своей смертельной развязке. Этот день завершится тем, что Кровавые Ангелы отбросят свою преданность Императору и падут в объятья хаоса, или найдут свой конец, лягут костьми рядом со своими братьями, которые уже покоятся в склепах Сабиена.

Поначалу было легкое раздражение, какая-то часть его прошлой жизни посягала на те изменения, которые преподнесла ему судьба. Это происходило в те моменты, когда он отдыхал, эти краткие периоды были все менее и менее необходимы, так как перед ним раскрывались чудеса его нового тела. Вначале это происходило только тогда, когда Аркио засыпал, к нему приходил сон — но теперь, когда Крестовый поход Крови сделал первый шаг, видение начало происходить и наяву. Как только его разум начинал уплывать от забот, оно было тут как тут.

Аркио склонил колени перед огромным фризом Сангвиния в великом зале, величественный лик сверху взирал на него, копируя его собственную линию челюсти и подбородка, благородство очертаний рта и глаз. Его серебрянно-белые крылья двигались по свой собственной воле, мягко разворачиваясь, их концы ниспадали на его золотые плечи искусной брони подобно покрывалу из снега. На алтарь из красного песчаного камня с Ваала опирался освященный металлический цилиндр, в котором покоилось Святое Копье. Аркио открыл футляр, чтоб медовое сияние от древнего орудия свободно освещало его. Как только он взглянул на копье Телесто, он сразу же вновь почувствовал в своих венах напев освобожденной мощи. Сверхъестественная сила родословной Кровавых Ангелов была крепка в нем.

Аркио склонил голову; никто из капелланов в их черной броне и маска-черепах никогда не осмеливался подойти к нему, когда он входил и без его произнесенных вслух приказов, они запечатывали дверь святилища. Он не видел их, но знал, что они собираются на дальнем конце кафедрального нефа и в благоговейном молчании наблюдают за ним. Аркио сотворил аквилу, этот рефлекторный жест успокаивал его.

— Чистейший, услышь меня. Направь меня. Я твой сосуд и твой посланник. Я узрею путь Сангвиния и пойду по нему. Даруй мне понимание видения, которое одолевает меня…