На кухне ему дали тупой нож, которым он разделывал говяжьи туши, вымещая при этом переполнявшую его душу ярость и боль потери. Через неделю Игоря отправили на выполнение боевого задания. Первое убийство. Снова боевое задание. Солдаты из дисбата вооружены автоматами убитых ими часовых. Короткий безжалостный бой. Учения. Тренировки с утра и до поздней ночи, без перерывов. Стрельба, маскировка, подрывное дело, парашютная и рукопашная подготовка. Системы вооружений. Топография. Спецприемы. Команды и сигналы стран вероятного противника. Водолазная подготовка. Зачеты. Экзамены. «Коридор боли»

– последний этап подготовки. Один на один с неизвестностью. Каждая комната таила нового соперника. Шагать можно только вперед. Назад идти тоже можно, но никто не шел. Вперед и ни шагу назад.

За всей этой армейской суетой, когда не успеваешь замечать часы, когда валишься в постель и мгновенно засыпаешь, боль притупилась. В прошлое ушло чувство мести.

– Я уезжаю, моя милая Би, – говорил Кропоткин фотографии на кладбище. – Я уезжаю из этого города, чтобы никогда сюда больше не возвращаться. Я буду учить детей, Би. Помнишь, я говорил тебе о своей мечте? Конечно, помнишь. Ты собиралась тогда ехать со мной куда угодно, хоть на край земли. Но видно не Судьба, малышка. Встретимся в другой жизни. Прощай.

Поцеловав бумажный лист, парень быстро зашагал домой. Ему не стало легче. Наоборот. Его охватила тоска, боль неисправимой потери. Игорь думал, что рана на сердце зажила, но ошибся. Он уезжал из города, мрачно пообещав себе, что еще долго не пустит в свою жизнь женщину.

– Вы в Кировск? Ой, и я туда еду. А вы к кому? По делам? А я вот к дочке в гости, – тарахтела соседка Игоря в купе пассажирского поезда «Ижевск – Кировск».

Кропоткин проснулся десять минут назад и, спустившись со второй полки, привел себя в порядок. Усевшись возле окна, он молча разглядывал мелькавший за окном пейзаж.

Соседка по купе, крупная женщина, 45–50 лет, с большими бородавками на лице, говорила не умолкая. Невысокого роста, тучная, с небрежно покрашенными волосами, она походила на типичную деревенскую женщину, задавленную безысходностью. Узнав, что парень впервые едет в Кировск и ничего не знает о поселке, соседка рассказала ему все, что знала. За шесть часов монолога женщины Игорь много узнал о поселке, где он собирался жить и работать, о его обитателях и нравах, царивших здесь.

– Ой, сынок, – тарахтела женщина. – Раньше-то как хорошо было. Крупный железнодорожный узел. Крупные магазины. Столько людей жило. Дворов, наверное… сейчас подсчитаю… Да, дворов пятьсот, нет, триста. Да, точно. Триста дворов. Школу построили четырехэтажную. Дворец культуры выстроили. Больницу увеличили по размерам. Многоэтажки даже построили, социализм ведь был. Совхоз работал. Все поля засеяны. Рожь, пшеница, рис. Колхоз лучшим в районе был. А потом, как началась перестройка, все стало разваливаться. Сначала совхоз, потом ремонтное депо закрыли. Мастерские разграбили. Магазин один остался, и то в нем кроме заграничных харчей ничего нет. Окорочка. Тьфу, тоже мне мясо.

– А люди, какие стали злые?! – продолжала она. – Раньше добрее были. В сто раз добрее. Одичал народ. Ни работы нет, ни денег. Только продавцы да милиционеры зарплату вовремя получают. Остальные – кто как, кто что вырастит, то и ест. А воровства-то стало… Сосед у соседа крадет. Дожились! Раньше как было? Случилась беда, к соседу за помощью бегут. А сейчас что? Разбрелись все по кучкам. Каждый сам по себе. А молодежь какая, а? Ой, мне эта молодежь! Пьют ведь все. Девки курят больше парней. А как одеваются, а? Словно не на улицу вышла, а из постели выпрыгнула. А матерятся-то как, ужас! Я таких слов даже не слыхала.

– А вы не знаете, почему? – неожиданно спросил Кропоткин, терпеливо слушая этот монолог.

Сидящая перед ним женщина относилась к тому типу людей, которым никогда ничего не нравится.

– Как почему? – сбилась собеседница. – Так ведь от безысходности они такие. Им же некуда пойти. Ни кино нет, ни развлечений никаких. Только дискотека осталась, где все до одного пьяные. Дерутся постоянно, даже девки кулаками размахивают. Совсем с ума посходили.

– Вас послушать, так не поселок, а сборище алкоголиков, – улыбнулся парень. – Неужели нет ничего хорошего в селе, а все люди плохие?

– Ну почему же? – запротестовала соседка по купе. – Есть, конечно, и хорошие семьи, но мало таких. Семьи, в основном, неполные. Девчонок много: и хороших, и плохих. Да вы в любую деревню загляните, там то же самое. Вымирают села. Молодежь уезжает в города и не возвращается. Да и что им здесь делать? Ни работы, ни денег, ни жилья своего. Одни старики остаются. Без поддержки, без помощи и защиты… Вот к одним залезли в огород ночью и весь урожай унесли. Что теперь старикам есть? А наркоманов-то сколько развелось?

Кропоткин слушал это все несколько часов. Имена, фамилии, факты – всё прочно откладывалось в его памяти. Стало понятно, кто имеет власть в поселке, кто представляет угрозу. Самый главный, неутешительный, вывод, который сделал Игорь, – его ждало «болото». Ему предстояло работать там, где процветает пьянство и бескультурье, где легко уничтожают людей и расправляются с неугодными. Перестроить мир, оздоровить больную русскую нацию – это слишком глобальные цели, которые Игорь сразу отверг. Начинать нужно с малого. Он решил устроиться в школу физруком, открыть спортивные секции и потихоньку, в основном на личном примере, попытаться показать детям другой мир, другие подходы к жизни, философию свободного человека. Кропоткин прекрасно понимал, что ему предстоит идти против тысячелетнего русского чувства рабства. Выступать против крепостной души, которая еще не научилась быть свободной. Эта необъятная цель ничуть его не пугала.

– Вон смотри, школа. А вон там, за домами, клуб, – вдруг прервала его размышления соседка по купе. – Чуть дальше речка Змеевка. Это наша гордость. А вон там вдалеке больница. Сейчас уже подъедем к станции, совсем немного осталось.

Спрыгнув на перрон, Кропоткин с наслаждением вдохнул холодного февральского воздуха и сладко потянулся, напрягая и расслабляя мышцы. По своей натуре он относился к активному типу людей и терпеть не мог сидеть без дела. Быстро сориентировавшись с помощью местной девушки, Игорь отправился к школе. Редкие прохожие с удивлением рассматривали незнакомца. Его коричневый кожаный плащ развевался на ветру. Норковая шапка, белый шарф, зимние сапоги – вся одежда словно сшита по индивидуальному заказу. Со стороны казалось, что в глухую провинцию приехал человек с Запада. Слишком резким оказался контраст с телогрейками, шапками – ушанками, валенками. Не обращая внимания на косые взгляды прохожих и запоминая, где что располагается, Кропоткин стремительно шел по улицам.

В школу Игорь попал до перемены. Через 15 минут должен закончиться пятый урок, парень поспешил к кабинету директора, громко постучал в дверь. Услышав короткое: «Войдите», – он шагнул внутрь.

В кабинете за небольшим полированным столом сидела женщина. Пока закрывалась дверь, и Игорь шел по ковру, оба достаточно рассмотрели друг друга. Он про себя отметил, что перед ним немолодая женщина. Лицо классического типа. Узкий рот. Каре-зеленые глаза прятались за линзами очков. Крашеные черные волосы аккуратно уложены. В уголках глаз и губ прятались едва заметные морщинки. «Любит хмуриться», – отметил парень, привыкший замечать мелочи. Женщина, в свою очередь, с интересом и некоторым удивлением разглядывала вошедшего. Высокий, широкоплечий молодой мужчина. Сразу стало ясно, что он приехал из крупного города. Одет не так, как все, да и манера держаться не похожа на местную. Ее взгляд сосредоточился на его лице. Что-то задерживало внимание. Его глаза притягивали к себе. Открытый, смелый взгляд сине-зеленых глаз незнакомца заставил ее вздрогнуть. «К чему бы это?», – удивилась она. – «Наверное, отвыкла оттого, что мне смотрят в глаза. Интересно, что нужно этому симпатичному мужчине у меня в школе? И почему у него над левой бровью шрам?».