Дженсен резко развернулся и уперся руками в капот машины. Поехали.

- Дин, и что нам теперь делать? – «Сэм» всплеснул руками, - Ты же знаешь, без Каса нам не…

- Это крылатый ублюдок не отвечает! – «Дин» стукнул кулаком по Импале и повернулся к брату.

- Здравствуй, Дин.

Сердце Дженсена дрогнуло. Он повернулся к Мише. Тот смотрел на него грустными и немного виноватыми глазами – эмоции, подходящие в этот момент как «Кастиэлю», так и Коллинзу.

- Кас… - Дженсен почувствовал, как сердце ускорило бег, а кровь прилила к щекам, но под гримом этого все равно не было видно.

- Кас, слава Богу! Где тебя носило? – шагнул вперед «Сэм», но Миша по-прежнему смотрел на Дженсена. Так было прописано в сценарии.

- Снято! – возвестил Карвер, и тут же зашуршали колесики передвижной камеры.

Но Миша продолжал смотреть на Дженсена, и Эклз понял: вина и боль в глазах Коллинза – это не касовские эмоции, это не игра. Наверное, ему тоже было тяжело, тоже хотелось просто шагнуть вперед, что-то сказать, сделать. Не таиться, не скрывать свои чувства. Не играть.

Но они не могли этого сделать. Общество, в лице родного каста, незримой стеной стояло между ними, и ни Дженсен, ни Миша не был готов пробиться сквозь эту преграду. И все, что они могли – это просто смотреть.

Джаред заметил этот их взгляд и кашлянул, покосившись на Эклза. Словно пойманный с поличным, Дженсен опустил глаза, а когда вновь посмотрел на Мишу, тот уже не смотрел в ответ. Зрительный контакт был нарушен, и они снова словно бы отдалились друг от друга.

Съемки продолжились. Они отыграли свои роли. Тяжело было спрашивать Мишу: «Кас, почему ты не прилетел на мой зов, когда нас прижали прихвостни Абаддона», вместо «Почему мы не должны общаться и даже смотреть друг на друга, почему лучший друг осуждает меня за любовь к тебе и почему мои чувства к тебе сильнее чувств к жене и будущей дочери?» Дженсену было настолько больно себя ломать, что как только режиссер объявил перерыв, он в два шага подлетел к Мише и, схватив его за рукав плаща, развернул к себе.

- Давай поговорим, - настойчиво потребовал Эклз, заглядывая в голубую бездну глаз коллеги.

- О чем? – холодно поинтересовался Коллинз с вызовом глядя в ответ. Но, несмотря на твердый равнодушный тон, глаза Миши все еще светились болью.

- Как дела с разводом?

- Чудесно, - Миша поправил плащ, - Теперь я официально холост. Твиттер уже трещит по швам от настойчивых фанаток, желающих это исправить.

- Да, фанатки – они такие, - усмехнулся Дженсен.

- А как дела у Дэннил? – Коллинз беззастенчиво присел на капот Импалы.

- У нас… - Дженсен запнулся, - У нас все хорошо. У нас будет дочка.

- Поздравляю, - Миша улыбнулся, как показалось Дженсену, вполне искренне, - Как назовете?

- Ну, я склоняюсь к имени «Джастис»…

- Созвучно с твоим. Дай вторым именем какое-нибудь «Джей», и сможете звать ребенка «Джей Джей»!

- Обязательно, - усмехнулся Дженсен, но слова Миши запомнил.

Они какое-то время помолчали, просто наслаждаясь утром канадской ранней осени. Дженсену многое хотелось сказать Мише, но больше всего он жаждал притянуть его к себе и поцеловать. Но он не делал ни того, ни другого. Они просто стояли и смотрели друг на друга, наслаждаясь тем немногим, что им было позволено. А вокруг кипела жизнь, складывались камеры, собиралась аппаратура. Люди о чем-то весело болтали, смеялись, и никому не было дела до двух мужчин, что стояли в стороне и просто молча смотрели друг на друга. Один только Джаред Падалеки бросал тревожные взгляды на Дженсена, но так и не решился подойти к ним.

Съемки нового сезона шли своим чередом. И вроде бы, все было так, как и всегда: днем они дурачились на площадке, запарывая дубли и доводя режиссера до белого каления, вечером Дженсен созванивался с женой, которая по телефону казалась просто шелковой. Иногда после этого он шел в бар вместе с Джаредом. Иногда с ними шел и Миша. Все было как в старые добрые времена… Только вот если раньше это было жизнью, то теперь для Дженсена каждый день был, как игра. Одна большая ложь. Он делал вид, что не замечает, что Падалеки намеренно садится между ними, что не оставляет их вдвоем больше, чем на пять минут, что настойчиво рекомендует Мише найти поскорее себе достойную женщину, «пока фанатки рыцарские турниры за тебя устраивать не начали». И лишь по ночам, когда Дженсен подолгу не мог уснуть в своем холодном трейлере, он осознавал, насколько фальшива его жизнь и как сильно он запутался. Он не играл лишь тогда, когда включались камеры. Потому что «Дин» любил «Каса», «Дину» очень не хватало его ангела, а еще они должны были скрывать от всех, даже от «Сэма», их связь. Дженсен помнил еще с ученической скамьи в актерской школе, что актер перестает быть профессионалом тогда, когда перестает играть и начинает жить чувствами своего героя. Когда они становятся его собственными. Но Эклз был рад даже этому: хоть где-то не нужно было скрывать того, что на самом деле творилось в его душе. Не «Дин» бросал тоскливо-ласковые взгляды на своего ангела за спиной брата, не «Дин» мимолетно касался «Кастиэля» рукой. Все было настолько искренним, что Сингер внезапно поднял ему ставку, «за профессионализм». Ему и Мише, потому что для него все это тоже было уже не игрой. И даже была некая ирония в том, что никто и не догадывался, что они не играют. Никто, кроме Джареда.

Падалеки был совестью Эклза. Он спрашивал у Дженсена о Дэннил, и не столько из любопытства, сколько из желания убедиться, что Дженсен ей звонит время от времени. Джаред везде и всюду следовал за ним, не давая остаться наедине с Мишей. При иных обстоятельствах Эклз давно бы послал такого друга далеко и надолго за такую гипер-опеку, граничащую со слежкой, но Дженсен понимал, что Падалеки просто хочет помочь ему, не дать сорваться. И, учитывая также чувство вины перед Дэннил, Дженсен был даже благодарен ему. Хотя иногда, особенно по ночам, его одолевало страшное желание убежать, убежать от всего и всех, убежать к Мише. Тогда ему приходилось собирать всю свою волю, чтобы не поддаться этому опасному желанию.

Иногда любовная ломка чуть отступала, и Дженсен не ловил взгляд Миши, не провожал его глазами, даже не думал о нем. Иногда он радовался простым вещам: вечеринке по случаю дня рождения кого-то из каста, выходным на природе, неожиданному подарку от фаната, новости о том, что малышка Джей Джей толкается в животике… В такие дни Дженсену казалось, что все, он вылечился, он больше не любит Мишу. Но затем всегда случалось что-то, от чего любовь вдруг разгоралась с новой силой, а сердце вновь сжималось от боли и надежды. Случайный взгляд, оброненная двусмысленная фраза или даже если Коллинз просто задевал его плечом. Ремиссия всегда заканчивалась новым «ухудшением», и Эклз начал осознавать: либо он будет утолять этот «голод», пусть украдкой, втайне от всего света, либо он будет всю жизнь несчастен…

В сценарии между тем появилась новая сцена поцелуя Дина и Каса. Дженсен ждал ее, как не ждал в детстве Рождества. Всего лишь жалкий поцелуй, когда хочется гораздо больше, но он настолько изголодался по Коллинзу, что был на седьмом небе даже от этого. От поцелуя на камеру. Лишь бы была возможность вновь почувствовать его дыхание, ощутить вкус его губ…

- Ну как, готовы к повторению кошмара? – спросил их накануне Джаред, когда они сидели в баре.

- Пережили один раз, переживем и второй, - заметил Миша, весело подмигнув Дженсену.

- Тем более в этот раз немного по-другому будет, - добавил Эклз, - Гораздо короче. Они будут на охоте, а Сэм вернется к Импале за забытой вещицей, так что у парней будет всего несколько секунд.

- Такая мелочь, зато фанаты-слэшеры просто обкончаются перед экранами, - рассмеялся Коллинз.

- Только такие фанаты у нас и остались, - мрачно заметил Сэм, - После того, как мы «канонизировали» дестиэль.

- Все равно последний сезон снимаем, - отмахнулся Дженсен.

- Сингер так про каждый сезон говорит, - возразил Миша, - А потом в апреле подсовывает новенький контракт.