Фёдор Маркович насмешливо сощурил глаза:
- Всё-таки бог получается? Нет? А как же тогда вы остались в живых? Почему, как думаете?
- Вот почему так получилось со мной не знаю. Вернее, опять же и знаю, и не знаю. Правильно сказать, всю жизнь ищу ответ на это. Иной раз кажется, что вот-вот открою его, потом понимаю, опять всё не то... Принесла меня река в запруду лесную, устроенную бобрами, там и пришёл в себя. Очнулся, глядь, лежу на поваленных ими стволах в чём мать родила. И пролежал по всему видать долго. И ничего про себя не помню. В самом деле, как заново родился. В голове звон, пустота и в то же время ничего не боюсь, всё понимаю. Слышу дыхание каждого деревца, трепыхание листочка, понимаю о чём чирикает птичка. Вот удивительно, думаю. И отправился я бродить по лесу. Нет, не то чтобы выход искать, а как будто бы исследовать его, изучать, открывать заново. И так несколько дней ходил по чащобе. Не помню, чем жил, но и голодным как будто не был. Наконец вышел обратно к деревне. К тому времени вспомнил как раз немного кто я такой и откуда взялся. Вернулась память. Стыдно стало за нагой вид. Надо думаю, раздобыть одежду. Пошёл в Васильково. Посмотрел сначала, что нет немца в деревне. И дома целые. Ну а как увидали меня местные, глазам поверить не могут, что остался живой. Подойти бояться. Так с той поры и повелось. Но я не обижаюсь. И сам, понимаю, что говорить, чудным стал с той поры...
- Воссоединились с природой.
- Напрасно смеёшься. Так и есть. Ну вот ты слышал про всяких водяных, леших? Да? Вот что-то вроде этого. Дух природы. Пасечник.
- Хранитель.
- Вот. Точно. Хранитель. Правильно сказал. В сорок пятом как раз очень кстати вышло постановление о мерах по развитию пчеловодства. В колхозах, совхозах, личных хозяйствах. Обеспечить, расширить, улучшить. Пасеки -- это же не только мёд, но и опыление сельхозкультур. Вот я и стал этаким хранителем-сторожем здешним. Инспектором. Пасечником.
Он показал рукой в окно, в сторону обширного луга. Фёдор Маркович облизнул губы. Да. Именно на такие участки у воды всегда самый бешеный спрос. И уже даже есть покупатели. Только этот сумасшедший старик мешается под ногами.
- Так не пора ли вам отдохнуть, Парамон Константинович? - с нажимом произнёс Фёдор Маркович.
- Тоже правильно говоришь, пора на покой. Мне без малого сто одиннадцать... Но не столько телом устал, сколько духом. Времена меняются, люди. Не нахожу своего места в новом мире. Нужен тут новый смотритель вместо меня. А мне бы уже переродится в новом качестве.
- Кем, если не секрет?
- Кто ж его знает? Перерождение штука такая, выбирать не приходится. Стану пчелой где-нибудь в Австралии.
- Зачем же так? Пчелой...
- А как ты хотел? Не везде пчёлкам должный уход и отношение. Используют их труд почём зря ради денег, насилуют, уничтожают. Повсюду нужна им защита.
- Понятно.
Впрочем, ничего ему не было понятно, кроме того, что старик по какой-то своей причуде всё-таки решил уступить ему участок.
- Вот я тут и подготовил бумагу. Акт. Прочитай и, если согласен, впиши имя и поставь подпись.
Взял из рук старика исписанный с двух сторон тетрадный лист. Написано в духе, Могилевский Парамон Константинович передаёт вверенное ему хозяйство. Имущество передано по описи. Опись и схема оказались на обороте листа, хорошо знакомые с детства: река, луг, лес, поля.
- А это на плане ульи?
- Пчёлы у тебя не должны быть в обиде. Ты - пасечник. За всю экосистему в ответе. Со всеми вытекающими.
- Это что значит?
- Ты ведь учти. Обретаешь знание великое. Знание - сила. Как использовать решай сам. Во благо себе или всем. Хочешь - строй здесь новые дома. Продавай. Оно и правда сильно всё обветшало. Только помни. Не в церкви. Никто не отпустит грехи. Справедливость - высшая мера. Не справишься, погубишь от жадности своей пасеку, и всё. Вместе с ней и сам кончишься в одночасье. И перерождения следующего у тебя не будет.
- Когда же мне приступать к обязанностям?
- А почитай, что немедля, как не станет меня.
- То есть подписываю и всё?
- Точно. Если считаешь, что справишься.
- Постараемся.
Он усмехнулся и отвыкшей писать рукой заполнил в акте пробел: Боков Ф.М. И поставил подпись.
- Так вы тогда и мои подпишите бумаги. Иначе я не смогу вступить во владение пасекой по закону?
Фёдор Маркович достал из папки файлики с экземплярами договора купли-продажи.
- Вот здесь и вот здесь. И доверенность мне подпишите. Вы теперь, кстати, владелец квартиры в посёлке Дорожник.
- Не надо мне, - скривился пасечник и не глядя подписал договор.
Фёдор Маркович торопливо собрал бумаги.
- Так и мне не надо.
Закончив с документами, стал тормошить Тимура. Вот идиот, растёкся как блин на сковороде. Блюдце вылизывает языком.
- Пойдём. Хватит уже.
- До свидания, ребятушки.
- Парамон Константинович, мёд у вас очень вкусный. Волшебный.
- Волшебный. Как же иначе.
- Выходи. Не задерживайся.
Вышли к воротам.
- Всего доброго, Парамон Константинович. Как только зарегистрирую, сразу передам ваш экземпляр договора.
- Это уж как тебе самому надо.
И уже переступив за калитку, не выдержав, обернулся спросить.
- Почему я? Какой из меня хранитель?
- Не ведаю того. Время покажет. Может как раз такой и нужен сейчас.
- Чем же я заслужил?
- Вот здесь хранишь у себя Васильково, - пасечник указал пальцем в область груди.
Фёдор Маркович усмехнулся было этим стариковским причудам, но, как и тогда, в детстве, поймал на себе пронизывающий взгляд старика, заставивший его внутренне сжаться в комок.
- А не поймёшь, тебе самому хуже будет.
Над головой хрипло прокричал ворон. Вот привязалась назойливая птица.
- Понятно. До свидания, Парамон Константинович.
- Прощай, Фёдор.
Пока шёл от пасеки, до самого поворота, ощущал на себе этот взгляд, давящий в спину. Несколько раз едва удержался от того, чтобы не посмотреть стоит ли пасечник в самом деле в воротах? Что за напасть? Вместо ожидаемого триумфа в нём нарастало мрачное раздражение. Что это с ним? Ведь удался задуманный ими блицкриг как нельзя лучше. Но казалось почему-то, что это пасечник оставил его в дураках. И зачем он подписывал этот акт? Баловство, конечно. Напрасно только не забрал акт себе. Ни о чём бумага, но не стоило разбрасываться подписью.
- Стой.
Тимур послушно встал, как хорошо обученный конь.
- Слышишь, с тобой вообще, что случилось?
- А что?
- Ты там блюдце с мёдом вылизывал как Вини-Пух.
- Вкусно.
- А чего лыбился всю дорогу?
- Представлял будто пчёлкой летал над лугом. От цветка к цветку. Так необыкновенно.
- Придурок, - прошептал в сторону Фёдор Маркович. - Подожди меня здесь, вернусь, заберу у пасечника бумагу.
- Можно с тобой?
- Нет.
Тимур надулся, но остался на месте. Фёдор Маркович быстрым шагом направился к пасеке. Калитка осталось открытой. Взлетел на крыльцо. На всякий случай постучал по дверному косяку и не дожидаясь ответа, шагнул внутрь.
- Парамон Констанинович, я тут подумал, пусть лучше акт у меня полежит пока...
Но пасечника нигде не было видно. На столе убрано. По скатерти ползала пчела, проверяла подлинность вышитых васильков. Посреди лежал акт. Фёдор Маркович с облегчением подобрал его и выскочил вон из комнаты. Пчела увязалась следом, звеня в уши нечто невнятное.
- Отвяжись.
Обиженная пчела улетела в сторону луга. Вернулась снова настойчиво прожужжав что-то совсем удивительное и вновь улетела туда, где стояли улья.
- Вот чего тебе от меня надо?
Фёдор Маркович повинуясь какому-то неясному чувству отправился за пчелой и тогда увидел пасечника. Из высокой травы видна была одна лишь косынка.
- Парамон Константинович, - позвал он, подходя ближе.
Пасечник сидел спиной к нему на большом камне, опираясь о палку. От его неподвижности у Бокова захолодило сердце. Приблизился на негнущихся ногах. Обошёл кругом. Так и есть. Пасечник уже не дышал. И выглядел как давно иссохшая мумия. Кожа его стала словно пергамент, обтянувший кости черепа. Из-под косынки выбились истлевшие волосы. Истончившиеся губы открыли рот с пожелтевшими зубами. И только похожие на скованные льдом озёра глаза, словно живые были устремлены куда-то в небесную даль.