Сладковатый свежий запах мгновенно разлетелся по крохотной комнате, цыганки дружно охнули, Яков Васильич удивлённо поднял брови, Кузьма потемнел. Это были белые розы из известного цветочного магазина в Охотном ряду, каждая стоила три рубля за штуку, а в корзине их было не меньше пятидесяти.
– Свят господи, лучше бы деньгами дал… - пробормотала Стешка, у которой от зависти побледнели губы. Яков Васильич нахмурился:
– Данка, посмотри, там карточки нет?
Стёпка с поклоном поставил корзину на стол возле Данки, и та потянулась к цветам. И никак не ожидала, что спрыгнувший с подоконника муж вдруг резко отстранит её и посмотрит первый. Затем Кузьма, не глядя на жену, повернулся к хореводу и коротко сказал:
– Нет ничего.
– А в коробке что?
– В какой коробке? - недоумевающе спросила Данка - и тут же увидела, что Стёпка принёс не только цветы. Круглая коробка для платья, точно такая же, как та, которую она бросила в трактире во время бегства с Навроцким, стояла у порога, дожидаясь своей очереди. Кузьма перевёл взгляд с коробки на жену.
Он ничего не сказал, но Данка сочла нужным пожать плечами и переспросить:
– Это тоже мне?
– А как же, вам… Непременно велено передать! - Стёпка со всем почтением поднёс на вытянутых руках коробку. Данка, сделав безразличное лицо, начала развязывать её под пристальными взглядами цыган. Сердце стучало молотком.
В голове вертелось: неужто то самое платье? Как ему, босяку, удалось только?..
Разумеется, платье оказалось не то. Данка поняла это сразу же, как только увидела под тонкой папиросной бумагой вместо чёрного грогрона малиновый муар[91]. Кузьма смотрел на неё в упор, впервые Данка видела у мужа такое выражение лица и даже слегка растерялась.
– Кузьма, но я не знаю ничего…
– Это твоё платье? Которое украли?
– Нет… - честно ответила Данка, подумав о том, что сама бы не заказала себе такого наряда ни за что на свете, будь она даже царицей вавилонской.
Пожалела бы денег.
– Так отошли обратно!
Но Данка уже пришла в себя:
– Послушай, может, мне и Сыромятникову перстень изумрудный назад отправить? И деньги вернуть? Я бы и вернула, кабы вы их уже не разделили!
– Права она, Кузьма, оставь. - подал голос Митро. - Данка, ты верно не знаешь, кто это?
– Дмитрий Трофимыч, да откуда же… - на голубом глазу солгала Данка, осторожно вытягивая платье из коробки. Тут же её окружили цыганки, восхищённо защёлкавшие языками:
– Ой, отцы мои, - как закат, светится!
– Я и муара такого никогда в жизни не видела! В таких только генеральши ходят!
– У Зинки Хрустальной такое, кажись, в запрошлогоднем сезоне было…
– Не бреши, такого не было! Было красное гродетур и цвета бордо крепжоржет, а такого не было! Да она бы такое только в церковь на Пасху надевала!
– Данка, намерь! Ежели не пойдёт, так я себе возьму…
– Сейчас вам, курицы! - взвилась Данка, прижимая платье к себе. - А ну, руки прочь! Заляпаете ещё!
– Намерь, намерь, намерь! - наперебой закричали цыганки, и даже Яков Васильев, сердито поглядывающий на часы, не стал возражать. Немедленно из комнаты были выдворены в коридор все мужчины, включая попытавшегося спрятаться за занавеской Стёпку, и за дверью началась торопливая возня, ахи, шуршание расправляемой материи и команды: "Живот подбери! Не вертись! Гашка, тяни шнурки! Да не порви, дура, оно дороже тебя стоит! Данка, в плечах расправь! Да ниже, ниже спускай декольте, не в таборе, небось!" Кузьма, стоящий у стены, тихо, но очень отчётливо выругался. Стоявшие рядом цыгане тут же испуганно посмотрели на Якова Васильева, но тот даже не повернул головы. К Кузьме подошёл Митро и, понизив голос, что-то чуть слышно начал ему втолковывать. Тот слушал, не отрывая взгляда от пола у себя под ногами. На его лице было непривычное жёсткое выражение; было очевидно, что он с удовольствием оборвал бы Митро, не будь тот старше. К счастью, в этот момент открылась дверь "актёрской", и цыгане дружно просунули головы в образовавшуюся щель.
– Ой! - сказал Кузьма.
– Вот чёрт. - буркнул Митро.
– Да-а-а… - задумчиво протянул Яков Васильев.
– Мать-Богородица и все угодники! - хором заорали братья Конаковы, и толпа мужчин с весёлыми, восхищёнными воплями ввалилась внутрь. Там так же восторженно гомонили цыганки, которые крутились вокруг неподвижно стоящей Данки, поправляя последние неровно лежащие складки.
Малиновая блестящая ткань великолепно подошла ей, самым выгодным образом оттенив тёмный цвет лица и иссиня-чёрные, уложенные в высокий валик волосы. Узкий лиф подчёркивал тонкую талию и небольшую, ещё полудетскую грудь, мягкие складки юбки, переливаясь и играя в свете лампы закатными, рубиновыми, пурпурными тонами, ниспадали к ногам. Данка, вся пунцовая, под цвет платья, взволнованно дышала, прижимая руку к слишком низко, по её мнению, обнажённой груди, и была хороша как никогда. Варька поймала её панический взгляд, молча протянула ей шаль, и Данка с облегчением замоталась в неё. Цыгане негромко рассмеялись.
– Ну, видали вы, ромалэ, такое… - с улыбкой начала было Марья Васильевна, но в это время хлопнула дверь, и в комнату ворвался Стёпка с вытаращенными глазами:
– Господа цыгане, там уж гости беспокоятся! Выход ваш давно уже… Ой-й-й, батюшки святы… Да-а-арья Степанна… Прынцесса незабвенная вы наша… Ну всё, ослеп я до второго Христова пришествия!
– Что, прямо так и выйдешь? - вполголоса спросила Варька, приблизившись вплотную к Данке.
– А что, переодеваться время есть? - дёрнула та плечом, готовясь к новой ссоре. Но Варька только усмехнулась и, вытянув из стоящей на столе корзины с цветами одну розу, аккуратно вставила её в Данкин корсаж. Данка недоверчиво улыбнулась в ответ.
– Знаешь, кто это? - так же тихо спросила Варька.
– Нет…
– Знаешь. - уверенно подытожила Варька и, повернувшись вслед за выходящими из "актёрской" цыганами, слегка потянула Данку за руку. - Идём…
принцесса незабвенная.
Данка кивнула, но не двинулась с места до тех пор, пока весь хор не вышел из комнаты. Митро выходил последним, и Данка тронула его за рукав.
Тот замедлил шаг; оставшись наедине с Данкой, вопросительно взглянул на неё. Та, шумно вздохнув, сказала:
– Дмитрий Трофимыч, мне бы в самом деле водки…
– С ума сошла, сестрица? - Митро невольно оглянулся на закрытую дверь. – Яков Васильич нас поубивает…
– Петь не смогу! - пригрозила Данка. - Так горло и дерёт, так и дерёт…
– Подведёшь ты меня под монастырь! - нервно сказал Митро. - И откуда у меня, сама подумай?! Ты бы ещё прямо в зале схватилась, у всех на глазах!
– Дми-и-итрий Трофимыч… - заныла Данка.
– Замолчи! Ох, доиграемся мы с тобой… - Митро прижал плечом дверь, и в его руках невесть откуда появилась плоская фляжка. - Пей, я посторожу!
Да живо, пока нос кто-нибудь не сунул!
Испугавшись, Данка сделала довольно большой глоток и тут же закашлялась, поперхнувшись. Митро протянул было руку за фляжкой, но Данка отстранилась и сделала ещё один глоток. Митро вырвал у неё фляжку насильно.
– Хватит, сомлеешь без привычки! Не кагор, небось! Ну, всё, с богом, ступай… И боже сохрани тебя на Яков Васильича дохнуть! Завтра же в соломе на базаре сидеть будешь, и я с тобой вместе!
– Нет, Дмитрий Трофимыч, я тебя не выдам. - серьёзно пообещала Данка.
И, стараясь не обращать внимания на тут же закружившуюся голову, побежала вслед за Митро.
Навроцкого она увидела сразу, как только вышла в зал и глаза привыкли к яркому свету свечей. Тот сидел за столиком у самых дверей и, поймав Данкин взгляд, немедленно отсалютовал ей бокалом с шампанским. А та не сумела даже кивнуть в ответ, изумлённая той переменой, которая произошла с её случайным знакомым. На нём больше не было ни нелепых рыжих туфель, ни потрёпанного костюма с грязным платком в кармашке, ни перстня с фальшивым камнем. Сейчас Навроцкий был одет в безупречного покроя чёрный фрак и сверкающую белизной сорочку, а в галстуке тускло поблёскивала булавка, которая показалась Данке бриллиантовой. "Господи… Генерал-губернатора он, что ли, в очко надуть успел?!" - испуганно подумала она, прикидывая, сколько времени прошло с тех пор, как они расстались в переулке. Данка даже не сразу почувствовала, что Варька усиленно толкает её в бок, а когда эти толчки стали чрезмерно ощутимыми, сердито скосила в её сторону глаза:
