— Да хорошо, она на вашем попечении, Сестра.

— Она бастард и самозванка! — рявкнул Епископ.

— Бастард — да, но больше не самозванка, — твердо сказала монахиня. — Она признала свой грех и попросила прощения. Разве сейчас наша задача не в том, чтобы, как добрым католикам, простить и помочь ребенку найти свой истинный путь в жизни?

— Не рассчитывайте, что я позволю вам выдать замуж за дворянина этого бастарда! — сказал Епископ.

— А вы не рассчитывайте, что я позволю вовлечь себя в обман и нарушить обет честности, — противопоставила монахиня.

Ленобия подумала, что она могла почувствовать высокую температуру гнева Епископа через всю комнату.

— Тогда что вы собираетесь с ней сделать? — спросил он.

— Я собираюсь закончить свои обвинения и быть уверенной, что она доберется до Нового Орлеана в безопасности и целомудренности. Оттуда мы отправимся к Урсулинскому Совету, где, конечно, ребенок решит свое будущее.

— Это звучит разумно, — сказал Командор. — Ну, Чарльз, оставим женщинам женские дела. У меня на этот случай есть превосходный непочатый портвейн. Давайте попробуем его и убедимся, что он пережил путешествие до сегодняшнего дня.

Наградив сестру поклоном, он похлопал Епископа по плечу, намекая, что пора уходить.

Человек в пурпурных одеждах не сразу последовал за Командором. Вместо этого он посмотрел мимо сестры Марии Магдалины, туда, где сидела Ленобия, обнимая себя руками.

— Божественный священный огонь сжигает лгунов, — проговорил он.

— Я думаю, что все же, священный огонь не карат детей. Хорошего вам дня, Отец, — сказала Мария Магдалина и закрыла дверь пред лицом священника.

В комнате было тихо, что Ленобия могла слышать взволнованные короткие вздохи Симонетты. Она встретила пристальный взгляд Сестры Марии Магдалины.

— Я сожалею.

Монахиня подняла руку:

— Давайте начнем с вашего имени. Вашего настоящего имени.

— Ленобия Уайтхолл, — на мгновение волна облегчения оттого, что она может вернуть свое имя из тени страха и стыда, позволила сделать глубокий, укрепляющий вздох. — Это мое настоящее имя.

— Как ты могла это сделать? Прикинуться бедной мертвой девочкой? — спросила Симонетта.

Она уставилась на Ленобию большими глазами, как будто та была необычной и пугающей разновидностью недавно обнаруженного существа.

Ленобия взглянула на монахиню. Сестра кивнула, сказав:

— Они все хотят знать. Ответь и пройди через это сейчас.

— Я не притворялась Сесиль, скорее просто сохраняла спокойствие, — Ленобия посмотрела на Симонетту, одетую в шелка, отделанные соболем, жемчугом и гранатами, мерцающими вокруг ее тонкой белой шеи. — Вы не знаете, что это такое, не иметь ничего, никакой защиты и будущего. Я не хочу быть Сесиль. Просто быть в безопасности и счастливой.

— Но ты — бастард, — сказала Авелин де Лафайетт, красивая белокурая младшая дочь маркиза де Лафаэтта. — Ты не заслуживаешь жизни законной дочери.

— Как можно верить такой ерунде? — удивилась Ленобия. — Почему несчастный случай рождения должен решать ценность человека?

— Бог решает нашу ценность, — вмешалась Сестра Мария Магдалина.

— В последний раз, как я проверяла, вы не были Богом, мадемуазель, — сказала Ленобия молодой де Лафаэтт.

— Это дочь шлюхи не будет говорить со мной в таком тоне! — ахнула Авелина.

— Моя мать не шлюха! Она женщина, которая была слишком красива и слишком доверчива!

— Конечно, ты так и скажешь, но мы уже знаем, что ты лгунья! — Авелин де Лафаэтт подняла юбки и пронеслась мимо Ленобии. — Сестра, я не буду жить в комнате с бастардом.

— Довольно! — резкость голоса монахини пересилила даже высокомерие де Лафаэтт. — Авелина, в женском монастыре Урсулины мы обучаем женщин. Мы не делаем различия между классами или расами. Важно то, что мы относимся ко всем с честностью и уважением. Ленобия дала нам честность. Мы вернем это с уважением. — Монахиня перевела пристальный взгляд на Ленобию. — Я могу услышать твои признания о грехе, но не смогу освободить тебя от него. Для этого необходим священник.

Ленобия содрогнулась:

— Я не буду каяться Епископу.

Выражение лица Марии Магдалины смягчилось:

— Начните каяться Богу, дитя. Тогда наш хороший отец Пьер выслушает ваше покаяние, когда мы прибудем.

Ее пристальный взгляд скользнул с Ленобии по каждой девушке в комнате.

— Отец Пьер выслушал покаяние каждой из вас, потому что все мы несовершенны и нуждаемся в отпущении грехов. — Она повернулась к Ленобии. — Дитя, вы не присоединитесь ко мне на палубе?

Ленобия молча кивнула и последовала за Сестрой наверх. Они шли коротким путем к кормовой части судна и остановились возле перил и витиеватых резных фигур херувимов, украшавших заднюю часть «Минервы». Обе молчали в течение нескольких минут, каждая думала о своем, смотря на океан. Ленобия знала, что ее раскрытие самозванки изменит ее жизнь и, наверное, в худшую сторону, но не могла избавиться от ощущения свободы от лжи, преследовавшей ее.

— Я ненавижу лгать, — услышала она, как говорит мысль вслух.

— Я рада это слышать. Вы не похожи на лживую девушку. — Мария Магдалина пристально посмотрела на Ленобию. — Скажи мне, действительно никто больше не знал о твоей уловке?

Ленобия отвела взгляд, не ожидая такого вопроса и не в состоянии сказать правду, но и не желая заменять ее ложью.

— Ах, вижу. Ваша маман знала, — мягко сказала Мария Магдалина. — Независимо от того, что сделано, э то уже нельзя отменить. Я не буду спрашивать тебя об этом снова.

— Спасибо, сестра, — тихо поблагодарила Ленобия.

Монахиня выдержала паузу, а затем резким тоном продолжила:

— Ты должна была прийти ко мне, когда впервые увидела Епископа, а не делать вид, что больна.

— Я не знала, что вы могли сделать, — честно сказала Ленобия.

— Не уверена, но знаю, что сделала бы все от меня зависящее, чтобы предотвратить отвратительно противостояние с Епископом, какое вышло у нас сегодня. — Взгляд монахини был четким и ясным. — Что происходит между вами двумя?

— С моей стороны ничего! — быстро сказала Ленобия, а потом, вздохнув, добавила: — Некоторое время назад моя мама, набожный человек, сказала, что мы больше не будим посещать мессу. Вместо этого она держала меня дома. Но это не помешало Епископу приезжать в поместье и искать взглядом меня.

— Епископ забрал твою девственность?

— Нет! Он не прикасался ко мне. Я до сих пор девушка.

Мария Магдалина перекрестилась:

— Благодарите за это Матерь Божью. — Монахиня протяжно выдохнула. — Епископ беспокоит меня. Он человек не такого типажа, какого я хотела бы видеть в Сент-Луисе. Но пути Господни неисповедимы. Путешествие закончится через несколько недель, и как только мы окажемся в Новом Орлеане, у Епископа будет много обязанностей, которые займут его и помешают думать о тебе. Только за эти недели мы должны держать вас подальше от глаз Епископа.

— Мы?

Мария Магдалина приподняла брови:

— Урсулинские монахини — слуги Божьей Матери, и Она не хотела бы, чтобы я праздно стояла в то время как одна из Ее дочерей оскорблена — пусть и Епископом. — Она отмахнулась от благодарностей Ленобии. — Теперь, когда ты узнана, тебя будут ожидать на обеде. Этого нельзя избежать, не навлекая на себя еще больше насмешек и презрения.

— Привлечь насмешки и презрение лучше, чем внимание Епископа, — сказала Ленобия.

— Нет, они сделают тебя более уязвимой для него. Ты будешь обедать с нами. Просто попробуйте быть незаметной. Даже он ничего не сможет сделать в нашем присутствии.

Кроме этого, хотя я уверена, ты устала симулировать болезнь и сидеть в своей каюте, но ты должна оставаться вне поля зрения.

Ленобия откашлялась, подняла голову и сделала решительный шаг:

— Сестра, в течение нескольких недель, я покидала наши каюте на рассвете и возвращалась прежде, чем большая часть судна проснется.

Монахиня улыбнулась:

— Да, дитя, я знаю.