А меж тем накрыл Алай обед господину, постоял у него за спиной, подавая то и это, потом пустую посуду на поднос – и вон из кабинета. Господин Алаглани в кресло своё роскошное уселся, кота щелчком пальцев подозвал – и принялся его гладить. Он гладит, котяра урчит, а я думаю: это он хорошо, это он правильно. Лучше пусть у него на руках, чем свободно бегать и в чулан соваться.
А тут и приём начался. Постучался Алай в кабинет, склонился в поясе и объявил:
– Высокородный господин Шиарай-тмаа!
И тотчас в кабинет вкатился дворянчик. Толстенький такой, лысенький, лет уже солидно так, одет богато. Кафтан тонкого заморского сукна, расшит золотыми нитями, туфли из телячьей кожи, на пальцах перстни.
– Желаю вам доброго здравия, высокородный господин Шиарай-тмаа, – поприветствовал его господин Алаглани. – Прошу вас, присаживайтесь в кресло!
Приметил я, что хоть и благородная кровь к нам пожаловала, а не выскочил господин из-за стола, не согнулся в поклоне поясном. Видимо, знает себе цену.
Уселся благородный Шиарай – и начал на беду свою плакаться. Ну, не сразу, конечно, к делу приступил, а всякие сперва улыбочки, усмешечки, намёки… я даже поначалу не сообразил, о чём речь. Но после понял – с женщинами у него перестало получаться, и тому уже пятый год. И что уж скольких лекарей обошёл, и выписывал из Академии Сиуранской, и поиздержался на этом так, что от былого состояния, почитай, и не осталось ни шиша… ну, этот намёк я с ходу разъяснил. Это он насчёт платы за услуги, мол, груды золота не ждите…
Господин Алаглани слушал его, слушал, головой кивал – а потом и спросил:
– Высокородный господин, вам ведь уже, насколько понимаю, шестой десяток к концу подходит?
– О, вы правы, – кивает тот, – да только иные мужи и в значительно более зрелом возрасте ещё хоть куда, а у меня вот несчастье какое…
– Неужели почтенная супруга ваша, высокородная Ишисийи-тмаа, претерпевает столь уж серьёзные страдания из-за вашей возрастной немочи? Она ведь тоже, как я понимаю, немолода? Не следует ли смириться с Высшей Волей и естественным законом, отдавшись делам милосердия и душепопечения?
Вроде и почтительно сказал, а уж мне ли ехидства не заметить?
– Ну… – протянул тут Шиарай. – Оно, конечно, так, но… Но вы же сами понимаете… Жена женой, а так ведь свет на ней клином не сошёлся… Как там сказано у поэта?
Во мне горит ещё огонь желанья,
И не страшусь я тени гробовой.
Готов рискнуть седою головой
За миг один лишь страстного лобзанья…
Надо же, лысый наш и в стихах дока! А на первый взгляд – все мысли у такого в кошельке помещаются.
– Ну что ж, – молвил тут господин Алаглани, – если, значит, тени не страшитесь и намерения ваши серьёзней некуда, то попробовать, конечно, можно. Есть способы. Но сразу должен предупредить – это недёшево. Бальзам, который способен вернуть вам утраченные силы, создан на основе чрезвычайно редких, я бы даже сказал, драгоценных заморских трав. Причём воздействие бальзама не столь уж долговечно, и потому вам периодически придётся прибегать к сему средству. А поскольку знаете вы, что другой поэт сказал:
Что лекарство, что яд – корень всюду един,
Господин – тот же раб, как и раб – господин,
Есть в огне хладный лёд и огонь есть во льду,
Так купайся же в счастье, лелея беду,
то рекомендуемый мною бальзам, увеличивая мужскую силу, вместе с тем и сокращает долголетие. Конечно, лишь в том случае, если злоупотреблять его применением. Во всём, как учит нас премудрый Памасиохи, следует соблюдать меру. Ибо мерою сотворены небеса и земли, и мерою определён им срок…
– Сколько? – напрямую спросил лысый.
– Полтораста огримов, – не моргнув глазом, ответил господин.
Лысого аж перекосило, и будь у него волосы, то наверняка дыбом бы встали.
– Что? Вы это серьёзно? Это ж цена пяти быков!
– Не спорю, – согласился господин. – Только вот есть на свете вещи гораздо дороже каких-то там быков.
– Ну, я бы ещё понял, если пятьдесят… ну, семьдесят…
– Высокородный господин Шиарай-тмаа, – усмехнулся наш аптекарь, – видите ли, мы не на базаре, торг здесь неуместен. Я называю взвешенную цену, большую часть которой составляют расходы на приобретение и переработку заморских трав. Согласитесь, неразумно было бы мне причинять самому себе убыток. Многие почтенные мужи пользуются моими лекарскими услугами, и уверяю вас, если вы откажетесь от чудесного бальзама, тот не останется невостребованным.
– Ну ладно. Уговорили, – этот лысенький прямо-таки цедил из себя слова, по малой капле. – Давайте этот ваш бальзам!
Господин встал из-за стола, подошёл к одному из шкафов – опасно близко от чулана, я даже дыхание затаил – снял с пояса связку ключей и отворил дверцу. Вынул оттуда что-то – сперва я не разглядел, а после уж понял, вроде флакончик невеликий, благородные дамы в таких всякие благовония и притирания хранят – и протянул лысому.
– Вот, высокородный господин. Принимать нужно только в тот день, когда для вашего огня желанья найдутся подходящие дрова. И не более трёх капель. Да, вот ещё что. Сядьте-ка снова в кресло. Чтобы состав подействовал более эффективно, мне надо подстроить его влияние под вибрации ваших тонких флюидов…
Ничего я не понял в этих словах, кроме одного – подвох какой-то наш господин замыслил.
Уселся лысый в кресло, а господин Алаглани подошёл к нему сзади, ладони положил на лысину и молча так постоял минутку. Нет, никаких заклинаний не читал, никаких имён не призывал. А вот кот – тот мяукнул недовольно. Раздражение выказал.
– Готово, высокородный господин. Всё настроено как надо. Соблаговолите расплатиться.
Лысый флакон тут же в поясной кошель упрятал, а насчёт денег сказал:
– Вам завтра же доставят мои люди! Видите ли, я предпочитаю не носить с собою крупных сумм. Времена неспокойные, смута на юге, ходят слухи о предстоящей большой войне с Норилангой… в такую пору лучше не рисковать. А вот завтра, да под надёжной охраной…
– Ну, как вам будет благоугодно, – поклонился господин самым малым поклоном. – Не смею задерживать. Да будет благосклонен к вам Творец Изначальный.
С тем и убрался лысый.
После него дама заявилась. И этот случай, скажу я вам, поинтереснее.
Постучался Алай в кабинет и объявил:
– Господин, к вам почтенная дама, не пожелавшая открыть своё имя!
– Ну, проси! – ответил господин, вновь в кресло усаживаясь. Взял кота на руки, гладить начал. Тот мурчит тихонько, видать, доволен.
Я-то думал, какая красавица заявится, а эта… Не то чтоб уж совсем старуха, но к этому дело идет. Длинная, тощая, сухая вся какая-то и лицом на вяленую рыбу похожа. А уж расфуфырена, в разноцветных шелках, пальцы в золотых перстнях, на шее колье из камешков драгоценных, на голове причёска высокая и ленты, жемчугами расшитые. Наверное, думает, что красивая.
И с порога начала эта тетка ругаться. Почему это, мол, слуги здесь такие невоспитанные. Этот мальчишка, который ее встретил, совсем порядку не обучен, и хам-грубиян. На колени не встал, как вышколенному лакею положено, а главное, имя допытывался и кричал, что не велено к господину лекарю без имени пускать.
Интересно мне стало, что после господин Алаю скажет? Я бы на его месте ничего говорить не стал. Мало ли на свете выживших из ума старух?
Господин из кресла поднялся, к тётке этой подошёл, поклонился в пояс и в руку чмокнул. Рука-то в перчатке была – видать, не так противно.
– Сударыня! – сказал. – Прошу нижайше извинить меня за грубость моего слуги. Разумеется, я сегодня же его строжайше накажу! В этом не может быть ни малейшего сомнения. Но осмелюсь всё же поинтересоваться вашим благородным именем. Облик ваш мне незнаком, и мнится мне, что вы не из столицы.
