========== Глава 1 ==========

Если бы меня попросили составить список вещей, которые я бы хотела сделать до того, как умру, то пункт «Оказаться запертой в школе на все выходные» навряд ли вошёл бы даже в первую сотню. Большинство ребят на моём месте принялись бы благодарить случай за предоставленный шанс исправить в журнале все двойки и натереть доски нелюбимым учителям хозяйственным мылом, но я к их числу не относилась, и никогда не буду. И пусть все вокруг считали, что я слишком скучная для обычного подросткового веселья — сама я больше предпочитала теорию о порядочности и хорошем воспитании. Да и с оценками у меня никогда проблем не было. Хотя это, безусловно, не то, чем принято хвастаться, если ты подросток.

Я бы не сказала, что в классе меня ненавидели. Всё дело было в людской природе как таковой – если человек не может превзойти, он подавляет. К собственному сожалению, я была не просто умным ребёнком, но ещё и гордым, и именно поэтому частенько находила жвачку в своих тетрадках. Впрочем, и среди сверстников можно было найти достойных собеседников — в пятом классе я познакомилась с Варей, которая закончила частную начальную школу, а после перешла в нашу общеобразовательную. Варя не пыталась указать мне на моё место в социальной пирамиде и не проявляла желание использовать меня как бесплатный автомат для раздачи готовых домашних заданий. В общем, мы подружились.

Если бы Варя видела меня тогда, стоящую перед дверью и непонимающе хлопающую ресницами, она бы сказала, что для той, которая считает себя самой умной, я совершаю самые глупые ошибки в мире.

Я дёрнула ручку двери, кажется, в сотый раз, прежде чем сдалась и присела на корточки точно под одной из многочисленных табличек, развешанных по стенам моей школы. Эта говорила словами Гёте: «Недостаточно только получать знания; надо найти им приложение». Могу поспорить, что, в отличие от меня, Гёте никогда не оказывался запертым в школе в пятницу вечером. Зато теперь, если я когда—нибудь совершу гениальное открытие, и люди захотят процитировать меня на подобной табличке в красной деревянной рамке ради мотивации, я точно знаю, что они выберут: «Знания, конечно, сила, но лучше вам сваливать из школы вовремя, если не хотите оказаться в глупейшей ситуации». И ниже постскриптум: «И всегда проверяйте индикатор заряда батареи телефона с вечера, а не тогда, когда он уже сигнализирует вам о том, что разрядился».

Я шмыгнула носом и пересела на пятки, когда почувствовала неприятные спазмы в голени. Глаза жгло от слёз обиды на саму себя: на выходные у меня было запланировано слишком много дел для того, чтобы вот так вот просто тратить время в пустом здании старшей школы.

Я хлопнула себя ладонью по лбу. Непроизвольный всхлип тут же сорвался с моих губ, эхом разлетаясь по первому этажу, стены которого были выкрашены в успокаивающий цвет поздней сирени. Мама, учившаяся в этой же школе до меня, говорила, что раньше все этажи были оранжевыми, и в сердцах я благодарила судьбу за то, что она оберегла меня от этого зрелища.

Больше всего на свете я ненавидела три вещи – безответственность, необразованность и оранжевый цвет.

Часы, висевшие на стене напротив запертого выхода, показывали семнадцать часов и сорок пять минут, когда я поднялась с пола, отряхнула юбку, перекинула лямку сумки с тетрадками и учебниками через голову и зашагала по коридору в попытке отыскать телефон.

Обычно школа никогда не закрывалась так рано, и уж тем более не оставалась без дежурного вахтёра, но на субботу выпадал выходной в честь дня города, а пятница была объявлена предпраздничным днём. Листовки, путавшиеся у меня под ногами, гласили: «25 числа занятия в школе сокращены на пятнадцать минут! Школа закрывается в 16:00. Убедительная просьба не задерживаться в здании дольше положенного времени ученикам и членам преподавательского коллектива. Администрация».

Как жаль, что я никогда не читаю глупые школьные объявления.

По лестнице я поднялась, по привычке перешагивая через одну ступеньку. Здесь, на втором этаже, среди фотографий бывших учеников школы, приклеенных к стенду с надписью «Наша гордость», я с лёгкостью могла отыскать глазами маму и папу. Они: красивые, молодые и успешные — наверняка всегда были уверены в том, что и их дети обязательно оставят свой след в истории как те, кому хотелось подражать.

Я непроизвольно остановилась напротив портрета мамы. Она — настоящая красотка, не то, что я. У неё длинные густые волосы цвета воронова крыла и светло—карие глаза. Её губы растянулись в однобокой и самодовольной улыбке — на фотографии она светится счастьем. Кажется, словно прошли тысячелетия с тех пор, когда она в последний раз выглядела такой жизнерадостной.

Я простояла перед стендом ещё несколько минут, представляя себя на месте всех этих счастливых и успешных выпускников: я держу в руках огромный кубок за второе место в областном соревновании по лёгкой атлетике; я целую в щёчку своего парня — капитана сборной школы по баскетболу; я демонстрирую камере диплом победителя научной конференции. Я настоящая прикусила губу — всегда так делаю, когда злюсь на кого—нибудь, включая саму себя. Это, в свою очередь, всегда злило мою мать: «Искусанные и потрескавшиеся губы не очень—то хорошее украшение для девушки, Маргарита» — говорила она, а затем совала в карман моего пиджака гигиеническую помаду.

На фотографии отца я взгляд не остановила — он бросил нас с мамой, когда мне только исполнилось четыре, и уехал заграницу со своей любовницей, бывшей маминой заместительницей. Разумеется, с тех самых пор всё, что я делаю не так, автоматически ставит на мне клеймо с гордым заголовком: «Это всё гены твоего отца недоношенного».

Миновав стенды с фотографиями и кабинет английского языка, я поймала себя на мысли, что сегодня, когда мама будет звонить, чтобы проверить, всё ли у меня в порядке, и не забыла ли я полить её дурацкие растения, она никого не застанет дома. Ни в шесть часов, ни в восемь, ни даже в десять. Я инстинктивно испугалась, представив, как она раз за разом обрывает телефон в попытке дозвониться, а потом прерывает романтическую поездку со своим дружком и летит домой, чтобы убедиться, что со мной в порядке. Я боялась разочаровать её, но не потому, что не хотела её расстраивать. Просто за столько лет мне уже порядком надоели её необоснованные претензии, когда, что бы я не делала, я всегда делала это неправильно.

С привычными для меня мыслями о несправедливости судьбы я двинулась дальше по коридору. Все кабинеты, мимо которых я проходила, были наглухо закрыты: два помещения под географию, захламлённые картами и старыми глобусами, учительская, куда под страхом смерти не пускали никого из учеников, словно там всё время происходили какие—то непотребства, и компьютерный класс, который был настолько огромным, что имел целых две двери для входа и выхода.

Я тяжело вздохнула и опустила глаза на свои туфли. Не хотелось признаваться даже самой себе, но я была бы не против найти хоть одну живую душу, по воле судьбы забывшую про то, что школа закрывается в четыре. Я была бы даже рада, если бы этим человеком оказался мой учитель по физике Энгель Михайлович, с которым у нас были ужасные отношения. По крайней мере, мы могли бы разругаться с ним в пух и прах — какое—никакое, а всё же развлечение.

Я резко затормозила в дверном проёме, ведущем в крыло, где располагался сектор начальной школы, когда мне показалось, что за спиной что—то скрипнуло. Одновременно испуганная и возбуждённая, я медленно развернулась на пятках, не торопясь начинать движение в поисках источника звука. Мгновение назад я думала о том, что не плохо было бы обзавестись товарищем по несчастью, но теперь всё, что я хотела — это чтобы странный звук оказался предсмертным стоном старых канализационных труб или отошедшего паркета.

Я успела поверить в собственные выдумки, когда из дальней двери, ведущей в компьютерный класс, послышалась ругань.

— ДА КАКОГО, БЛИН, ЧЁРТА? ОТКУДА? ОТКУДА ВЫ ВЫЛЕЗЛИ? ВСЁ! Я ВЫШЕЛ! КИТ СТО СЕМНАДЦАТЬ ВНЕ ИГРЫ, СВОЛОЧИ!