Всяк древлянин - охотник, всякому ведомо, как медведя берут. Лесного хозяина силой не обороть, тут ловкость, хитрость, да сноровка надобна. Псы издёргают его больными укусами, отвлекут. Тут уж не зевай, подбирайся, да вонзай рогатину. И держи, покуда зверь сам на неё не насядет, а сотоварищ подскочив, добьёт грозного супротивника, топором раскроив тому череп.

То же и с киевлянами. Оголодавшее да измотанное в мелких сшибках войско само подставит подбрюшье, и остатки древлянского ополчения наколет его как рогатина медведя, а княжья дружина, будто секира снесёт вражью голову.

Лучшего не выдумать, но Мал, хмурясь и не глядя никому в глаза, отказал на совете соратникам и впервые услыхал средь верных гридней ропот. Причиною же вновь была Ольга. Ныне, буде побьют соплеменники киевлян, уж вдовую княгиню нипочём не помилуют. Никаких резонов более не услышат. Много, ох много горя принесла древлянам коварная нурманка. Скормят её живьём медведю, как попадёт в полон, и княжье заступничество не спасёт. Не мог Мал такого допустить! Уж кажись, как ненавидел он Ольгу, а вот и любил ведь едва ль не пуще прежнего. Более жизни любил. Да, что своей жизни! Себе совестно признаться, но более жизней соплеменников!..

Как уберечь княгиню и древлян не погубить? Не сочтёшь сколь ночей провёл без сна, меряя шагами то горницу, то вот как ныне, крепостной вал. Надумал уж было человека верного послать во вражий стан - упредить Ольгу, что сама себя загоняет в ловчую яму. Вовремя одумался, не стал. Не сыскал надёжного человека. А то, стань такое ведомо остальным, как бы не пришлось и самому с медведем обниматься. Древлянский люд с изменниками скор на расправу, не поглядят, что князь. Один только выход узрел Мал чтоб заставить Ольгу снять осаду и уйти прочь без битвы. И, хоть был он ему не по сердцу, но иного не нашёл. Однако, тут ему надобно было согласие старейшин да волхвов. Дело он измыслил серьёзное, потому через три дня собирал совет. Раньше бы созвал, но волхвы на своём сроке настояли, а отчего, только им да богам ведомо.

До той же поры, придётся терпеть хмурые взгляды и недобрый ропот за спиной. А, что недобрый, ежели и были сомнения, то теперь Вышата их развеял. Вон, глядит в сторону, челом хмур паче обычного. И, молчит. Наговорился нынче ночью, поболее небось, чем за треть жизни. Рассказать бы ему всё как есть, но князь знал, что не скажет. Никому. Себе только, и то нехотя. А всё ж, смолчать тоже не ладно. Одного молчуна довольно.

Тряхнув головой, будто отбросив постылые думы, Мал положил гридню руку на плечо. Холодные кольца брони врезались от пожатия в княжью ладонь.

-═Не стану я ни оправдываться, ни виниться. Поверь мне старый друже. Сам поверь и прочих ратников от меня проси поверить. Сделаешь ли?

Вышата молча кивнул.

-═А, сам веришь?

Помедлив немного, гридень пожал плечами.

-═Ну, и то ладно.

Князь развернулся, взметнув полы подбитого лисой плаща, и не оглядываясь зашагал в город. Какое-то время Вышата провожал его взором, словно думая идти ли следом, но после, не дав скрыться из виду, двинулся догонять плавным да скорым шагом старого воина.

ГЛАВА II

Дивна та пора летним утром, когда ночь, гонимая рассветом уже отступила, скрылась до срока в Навьих пределах, но ясно Солнышко не обогрело ещё землицу, и луга блестят в первых лучах его росою, будто самоцветами. Чиста роса, как девичьи слёзы, да так же и недолга. Вот приголубит девицу любый, глядь и высохли слёзки-то. Взойдёт по небу Ярило-батюшка, расцелует жарко землю - только ту росу и видели.

Ведьмы да знахари многие травы лишь в такую пору и берут, потому утренней влагой омытые те особую целебную силу имеют. Иным же хворобным и вовсе велят в утренних росах купаться. Говорят, какая есть хворь уходит, а какой нету не пристанет.

Но ныне, в утренний час на широкой поляне меж вековых дубов не знахарь седой с котомкой бродил, не отроки босоногие, сидя охлюпком, коней с ночного гнали. Ратники стояли вкруг поляны - кто в бронях, кто без, но все при оружии. Да не с топорами и кистенями. Даже у кого чекан иль клевец[34] сзади за пояс заткнут, а всё одно сбоку меч висит. По такой примете знающий скажет - не ополчение собралось, но княжьи дружинники.

Те, что постарше или молчали, или говорили меж собой не громко, степенно. У юных же, хоть щёки горели румянцем ярче рассветного солнца, и глаза блестели, что та роса, а и они, на старших глядя, удаль сдерживали. Оно и понятно, чай не с девками хороводы водить пришли. Здесь иные забавы, ратные, пристойные зрелым воинам.

Изо всех лишь один только егозил невместно, однако ж никого такое не дивило, потому как шло непоседе четвёртое лето от роду. Стриженый под горшок мальчонка, одетый в холщовые порты да рубаху, мог бы сойти за пастушьего сына, кабы не расшитый золотом поясок, к коему в простых кожаных ножнах был подвешен тяжёлый варяжский нож[35] с оплетённой берестой рукоятью. Мальца здесь знал всякий воин - княжич Святослав Игоревич, сын вдовой княгини Ольги. И, хоть был годами едва постарше младенца, но по древнему обычаю, именно он возглавлял поход[36].

Теперь Святослав, зайцем прошмыгнув у ног ратников, выскочил за их ряд, да того и гляди готов был броситься далее на поляну, в помощь дядьке Осмуду.

Меж тем, на поляне кружили, покуда не сближаясь, трое воинов. Первый, одетый в одни лишь порты, перехваченные широким поясом, да кожаные поршни поверх онучей, годами был зрел, а то и стар. Но, то ежели глянуть на иссечённое морщинами чело с вислыми седыми усами. Тело же его, такое сухое, что кажись под кожею одни жилы, более вместно было юноше. Вот разве, рубцов на оном многовато.

В обеих руках он держал по тяжёлой берёзовой палке. В левой - недвижно, обратным хватом вдоль локтя, а правой поигрывал, лениво вращая её у бедра. Заводя ногу за спину, ступая мягко, будто лесной кот, воин двигался по кругу, и кто знал толк, понимал, что тем он стремится выставить супротивников челом к солнцу.

Их же было двое. Оба бездоспешные, но в шеломах и со щитами. Один оворужён рогатиной, другой русским мечом[37] в три, без малого, локтя длинною. Эти сближаться с воином не спешили, но по всему видать, желали прежде обойти его с двух сторон.

Вдруг, тот что с палками, улучив миг, когда его супротивники разошлись друг от дружки подалее, подскочил к ратнику с рогатиной, отведя наотмашь палку будто для удара. Ратник хоть годами молод, а не даром в княжей дружине, укрывшись щитом скоро да точно кольнул рогатиною в голову старого. Всерьёз бил, не играючи. Тут бы ему и конец - широкое, по обоим концам завострённое жало снесёт пол головы, что и не заметишь. Ан, нет! Пропустил старик гибельное железо поверх себя, успел присесть. Да, уж больно низко. Ратник-то не растерявшись рогатину перехватил, и отведя щит в сторону, вновь ударил, теперь сверху вниз. Казалось пригвоздит прыткого воина к земле, но тот не разгибая колен, шагнул в бок, подскочил и ударил палкою по рогатине, а как упёрлось жало в землю, наступил на древко выбивая его из рук у супротивника. Обезоруженный ратник прикрылся было щитом, да что толку. Старый воин уж сбоку. Правой палкою одним взмахом поддел на затылке бармицу, а левой шибанул вскользь по шее ссадив берёзовой корой кожу. Крутанулся на месте и встретил челом к челу второго воина.

Этот оказался скор, да неуклюж. Спеша не выручку сотоварищу, только и успел, что щит выставить. Старый пропустил торопыгу, шагнув в сторону, и сзади уже бить не стал, а лишь поддал ногой пониже спины. Воин от такого пробежал ещё пару шагов и налетев на соратника, с ним вместе и повалился наземь под хохот прочих, глядевших на то дружинников.

Покуда оба плелись пристыженные к остальным, на поляну выскочил княжич. Осмуд подхватил на руки мальца и тот, усевшись на плече, взирал вокруг гордо, будто он сам, а не дядька побил не взопрев двух крепких, да не больно-то умелых воев.