По счастью, харчевни тут водились на каждой улице и свидетельствовали о себе висячими картинками с изображением либо страхолюдного котла над очагом, либо компании питунов с поднятыми в салюте рогами. Я зашёл в одну, с котлом особо крупных размеров: народу — никого, приземистый потолок, устоявшийся запах съестного, столы для чистой публики за отодвинутой занавесью, высокие лавки типа «фуршет» для простого сброда, накрытые чистенькими скатёрками. Четырехугольное углубление в стене — тлеющий очаг, рядом с ним в позе сфинкса — явный кот, усатый, полосатый, недурной пушистости. Он посмотрел на меня так, будто бы хотел провещать: «А кличут меня Машенька — люди иногда так невнимательны». Поскольку скотина не торопилась кликать хозяев, мне пришлось деликатно покашлять и стукнуть по столу белой монеткой: зайдя в проулок, чтобы отлить, я кстати разложил мелочёвку поудобнее, в кармашки нательного пояса, неподалёку от дублетов.

Тотчас приоткрылась задняя дверь, в лицо мне ударило свежестью, и явился грустный владелец.

— Вы держите харчевню или трактир? — спросил я, слагая мешок и арбалет на пол. — В смысле могу ли я получить не один стол, но и кров с дороги, весьма затруднительной?

Он воззрился на меня, будто слышал какую-то невнятицу. Но быстро овладел собой:

— Конечно, конечно. От нас никто не уходил обиженным. Располагайтесь вон там, за шторкой, в креслах, гер…Э?

— Гер Ланс.

— Гер Ланселот. Вот-вот поспеет пулярка, запеченная в шампиньонах, если же хотите чего-либо попроще, то увы, остался лишь холодный пирог с горохом, недурно идёт под октябрьское пиво, либо одно, либо другое можно мигом разогреть, если вам больше по вкусу, а то и оба.

«Страна вроде бы не Кархайд называется», — подумал я по поводу гретого пива и ответил на длинно-скороговорку:

— Давайте холодное. Я не так простыл, как переночевать охота.

Нет, определённо стоило бы последить за тем, что срывается с языка, ибо дядюшка тотчас ответил:

— К сожалению, мы можем вас расположить в лучшем месте дома, в светлице моей дочери Гвен. Завтра поутру она покинет отца — а нынче решила ждать своего часа во внутреннем дворике. Тревожится: её, видите ли, выбрал лично сам старина Вайс. Пулярку с трюфелями ведь ей готовим, только она и половины не скушает, гер Ланселот.

— Да бросьте, хозяин, какой я вам господин. Кстати, как вас по имени?

— Рогир, гер Ланс, «ты» — и не противьтесь. Господа — они и есть господа, если не кому, то самим себе.

Ага, Вайс, да ещё и старина. Я рассудил, что вполне успею поесть, расспросить Рогира и слегка «перемогнуться», то есть, коли перевести с мужицкого, одолеть сытую дремоту. Потому что именно с подобным заданием я и прибыл в Бликсенбург.

Кот тем временем сладко потянулся и мяукнул навстречу пухлой женщине, заключённой в полотняный фартук почти до самого горла: стряпухе или матери. Последнее маловероятно — лицо у неё так и прыгало от сдерживаемого смеха.

— Ильзе, как там пулярка… э… малышка? Наш гость пожелал горячего.

— Да уплела добрую часть прямо с вертела. Хорошо, располовинила за-ради батюшки. А ведь здоровенная тварища, каплун прямо. Останки на оловянном блюде еле уместились.

Я рассудил, что с гороха только барабанную дробь в кишках наживёшь, и сказал:

— Если так обстоят дела, то я принимаю… э… твоё предложение, Рогир. И желал бы познакомиться с такой почтительной дочерью, как Гвен. Можно или есть запрет?

— Да какой уж запрет! — ответила женщина, задорно тряся щеками. — Стать блюдут — вот и все дела.

Кажется, она не вполне поняла моих слов.

Пулярда оказалась на диво сочной, грибы, — как мне пояснили, выращенные на своём навозе, — ароматными, и я осоловел без всякого пива. Вынул монетку, две, три, вопросительно посмотрел.

— Не надо, — ответил хозяин добродушно и суховато. — Кто берёт золото с земли, берёт и его судьбу, сколько уж ни меняй. И кто размен принял — тако же.

Они что — видели, как я обирал мертвеца? Кто-то из них? Суеверы…

А потом Рогир провёл меня на задворки, чтобы, скажем так, освежиться.

Там росли крошечные туи, а на низкой скамеечке сгорбился худенький, наголо стриженный, зарёванный мальчишка-подросток в толстой вязаной рубахе и трико самых мещанских тонов — серо-бурых, или, как здесь говорят, бусых.

Мы поздоровались. Ясное дело, это оказалась Гвен.

— Сколько тебе лет, Гвендолен…

— Гвиневер, — поправил папаша. — Четырнадцать на днях получится.

— А старик Белый… Вайс — он кто?

Впрочем, я догадался. Знание мифов кой-чего да стоит.

— Главный Волкопёс, — ответила девочка, утерев носишко рукавом. — Сильный — жуть и грозный — аж жуть!

— Рогир, охота тебе отдавать дочку? Ей так уж надо идти?

«На заклание», подразумевал я, и это отразилось на моей физиономии.

— Да нет, — он поморщился, — кому, как не ей, дело наследовать: жена, покойница, мальчишек только мёртвых рожала. Но и Вайсенвульфу никак не откажешь. Они дороги хранят, порядок блюдут, леса чистят, зверя и птицу от потравы защищают.

Ну конечно, рассказывали мне. И своими глазами видел я эту защиту. Трупы по всем обочинам. Дракон Шварца вон цыган истреблял, озеро кипятил, дабы чумы не случилось. И крепко юных девушек любил.

— Вы ему настолько признательны? — спросил я прямо. — Что детей единокровных отдаёте.

— Да как же иначе! — ответил он солидно. — В иных краях, куда ни глянь, нестроение, и дичина мрёт, и на дорогах шалят, и купцы иноземные мзду гребут, и сосед идёт на соседа с мечом да топором. А к нам не суются. Крепко научены.

Известный синдром. Обожают своего поработителя. Только смотри, друже, вслух такого не ляпни.

— Я об ином говорю. Вот я безрассудно решил, наверное, только хочу посостязаться с Белым Волкопсом один на один. Он ведь меня сюда пропустил — думаю, согласился на поединок.

— Вы заплатили за своё право, — догадалась Гвиневер. — Так тоже делают, но редко. Теперь город обязан дать вам коня и оружие. Знаете?

— Знаю, — кивнул я.

Плохое, старое, ржавое. И неясно, кто из горожан прячет, кто делает и водится ли вообще в Бликсе «военная магия». Я чужак. Но вот Гвен… Ба, а если убить двух зайцев одной стрелой?

И ещё некто по прозвищу Георг Мартин-маг считал, что если рыцарю встретится стриженный наголо мальчишка из простых, который таким вовсе не является, то это удача. Надо лишь…

— Гвен, только не удивляйся. Если я… вызову старого Вайса на поединок, мне можно будет взять и какого хочу помощника? Оруженосца? К примеру, тебя.

Она глянула на меня с тревогой и — ну да, с явной надеждой.

— Вы, добрый паладин, по ходу, со шпулек съехали. Он же вас чисто в блинчик раскатает!

— Но это по закону?

— Разозлится. Ох как разозлится, старый чёрт! — вступил папаша. — Но и верно, есть такое, только хорошо подзабылось. Тогда, в случае победы, ученик останется за вами. До того сможете её поднатаскать. Но это совсем небольшая отсрочка. И ведь вам нипочём Волка не победить.

— Да, конечно. Понимаю, — ответил я.

Сэру Ланселоту говорили в точности то же. И Дунку из Блошиной Ямы, который всё же победил и стал славным рыцарем.

— Так я жду ответа, — повторил я. — Отсрочка — это кое-что. Отсрочка — это даже много для человека, который нарочно покупает свою неудачу.

— Дочь, ты согласна? Тогда по грабарям, — ответил важно трактирщик. И с со всей силы хлопнул своей пятернёй о мою.

Я содрогнулся.

Что наш сговор погонит волну уже с утра, когда хозяин города явится взять положенное и натолкнётся на нежданную препону, можно было догадаться. А вот что всё обойдётся по виду спокойно и никто не пострадает — того я не предусмотрел.

Мы не разошлись по постелям и ждали во дворе: я, он, она, стряпуха и кот. Поскольку я гость и меня должно было ещё представить, первый удар взялся принять на себя трактирщик.

Прямо на рассвете по камню дробно зацокали копыта.

— Сам-трое, — пробормотал Рогир. — С парадом. И встречать его таково же требуется.