В поряде модного туризма,
Культурный двигая обмен,
Проклятый мир капитализма
Прислал бригаду в город N.
Что показать таким туристам
В заштатном нашем городке:
Базар, да мельницу,
да пристань,
Да помидоры на лотке?
Ни планетария, ни флага
На стадионе нет давно,
А в центре — здание раймага
С призывной надписью
«ВИНО»,
Следов Чингиза иль Батыя
Здесь не оставили века.
Иконописные святые
Не обнаружены пока.
Но среди здравствующих ныне
Достойных граждан городка
О нашей бабке Акулине
Должны бы знать наверняка.
Не то чтоб эта наша баба
Особым славилась трудом,
Была б на должности
прораба,
Сдала до срока новый дом.
Не то чтоб складывала
сказки,
Рекорды ставила весной,
С ансамблем песни
пли пляски
Прошла на конкурс
областной…
Простой, обычною, сермяжной
Она старухою была,
На нашей 1-й трикотажной
Кончались все ее дела…
Согласно сделанной наметке
Сначала было решено
Подать туристам
русской водки,
Потом сводить их всех
в кино.
Потом решили: будет кстати
Их повести на местный пляж
И на закуску показать им
Наш славный
энский трикотаж.
(Так предложил
начальник кадров
и согласился горсовет,
поскольку в городе театров
подобных Кировскому — нет.)
И вот стоят
в прядильном цехе,
Среди немыслимой возни,
Добро бы венгры или чехи,
Так нет!
Французы, черт возьми!
И ихний тип, худой и длинный
И близорукий, как сова,
Подходит к бабке Акулине
И говорит: «Коман са ва?»
А по-французски значит это —
Как, мол, живете, как дела?
Стоим мы все и ждем ответа,
Но бабка маху не дала.
И вроде это ей привычно,
Им объясняет все как есть:
«Дела идут у нас прилично,
В газете можете
прочесть…»
И вдруг та бабка Акулина
С ее наивностью прямой
Француза, сукиного сына,
Зовет к себе. К себе домой!
И Лёка-техник переводит,
Что так и так, мол,
господа,
Субботний день
вполне подходит,
Зайдем за вами и — айда!
А если выдадут получку,
Тогда поедем на такси…
Француз, подлец,
целует ручку
И бабке говорит «Мерси».
Но от подобной эскапады
Перевернулся белый свет,
В райкоме делали доклады
И собирали горсовет.
Поскольку бабка Акулина
Жила в подвальном этаже,
А с нею сын, супруга сына
И внук, задуманный уже.
И хоть четыре года с гаком
Сулят старухе ордера,
Насчет квартиры это — маком,
Хотя по совести — пора.
(Ты сам, читатель мой,
едва ли
не жил надеждою пустой,
мы все стоим или стояли
в бессмертной очереди той.)
Известно, что в этаж
подвальный
Туриста ты не поведешь,
Тут будет вывод
моментальный
И чисто вражеская ложь.
Турист — особенная птица,
Пусть пересек он океан,
Ему нужней, как говорится.
Нас возвышающий обман.
А тут, простите,
коммуналка,
Пятнадцать метров,
ванны нет.
С утра на кухне перепалка
И часто занят туалет.
А если б кто из них решился
Пойти за малою нуждой,
Как бы визит не завершился
Международною бедой
Неужто к старой бабке
в хату
Ты поведешь их впопыхах.
Когда, согласно диамату,
Они — на разных полюсах?
И председатель горсовета
Решает не рубить с плеча,
Дабы из данного банкета
Не получилось строгача.
И он обязывает Лёку
Проинформировать друзей,
Что есть совсем неподалеку
Этнографический музей.
И в том музее знаменитом
Весь наш район
в разрезе дан.
Там есть железо с доломитом,
А также медный колчедан.
И для туристов иностранных,
Для приезжающих к нам лиц
Есть целый ряд
важнейших данных
И статистических таблиц.
Но изучать лицо района
Не захотел на этот раз
Банкир из города Тулона,
Наследный принц
де Фортинбрас.
Был этот принц
принципиальный,
Он улыбался и пыхтел,
И званый ужин
коммунальный
Он отменять не захотел.
И был тогда,
в конечном счете,
Объявлен в городе аврал
И в том,
что дальше вы прочтете,
Я ни на йоту не наврал.
Вот срочно бабу Акулину
Переселяют в бельэтаж,
На стенку вешают картину,
На окна —
местный трикотаж.
(Квартира эта,
между прочим,
давно стояла под замком,
хотя по графику рабочим
предназначал ее завком.)
Прошли всего
одни лишь сутки,
Лишь день прошел
и ночь прошла,
Творятся с бабкою не шутки,
А просто дивные дела.
Вдруг продавцы из магазина
Явились к ней,
как на парад,
Тут и стиральная машина,
И холодильник «Ленинград».
На крыше делают антенну,
В квартире ставят
стеллажи…
Соседи слушают
сквозь стену,
Молчат другие этажи.
Пришел шеф-повар
Аллавердов,
И вот уж сервирует он
Стол на четырнадцать
кувертов,
То есть, по-нашему, —
персон.
С конфетной фабрики
прислали
Закрытый ящик с монпансье,
Винторг отправил
«Цинандали»,
Чтоб знали дамы и месье.
Сама же наша Акулина
Уже расставила с утра
Настойки, квасы, водки,
вина,
Эт цетэра, эт цетэра..
А посмотрите бога ради,
Не проворонить их дабы
Грибы в сметане,
в маринаде,
Грибы соленые, грибы…
Конечно, дело
не в престиже,
Но я уверен, господа,
Подобных рыжиков
в Париже
Вы не найдете никогда.
Да и стряпуху,
вроде нашей,
Во всей Европе поищи.
(Хоть принц питался только
кашей,
но даже он отведал щи.)
Уже шумят в стаканах вина,
Как говорится, дым столбом,
Капитализм и Акулина
Сосуществуют за столом.
Сосуществуют по-соседски,
Ведут друг другу не в укор
Советский и великосветский,
Но обоюдный разговор.
Глядите,
братцы-дипломаты,
Как здесь по обе стороны
Сидят отличники квартплаты
И поджигатели войны!
И я скажу вам откровенно
У принца в горле
булькнул чай,
Когда бабуся Марка Твена
Упоминает невзначай.
И улыбается невинно,
И легкий делает поклон…
Ай, бабка, бабка Акулина,
Тебя б в Америку, в ООН.
(Недаром же об этой даме
сказал когда-то фабзавком:
«Пусть не владеет языками, зато владеет языком…»)
Так продолжалось новоселье,
А может, правильней —
банкет,
И был доволен мир насилья,
И был доволен горсовет.
Но вот туристов
нет в помине,
И происходит странный факт:
Повестка нашей Акулине,
Бабусю вызывают в жакт.
И заместитель управхоза
Напоминает ей о том,
Что есть на свете также
проза,
Весьма суровая притом.
И, так сказать,
отбросив шутки
И завершая речь свою,
Дает бабусе только сутки
На ре-эва-куа-цию!…
А председатель торготдела
Обратный совершает тур,
Чтобы решительно и смело
Вернуть столовый гарнитур.
И все с улыбкою зловещей
Бабусе бедной говорят,
Что, мол, указанные вещи
Даны ей были напрокат.
И сам инспектор жилотдела
Свою показывает власть,
Чтоб баба не пересидела
И поскорее убралась.
Ом объясняет, что квартира,
Сказать по чести,
без вранья,
Была дана во имя мира
И со-суще-ствова-ния.
И, потрясая чьи-то души,
Кончает речь свою он тем,
Что мир насилья мы
Разрушим
До основанья, а затем…
Затем он бабку Акулину
Легонько за руку берет
И, дав сигнал
снимать картину,
Сам продвигается вперед.
Но не прошло, наверно, мига
Кричит бабуся: «Получи!»
В одной руке у бабки фига,
В другой — квартирные
ключи.
Ключи кладет она
в передник,
А фига у его лица…
Сосед,
как опытный посредник,
Доводит дело до конца.
Звонили ей неоднократно,
Повестки слали много раз,
Все возвращается обратно.
Категорический отказ.
Звонит ей сам предгорсовета
И приглашает в горсовет,
И грозно требует ответа,
И получает он ответ
«Раз уж решили вы чин чином
Так показать меня врагу,
По политическим причинам
Обратно ехать не могу.
Вдруг про событие про это
Напишут, боже упаси,
Их распродажные газеты
Или, к примеру, Би-би-си…»
Гадали, ждали, убеждали,
Грозили чем-то наперед,
Была ли тяжба то,
вражда ли,
Пускай историк разберет.
Но через год,
коль верить слуху,
Решенье вынесли свое:
Оставить чертову старуху
На постоянное жилье.
И в доме нашей Акулины,
Помимо всяких конъюнктур,
Висят красивые картины,
Стоит столовый гарнитур.
Так, не теряя силы духа,
Взяла жилищный рубикон
Одна старуха-показуха,
Перехитрившая закон.
А слух летел легко и быстро
И над Москвою пролетал,
И говорят, что замминистра
Всю ночь до колик хохотал…
