Ну ничего, скоро всему этому придет конец, она уж постарается.
Окончательно опаздывая, вымыла все же голову, разогрела завивочные щипцы. Листая план сегодняшних мероприятий в группе, завивалась и поторапливала дочь:
— Нюта, положи в сумку два яблока. Не копайся, Нюта, мы опаз…
Конечно, в спешке обожглась щипцами, но даже это не испортило приподнятого настроения: сегодня все решится!
На улице высокий настрой несколько сник, прибитый жгучим январским ветром. Ольга старалась прикрыть Нютку собой, пока они, съежившись и уткнув носы в поднятые воротники пальто, бежали к автобусной остановке. А в голове вертелось: в Харькове сейчас плюс семь, по телевизору сообщали. Можно ходить в легком плаще, останавливаться где вздумается на улице, разговаривать свободно, не ежась и не прячась в воротники… А тут попробуй остановись!.. А мать пишет, уже петрушка под пленкой зеленеть стала…
Нютка, семенящая сзади, тихо подскуливала. Ольга подхватила дочь на руки, и она, ткнувшись в материнское плечо, тут же закашлялась. Ольга с ненавистью глянула в сторону целлюлозного комбината, темной шеренгой труб ощетинившегося над городом. «Опять, наверно, магистраль лопнула, — подумала, отворачиваясь от резко пахнущего протухшим яйцом ветра. — А ведь Василий треть суток на комбинате этой отравой дышит…»
У Ольги першило в горле, щипало в носу — дым сегодня был особенно едким. А могли бы жить на Украине, вдыхать здоровые деревенские запахи: земли, сочной зелени, цветущих садов. Могли бы, не будь муж таким упрямым. Ольгин отец как только не убеждал: пока я председатель, помогу, устрою. Хоть в районе, хоть у себя в хозяйстве. Не хочешь главным инженером, собственное место уступлю, давно на покой треба. И добрый будинок враз сложим — с этим нынче не дюже хлопотно… Уж как только не уговаривал! А Василий все одно: не мое это! Ну пойми — не мое!..
С трудом втиснулись в набитый битком автобус. После получасовой тряски, кое-как из него выбравшись, Ольга еще долго по частям приводила себя в порядок, проверяя пальто, пуговицы, пряжки на сапогах… прическа пострадала сильнее прочего: от нее только и осталось, что саднящий ожог на темени…
Скрючившись под пронзительным ветром, закрывая Нютке нос варежкой от едкого дыма, Ольга успокаивала себя: «Ничего, скоро со всем этим будет покончено: и с дымом, и с морозом, и с переполненными автобусами. Скоро, совсем скоро. Сегодня вечером…»
Нет, Ольга не верит в судьбу. Существует лишь цепь случайностей, которая мешает человеку устроить жизнь так, как он хочет. И как заслуживает. Случайно поступила она сразу после десятилетки в Харьковский университет — могла бы запросто не пройти по конкурсу. Случайно поехала в то лето в стройотряд — должны были посылать другой курс. Случайно познакомилась там с Василием. Их брак случайностью, может, и не назовешь, но ведь мог же быть и кто-то другой. «Втрескаешься в какого-нибудь проходимца, — переживала мать, — у тебя сквозняк в голове». Попался, слава богу, порядочный. Совершенно случайно место на Турбинном, куда распределили Василия, оказалось занятым, и уж совсем случайно он столкнулся с товарищем, который закончил институт на три года раньше и вдруг приехал в Харьков в командировку. Тесть этого приятеля руководил целлюлозно-бумажным комбинатом, вот и оказался Василий в Архангельском крае, соблазненный перспективой поступить на комбинат начальником варочного цеха, приличной квартирой, свободой творчества и гарантированным расположением начальства.
А то, что сама Ольга с университетским дипломом работает в детсаду, — разве это не игра случая? Просто Нютку надо было пристроить, а тут неожиданно освободилось место: на прежнюю воспитательницу родители подали в суд. Она, по их мнению, специально простуживала детей: вроде бы устала от их хорошей посещаемости: в ее группу той зимой ходили все тридцать.
Нет, все это лишь стечение обстоятельств, цепь случайностей без всяких закономерностей. Но Ольга не дает этой цепи опутать себя. Хватит уже случайностей… И почему их семья должна всю жизнь дышать технической гарью? Какой-то головотяп забыл что-то там включить или выключить, нажал не на ту кнопку, опустил не тот рычаг… А другой головотяп — или просто некомпетентный специалист — не так рассчитал, поставил не те очистные сооружения, не заменил вовремя изношенные трубы, не сделал чего-то или, наоборот, сделал, но не то. И весь город регулярно изо дня в день отравляет свои легкие, задыхается от ядовитых испарений.
Деревья вокруг комбината даже летом не покрываются зеленью — стоят с мертвенно-черными верхушками.
Когда Ольга приезжает в отпуск к родителям или к сестре, она несколько дней не чувствует никаких запахов. И лишь потом начинает дышать, дышать, дышать… «Да, воздух у нас — хоть на хлеб намазывай!» — улыбается мать, глядя, как Ольга, закрыв глаза, медленно впитывает в, себя пахучий утренний запах сочной ботвы в их огороде, цветущих кабачков, редиса, пряный аромат помидорных плетей. А Василий начинает различать запахи лишь к концу отпуска. И с каждым годом все позже и позже.
Ради чего все это? Льстит ощущать себя в двадцать восемь лет крупномасштабным деятелем? Тоже мне величина — начальник цеха! Передаточная инстанция постоянных втыков руководства собственным мастерам. «Приятно сознавать, что от тебя что-то зависит», — объяснил как-то жене.
А что зависит-то? Руководство ради плана экспортную партию вискозной целлюлозы посчитало как бессортную, и комбинат выполнил госпоставки. А Василий потом два месяца драл горло в отделе труда и зарплаты, доказывая, что им неверно сосчитали обработку, не так начислили премии. А своих, цеховых, в то же время успокаивал, уверял, что сами, мол, виноваты, нарушили технологическую схему. Потому и срезали премиальные.
А в прошлом квартале? Василий из цеха не вылезал, в три смены план гнал. А пресспат их продукцию не принял. Просто так, за здорово живешь — взял и не принял. Они-то свой план выполнили, а на варочный им наплевать — пусть как хотят, так и кувыркаются. Василия с комбината на «скорой» увезли — сердце. Это в двадцать-то восемь с мелочью!
Была бы хоть зарплата приличная, а то ведь каких-то сто семьдесят. А надбавки, премиальные — это когда все идеально. Но их допотопное оборудование чихать хотело на все идеалы. Этому несознательному элементу объяснить, что перестройка, что надо поинтенсивнее, что — «даешь, даешь, даешь!..» Вот Василий и крутится…
Нет, не надо Ольге с мужа никаких премий, никаких надбавок. Ей нужен здоровый муж, а не молодой инвалид, у которого к вечеру немеет левая сторона, и молоко за вредность не помогает. Надо спасать Василия, хоть он и сопротивляется. Ну, ничего, теперь Ольга будет действовать тоньше, умнее, без лобовых атак и нажима. Василий обожает дочь…
Придя в сад, Нютка отправилась гулять с группой. «На экскурсию пойдем», — информировала Ольгу воспитательница Нюткиной группы Шурочка Зотова. «Какая экскурсия в этакий мороз?!» — передернула плечами Ольга. «По местам боевой славы», — уточнила Шурочка, и Ольга повернула к корпусу, не сочтя возможным вмешиваться в программу патриотического воспитания подрастающего поколения.
Едва Ольга открыла дверь, как услышала энергичный детский рев. Ночная няня брезгливо и грубо сдирала присохшие штанишки с ревущего в голос карапуза. Ольга недовольно поморщилась, но промолчала: няньку можно понять — одна на тридцать с лишним душ, да еще в малышевке. И если бы не собственные двойняшки, которых иначе в детсад не пристроить ни за какие коврижки, не пошла бы она на восемьдесят пять рублей, подтирать чужие зады. Сейчас, похоже, детсад только и держится на безвыходности мам — самый надежный цемент для государственного учреждения.
У Ольги группа самая маленькая, всего двадцать семь человек, но она все равно зашивается. Улыбнуться каждому — и то время надо, не говоря уж о каком-то там индивидуальном подходе, развитии фантазии, творчества и прочих идеалов дидактики.
Сегодня в группе Ольги по плану — лепка, занятие «не бей лежачего», можно будет все спокойно обмозговать.
