Зачем все это нужно музыканту или переводчице? Если вдуматься, нужно. Всесветно признано, что крупнейшие открытия делаются сегодня на стыке наук: биологии и химии, лингвистики и кибернетики и т. д. Это естественно — природа не позаботилась о том, чтобы строго и точно поделить себя между учеными советами отраслевых институтов. Правда, мои собеседники на великие открытия не покушались. Но, как теоретики и экспериментаторы ищут истину на стыке наук, так мы, простые смертные, хотим того или нет, живем на стыке проблемы. Достижения ядерной физики неожиданно и мощно влияют на нравственность молодежи, мир в семье вдруг рушится под воздействием рок-групп, названия которых растерянные родители не могут запомнить, а статья о гиподинамии заставляет задуматься человека, уже скопившего деньги на «Жигули». Кто угадает, на каком ухабе подбросит завтра судьба нашу сугубо частную жизнь, какие знания понадобятся срочно в поворотный момент? Так что вполне можно утвердить, что компания, к которой я на вечер присоединился, проводила время не только интересно, но и с пользой.

В это интеллигентное и любознательное общество я был приглашен не наблюдать, а работать. Тема — современная семья. Мне доверено сделать сообщение.

Польщенный и чуть-чуть испуганный непривычной ролью докладчика, я минут за двадцать изложил в общих чертах все, что думаю о современной семье. Диагноз тревожен. Исход неясен. Разводов множество. Выводы не очевидны и далеко не стопроцентны. Вполне возможно, что сейчас на наших глазах столь привычная форма человеческого общения клонится к зениту.

Я был предупрежден, что аудитория квалифицированная и недоверчивая, поэтому аргументы выбирал посильней и выражения тоже, преследуя задачу сугубо прикладную — расшевелить слушателей. Но реакции не наблюдалось: вполне вежливая тишина. Потом, когда я кончил, кто-то спокойно сказал, обращаясь к одному из сидевших за столом, полноватому мужчине в спортивной курточке:

— Ну да, ты примерно так излагал. Только выводы другие.

Тот согласился:

— Картина, в общем, совпадает. Вот прогноз…

— А какой у вас прогноз? — поинтересовался я.

Мужчина в курточке успокоил меня:

— Нет, нет, в общем, я со всем согласен. Действительно, семья распадается. Просто как социолог я оцениваю этот факт по-иному.

— Как?

Он улыбнулся:

— А, ничего страшного. Вполне естественный процесс. Семья никуда не девается, она просто меняет форму. В Штатах, например, разводов не намного меньше, чем у нас, а по статистике восемьдесят с лишним процентов людей живут в браке.

— В каком?

— Во втором, третьем… В одном из. С кем-то разошлись, с кем-то сошлись, но в каждый момент времени большинство живет парами, в семье. Практически мы идем к тому же.

— То есть меняются партнеры, а семья остается?

— Ну да.

Видимо, эта сторона проблемы в компании уже обсуждалась, теперь шел ликбез специально для меня.

— Это понятно, — сказал я, — когда касается двоих, нет проблемы. Хотят — встретились, хотят — разошлись. Но дети — с ними-то как?

Этот вопрос особого интереса не вызвал. Мужчина в куртке пожал плечами:

— Видимо, с матерью.

— А если она кочует из брака в брак?

Мужчина вновь пожал плечами, но не ответил, замялся. Зато молодая черноволосая женщина засмеялась и проговорила азартно:

— Кочуют вместе с ней!

— Разрастаясь в количестве?

— А что делать, — сказала она беззаботно, возможно, просто потому, что обсуждаемая ситуация от ее реальности была достаточно далека.

— А вы уверены, что им легко будет то и дело привыкать к новым папам?

Мужчина в курточке мягко возразил:

— Сейчас это, конечно, создает некоторые психологические сложности, потому что рядом есть иные семьи. А когда детям будет не с кем сравнивать, когда все будут жить так, это станет восприниматься как норма.

Кто-то заметил, что детей будет, видимо, воспитывать государство, и проблема вообще отпадет. Были высказаны и еще кое-какие идеи: о молодежных кооперативах и т. д.

В общем-то, все эти соображения я слышал и раньше, они меня не удивляли. Удивило и озадачило другое: мои симпатичные и развитые собеседники относились к возможному краху столь привычной нам формы семьи так бесстрастно, будто речь шла — ну, допустим, о смене сезона. Да, осень, да, прохладно, да, дождливо. Зато виноград сладок и арбузы дешевы. Надень плащ и живи в свое удовольствие.

У меня шевельнулось сомнение: а может, мои тревоги преувеличены? Может, это просто гипноз сильных выражений: гибель, распад, крах? Сами произносим слова и сами пугаемся. Возьмите любую гипотезу: чуть не ежедневно специалисты предрекают многочисленные напасти, бьют во все колокола, а рядовой человек живет, как и жил, и под колокольный этот грохот спокойно радуется радостям бытия.

Засоряются реки? А пляжи полны, к мазутным пятнам на воде привыкли, прекрасно оттираются песком. Вырубаются леса? Зато оборудуются новые зоны отдыха. Человечество вычерпывает из глубин последние канистры нефти? Плевать — атом выручит! Уровень шума в городах для человека невыносим? А человек не только выносит, но еще и сам врубает на полную все свои транзисторы, от души выплясывая под смертоносные децибелы…

Так, может, и распад привычной нам формы общежития вовсе не трагедия? Ведь как-то живем. Не та, так другая — какая-нибудь семья, да будет. Повывелась белорыбица? Подумаешь, будем есть бельдюгу и пристипому!

Наверное, вид у меня был достаточно растерянный, потому что кто-то успокоительно спросил:

— А что вас, собственно, пугает в распаде семьи?

Я ответил, что дело не в прочности загсового штампа, меня куда больше тревожит утрата очень дорогих человеческих отношений. Дружбы, любви, привязанности, взаимной заботы…

— У вас есть статистика?

Статистики у меня не было.

Мой главный оппонент решил мне помочь:

— Мы понимаем, вы писатель, а не ученый. Цифры не обязательны. Просто какой-нибудь пример, чтобы было понятно.

Я ответил, что вот уже лет десять провожу свое сугубо частное и вовсе не научное исследование. А именно — спрашиваю знакомых молодых людей об их жизненных планах. Ответы, в общем, однотипны. Образование. Утверждение себя в профессии. Семья. Ребенок, иногда двое. Квартира. Машина. Приличный уровень жизни. В общем, как правило, все разумно, реалистично, без фантастических запросов. Но — и это меня тревожит. То есть от любви, конечно, не отказываются, но между серьезными делами, отнюдь не отождествляя с семьей, так, чтобы не один пунктик плана не пострадал. Выпадает — хорошо, не выпадает — не трагедия. Что-то вроде выигрыша в Спортлото.

На этот раз ответом мне была задумчивая (наконец-то!) пауза. Потом кто-то произнес:

— Да, пожалуй, так оно и есть. В основные планы любовь не входит.

— Вот то-то и оно, — сказал я, ободренный этой полуподдержкой, — в нашей жизни любовь занимает все меньше и меньше места. А дальше что? Процесс медленный, но ведь и мамонты вымерли не в один день…

Тут энергично вступила в полемику моя молодая соседка, студентка с целеустремленным лицом современной деловой женщины.

— Ну и что? — сказала она. — Да, любовь значит для нас все меньше. Но ведь мы отказываемся от нее не просто так, а во имя других ценностей. Свобода, например, материальная независимость, творчество, познание жизни, еще многое другое.

Я возразил:

— Но все это вместе взятое все-таки не любовь.

Вот тут-то она и возразила:

— Ну и что? А докажите ценность любви!

Есть такое выражение: внутренний голос. Так вот в тот момент я явственно услышал целых два противоречащих друг другу внутренних голоса: писатель во мне вскрикнул от восторга — вот это фраза, вот это формула! — а человек ужаснулся — бог ты мой, до чего же мы докатились…

Не помню, как я тогда отговорился. Доказать ценность любви, в общем-то, не сумел.

***

Меньше всего хочу обвинять в чем-то мою симпатичную собеседницу. Наоборот, я ей благодарен: она выразила словами то, что, как говорится, давно уже носится в воздухе. Нравится нам это или нет, но то, что еще лет двадцать назад казалось аксиомой, сегодня потребовало доказательств. Ибо на невидимой бирже человеческих стремлений акции любви ощутимо упали.