В том, что хоть чем-то да хороша, у меня лично сомнений нет, иначе давно бы исчезла и след истаял. То есть, может, и не хороша, но… Все действительное — разумно — этот тезис, выдвинутый великим идеалистом, тысячекратно подтвердила практика. Проституция действительна, еще как действительна. Значит, и разумна.

В чем?

***

Вот, в кратком изложении, история Лены — назовем ее так.

В восемнадцать, студенткой, вышла замуж. В девятнадцать родила. Окончила институт, прилично владеет двумя языками. В двадцать два разошлась с мужем — без особых драм, просто не сложилось. Красива, имела успех у мужчин, но пользовалась этим успехом, по нынешним меркам, вполне умеренно. Впрочем, после развода было не до мужчин — стеной встали бытовые проблемы, нестрашные, но малоприятные.

Во-первых, жилье. Своего не было, возвращаться к родителям (в другой город) не хотелось — станут упрекать или жалеть. И вообще хотелось остаться в полюбившемся Ленинграде. Во-вторых, деньги. Зарплата — молодого специалиста. Алименты — с молодого специалиста. Подработать нелегко — дочка.

Временно поселилась у одной подруги.

У подруги бывали иностранцы. Иногда оставались ночевать. Ну и что? Свободная взрослая женщина… У друзей подруги были друзья. Красивая женщина в компании лишней не бывает — Лена лишней не оказалась. Спустя какое-то время выяснилось, что подруге дают деньги. Спустя еще время деньги, весьма не лишние, стала брать и Лена.

Постепенно жизнь существенно изменилась. Вместо работы — справка с места работы: и ходил на службу, и получал зарплату другой человек. Нужда в деньгах отпала — и сама прекрасно одета, и дочка ухожена. Вообще бытовые проблемы решались без особых хлопот.

Какой ценой? Но ведь, в конце концов, с иностранцами за деньги Лена проделывала то же самое, что ранее с соотечественниками бескорыстно.

Конечно же, был профессиональный риск. Несколько раз, увы, влипала. Ни в какие вендиспансеры не ходила: знакомый врач, два укола, сто рублей. Не дешево, зато минимум хлопот.

Исподволь вызрела мысль — выйти замуж за иностранца и уехать. Увы, не получилось. Скандинав, строительный рабочий, на которого Лена делала ставку и с которым около года было что-то вроде романа (ни с кем другим в это время Лена не встречалась), все же на ней не женился — не мог забыть, что поначалу оставлял ей деньги на столике.

В последние годы от прибыльного ремесла Лена отошла: и возраст за тридцать, и дочка подросла, и заниматься валютной проституцией стало небезопасно. Теперь работает, как все. Живет в кооперативной двухкомнатной, часть денег на которую дали родители: легкие доллары и разлетелись легко, за сверхдефицит переплачивала, не торгуясь, в гостиницах швейцары, коридорные и официанты тоже требовали своего, словом, если что к рукам и прилипло, то не так много, как кажется со стороны. Так что теперь и зарплата к месту, и алименты не вредят.

Словом, живет как все. И компания как компания. И романы, что время от времени возникают, бескорыстны. Может, и замуж выйдет, тем более что тоскует по нормальной семье.

Как видим, история вполне благополучная, особенно учитывая крайне рискованный характер ремесла. Везение не просто редкое — исключительное. Из множества одиссей я начал с этой именно потому, что Лена изловчилась пройти весь путь от начала до конца, ни разу серьезно не сорвавшись: ни скандала, ни позорного изгнания с работы, ни венбольницы, ни лишения родительских прав, ни навек грязной репутации, ни сто первого километра, вообще ни одного из тяжелых осложнений, с которыми практически неизбежно связан горизонтальный промысел. Все этапы пройдены — а значит, все виды. Так сказать, идеальная модель, без нокаутирующих ударов фортуны.

Историю Лены мне рассказала ее теперешняя близкая подруга, тридцатилетняя семейная женщина, образованная, служащая, ни в чем не выходящая за рамки порядочности.

Я спросил, что Лена за человек в личном общении, и услышал в ответ, что — хороший, добрый, интеллигентный. Лена меня, конечно, интересовала, но не меньше интересовала и сама подруга: почему в процессе рассказа в ней ни разу не вспыхнуло возмущение?

Я задал вопрос, возможно, не слишком тактичный:

— А вы в случае нужды могли бы таким способом зарабатывать?

Женщина немного подумала:

— Если очень прижмет, могла бы.

И во мне возмущение не вспыхнуло — скорее вызвал уважение честный ответ.

Размышляя над проблемой, я разговаривал с довольно большим количеством мужчин и женщин. Их отношение к проституции было разным: безразличие, озабоченность, неприязнь, снисходительность, зависть к заработкам (и это было). Негодованием не вскипел никто.

Негодование кипело лишь на страницах газет.

Я не социолог, никаких исследований не проводил и, естественно, на обобщение права не имею. Имею право лишь на ощущение. А оно вот какое: что-то неладно у нас с общественной нравственностью. С моралью — с ней все в порядке, потому что с ней всегда все в порядке, что надо, то и осудит. А вот с нравственностью…

Кстати, случайно ли гнев наших публицистов направлен прямо и однозначно именно против проституток? Не против торговли телом, а против торгующих телом? Когда-то великие наши писатели мучились вопросом, как спасти от гибели проституток — и Толстой в «Воскресении», и Достоевский в «Преступлении и наказании», и Куприн в «Яме». Нас же тревожит иное: как спасти молодых девушек от соблазнительного влияния проституции? И означать это может только одно: профессия, еще полвека назад считавшаяся предельно позорной, помаленьку набирает престиж, без лишнего шума, но все же поднимаясь по лестнице общественного мнения.

Впрочем, я, кажется, тороплюсь с выводами. Может, все как раз наоборот, и молчание нашей нравственности честней отражает жизненную закономерность, чем гневные всплески морали?

Для начала надо бы установить, что такое проституция. Говорят, с латыни переводится как осквернение, потеря чести. Но мало ли как приходит к человеку бесчестье! Пожалуй, в качестве рабочего определения вполне годится общепринятое — торговля телом.

Но если с этой позиции взглянуть на целый ряд жизненных явлений, даже при беглом анализе выяснится, что и валютные и вокзальные дамы в торговле туловищем вовсе не монополистки. Формы самопродажи куда многочисленней и прихотливей.

Конечно, за договорную сумму пойти с иноземцем в номер или с соотечественником в подъезд — проституция без всяких оговорок. Ну а, допустим, выгодное замужество, брак по корысти, стремительный прорыв к материальным благам, обеспеченный с тылу, и с флангов, и вообще со всех сторон загсовским штампом, — это что? Чем расплачивается расчетливая невеста за будущее многолетнее благополучие? Так почему же за розничную торговлю телом выселяют в дальние пригороды, а за оптовую преподносят цветы?

Впрочем, в оптовой коммерции со слабым полом успешно конкурируют рыцари и джентльмены.

В самом деле, что приносят на алтарь высокопоставленной семьи крепкие телом и неслабые духом, на все готовые и на все способные зятья? За что вознаграждают их молниеносной карьерой? Нет слов, прибывающие доходы они отрабатывают, но можно ли эти доходы безоговорочно назвать трудовыми? А если зятьев двигают вверх по линии дипломатической (вариант, кстати, весьма распространенный), не будет ли справедливо определить их основное занятие как валютную проституцию?

Наконец, не худо бы и установить, где конкретно начинается и где кончается тело. От макушки до пят или, так сказать, от сих до сих? Логично ли, воспрещая к продаже филейную часть, беспрестанно выкладывать на прилавок все остальное?

Когда талантливый человек во имя благ житейских ставит мозги на службу лживой, а то и подлой силе, как назвать занятие это? Впрочем, известно, как назвать, именно так и называем. Но что-то не припомню, чтобы за политическую или литературную проституцию волокли в отделение или высылали на сто первый километр.