– Можешь это и так называть, мне все равно, но без присмотра ты больше из дома не выйдешь, по крайней мере, пока мы с Касом не разберемся с этим чертовым ублюдком. Кстати, куда ты нашего пернатого дела? – озадачился отец, с любопытством глядя на меня. Видимо, его очень забавляли мои отношения с ангелом-хранителем, хоть он и считал это неправильным. Наверное, думает, что для меня это все шутка, попытка развлечься. Хотелось бы, чтобы это было правдой.

– Я к нему даже не прикасалась. Во всех смыслах. И давай не будем развивать эту тему, хорошо? – с надеждой спросила я, пока мы брели к стоящей неподалеку Импале. Разговор перешел в неприятное для меня русло, и вот мне уже хочется сбежать, упасть в обморок или утонуть в ближайшей луже, лишь бы не вспоминать вчерашнего позора.

– Нет-нет-нет, не уходи от ответа. Что вчера произошло?

– Тебе вовсе необязательно знать об этом.

– Джен.

– Что?

– Расскажи мне.

– Нет.

– Джен!

– Что? Что ты хочешь услышать? Что твоя дочь неудачница? Что ее отверг единственный человек, которому она доверяла?!– эмоции вышли из-под контроля, я больше не могла сдержать ни крика, ни слез. – Ну так слушай! Слушай о том, как вчера я наконец призналась самой себе в том, что все же не смогла сдержать обещания, что влюбилась вопреки своим убеждениям; о том, как меня отвергли, вернув с небес на землю, носом ткнули в собственную ничтожность. А все потому, что я кукла, девочка на одну ночь, шлюха, если хочешь. И никто не воспринимает меня иначе, даже Кас. А кто в этом виноват? Я. Только я, никто более. Все считают мои чувства фарсом, игрой на публику, может быть, развлечением.

– Дженнифер…

– Нет, дослушай до конца! Ведь это очень увлекательная сказка о девочке, которая была достаточно глупа для того, чтобы влюбиться в собственного ангела-хранителя, зная о последствиях и не надеясь на взаимность. Полюбить впервые за шестнадцать лет и сразу неудачно, что может быть отстойнее? А теперь просто отвези меня домой.

Все. Выговорилась. Выложила все как на духу, ничего не утаивая. Порывы откровенности это хорошо, успокаивает, правда не намного. Зато теперь Дин не будет приставать с расспросами. Так, поругает за безалаберность, скажет любимую фразу всех родителей «А я же говорил!» и успокоится. По крайней мере, я так думала.

– Ты не доверяешь мне? – коротко спросил отец, даже не глядя в мою сторону. От удивления я даже закашлялась. Доверие? Слишком неожиданный вопрос в данной ситуации, почти не связанный с основной частью моего монолога.

– О чем ты?

– Ты сказала, что Кас – единственный человек, которому ты можешь доверять. Неужели несмотря на все усилия, которые я прикладываю каждый день, каждый час, каждую минуту этой сраной жизни, только для того чтобы снова спасти тебя от очередной глупости, сохранить твою жизнь, которую ты гробишь на наркотики и алкоголь… Неужели они все напрасны? Неужели тебе и правда все равно?

– «Неужели тебе и правда все равно?»… Ты даже не представляешь, сколько раз я задавала этот вопрос твоей дурацкой фотографии, когда-то стоящей на моем письменном столе. Бедный несмышленый ребенок все никак не мог смириться с тем, что его отцу наплевать, что он больше никогда не приедет. Никогда не обнимет, не расскажет сказку на ночь, не даст подзатыльник за невыполненное домашнее задание. Просто потому, что ему действительно все равно. А теперь ты удивляешься, что же не так с «твоей девочкой», почему она превратилась в это нелюдимое существо, закрывшееся от родных, никого не пускающего в свой маленький уютный мирок монстра. Прекрати искать во мне недостатки, Дин. Начни с себя, а не с окружающих. И в ответ на твой вопрос: Кас никогда раньше не сбегал от меня на Импале в другой конец Америки и не бросал на десять лет, даже не попрощавшись. Хотя после вчерашнего поступка я потеряю и его. Не правда ли мило?

Ночевка на бетонных плитах набережной в мокром плаще не прошла бесследно – следующие несколько дней просто выпали из моей памяти. Жар, бред, куча таблеток, которыми была завалена прикроватная тумбочка, тихий успокаивающий шепот мамы и холодная рука Дина, сжимающая мою дрожащую ладонь. Грипп, простуда, пневмония или воспаление психики – кто знает? Но болезнь остается болезнью, несмотря на название. Эти пять дней казались мне вечной предсмертной агонией, заполненной галлюцинациями. Я видела всех: Сэма и Клэр, Розалин, Лиз, Чарли и даже Кроули. Но самым частым гостем моего больного сознания был Кас. Он то стоял у окна, разглядывая стучащие по стеклу капли дождя, то сидел в кресле у моей кровати, то дремал, стоя рядом на коленях и судорожно сжимая мою руку. Жаль, что все это было фантазией, реальность же гораздо более беспощадна к моим теплым чувствам.

Температура под сорок держалась трое суток, даже не намереваясь спадать. Все в тумане, легкой синеватой дымке, заполонившей собою все окружающее пространство. Голоса что-то неразборчиво бормотали прямо над моим ухом, кажется, говорили что-то о таблетках, о том, что я ничего не ем, об Ассоль и Генрихе VIII. Еще помню резкий запах яблок и ромашек, сквозняк, гуляющий по комнате и влажный нос Мистера Котангенса, тычущийся в мою руку.

На четвертый день я наконец открыла глаза. Температура спала до тридцати восьми и семи, галлюцинации закончились. Второй этап болезни был не таким пугающим, но все еще отвратительным: меня заставляли съедать кучи пилюль непонятного назначения, в спину постоянно втирали дурнопахнущие мази и все время уговаривали есть. От пищи я отказывалась, мама смогла уговорить только на горячий имбирный чай и яблоки. Картина ухудшалась еще и тем, что отныне я была лишена визитов Каса, пусть даже и воображаемых.

– Он спрашивал о тебе, милая. Постоянно, – сказала мама, отвлекаясь от чтения книги. С тех пор, как я пришла в сознание, она начала читать мне вслух – сегодня я попросила «Чайку по имени Джонатан Ливингстон» – мою любимую книгу.

– Ты о ком? – полумертвым хрипом спросила я, бездумно глядя в потолок. Если это не Кас или хотя бы не Райан Гослинг, внезапно решивший жениться на мне – мне неинтересно.

– Кастиэль. Он…

– Он трус, который боится даже поговорить со мной, так что мне плевать. И какого черта вы с ним болтаете, как старые подружки, да еще и обо мне?! – отчаянно зашептала я, пытаясь выдать хоть что-то более угрожающее, чем яростное шипение полудохлого голубя.

– Дженнифер, успокойся, он ведь тоже переживает за тебя, – пыталась успокоить меня мама, но восстание умирающих сусликов так просто не подавить:

– Если бы он переживал за меня, то хоть раз бы пришел, не говоря уже о помощи на набережной, – недовольно пробурчала я, почти смирившись с полной потерей голоса. Плевать на всех и вся, просто плевать. А, ну да, Винчестер, слезы лучше всего доказывают твое безразличие. – Уходи, я устала.

– Джен, но Кастиэль правда очень…

– Уходи, – Эмили молча вышла из комнаты, аккуратно прикрыв дверь, поняв, что кроме истерики ждать от меня нечего. Через пару часов жар снова вернулся, как и бредовое состояние. Снова обрыв памяти, снова галлюцинации. Теперь я видела, как Кас принес букет ромашек.

Тридцать семь и пять. Почти нормальная температура, я возвращаюсь к жизни. Прошло около недели с начала болезни, а кажется, что я провела в коме лет тридцать. А по закону жанра мне полагается Дон Педро, жаль, что он где-то загулял.

Ночь. На экране мобильного противно замигало оповещение о полученных смс и пропущенных звонках. Куча сообщений от Лиз, несколько непринятых звонков от нее же, Чарли и даже Саманты. Удивительно, но кому-то не плевать, жива я или уже коньки отбросила. Взглянув на время, прежде чем выкинуть телефон в дальний угол комнаты, я поняла, что в половину третьего никто не будет счастлив принести мне еды, так что придется спускаться вниз самой. Да уж, голод и любовь к пище победят даже болезнь, лень и смертельные ранения.