...Ложка меленько тренькает в стакане. Мама целует в лоб холоднющими губами, шепчет:
- Марька, ну что ж ты, а?.. Вот, выпей, сейчас станет полегче...
Детский сироп, даже разбавленный, тошнотворно сладок, застревает в глотке. Но настоящий ниндзя преодолевает препятствия...
И снова дикобраз-мечник. Хохочет, хохочет - и вдруг взрывается; мечи летят во все стороны. "Каждый должен поразить свою цель. Каждый. Запомни это, гакусэй..."
Опять торопливый поцелуй - но губы уже обычные, теплые:
- Получше? Бедный мой... Так. В холодильнике - плов; если Котя не захочет, есть еще сосиски. И морс вишневый. Только подогрей сперва, да?.. Не вставай, я снаружи на ключ закрою...
Марику вполне хорошо, но голова не соображает, и передвигаться сложно. Где-то вокруг шуршит вполне уже выздоровевшая Лилька, обкладывает Марика игрушками. Ближе к обеду приходит бабушка, начинается бурное врачевание, влажная уборка, готовка. Лилька ходит за ней хвостом и "помогает".
- Ай, умёнушка моя, ай, хозяюшка... - приговаривает бабушка.
Пользуясь затишьем, Марик пытается сесть за компьютер, что-то почитать, полистать свои "реликвии", но ни на чем не может сосредоточиться... Тут вдруг выясняется, что Лилька уже уложена, а бабушка ушла. Марик вяло слоняется по квартире, не зная, куда себя деть. Бухается на диван, тыкает в пульт, прыгая по каналам, и в итоге так перед телевизором и отрубается.
Ему снится, что он пришел в школу, а его не пускают: рамка на входе верещит, охранник орет, что нам тут таких не надо... Марик поворачивает назад - но идти ему некуда. Он мечется по школьному двору, а сверху в него летят бумажки, огрызки. Из каждого окна каркают, улюлюкают, хохочут... "Ха! Это ты мне будешь рассказывать, что значит быть изгоем? - фыркает рядом Наруто. - Когда все кругом ненавидят, когда ты - чужой..."
Но ты-то совсем другой, хочет возразить Марик. Ты - смелый, отчаянный. Сильный. Даже слишком сильный, поэтому тебя так и боятся. А я...
Я трус, думает он, открывая глаза и глядя в потолок. Никто. Пустое место.
"Забавно, как все повторяется, - сказал тогда отец. - Я тоже в детстве был тихоней, а читать обожал про хулиганов вроде Тома Сойера. А у тебя, значит, Наруто... Полный антагонист. Логично".
В квартире тихо, бубнит телевизор. Марик встает, бредет в комнату сестры. Лильки нет. Заходит в свою... Там, веером по полу - его "реликвии". Посреди всего сидит Лилька с "Кошками-ниндзя" - его первым, корявеньким комиксом. В полном восторге:
- Клутые котики! Я в садик возьму, да?
Марика перекашивает. Глупость. Ну, рисунки, ну наивные, что такого? А все равно: словно его голым застали.
- Нельзя, - рычит Марик, спешно собирая и пихая все обратно в ящик.
Забыл запереть, спрятать ключ? Или эта проныра подсмотрела, где, и нашла?..
- Котиков! Хочу котиков! Отдай, отдай!
Как-то выходит, что он уже рвет эти несколько позорных страничек. Пополам. И еще раз пополам. Давно надо было...
Нытье мигом переходит в дикий захлебывающийся вой:
- Котикиииии!
Через час они сидят за столом на кухне, склонившись лбом ко лбу. Марик рисует быстро. Едва наметив, сразу обводит черной ручкой, вписывает печатными буквами короткие реплики, раскрашивает небрежно, не стараясь. Лилька обмирает, следя за каждым движением. Ёрзает робко, ахает шепотом - сама на себя не похожа.
Ее персональная книжка-с-картинками! Котики забыты, заказчик пожелал комикс про газодышащего дракона...
Четыре разворота с обложкой - меньше чем за час. Марику и смешно и досадно: даже эта кривая почиркушка "на отвяжись" куда лучше его первых опытов...
Дело сделано, Лилька удовлетворена. Но остается странная неудовлетворенность, зуд в пальцах. Не веря себе, Марик спрашивает:
- Хочешь, еще нарисуем?
- Ага! Ула!
Ну, еще бы.
Восемь, девять, одиннадцатый час. Лильке давно пора спать. У Марика ломит затылок и голова горячая, тяжелая. Но остановиться невозможно. Лилька тихонько играет рядом, то и дело подбегает, заглядывает. Ей нравится эта история - хоть и без принцесс.
Жил-был мальчик. Он был сирота и очень несчастный, потому что когда-то, еще младенцем, его заколдовала злая колдунья-лиса. Но он об этом не знал. А в деревне его боялись и не любили, но никто не хотел рассказать ему правду, потому что это была великая тайна. А мальчик на самом деле был очень сильный и смелый и мечтал стать великим героем. Он хотел иметь много-много друзей, но не умел их заводить...
- А как его звали? - зевая, спрашивает Лилька.
- Нарито, - усмехаясь про себя, отвечает Марик.
На следующий день Лильку выписывают, и он блаженствует дома один.
Нехотя листает учебники, нехотя сидит в Нэте. Маетно как-то, неспокойно. Да и чувствует себя паршиво: температура еще держится, нос заложен, горло распухло. Как и положено задохлику, Марик любой ерундой болеет долго и основательно.
В сад за Лилькой тащится буквально "через не могу". Малышня гуляет на площадке. Сразу разражаются воплями:
- Это Лилькин брат! Это он сам нарисовал!
Лилька с гордостью прижимает к груди помятые листки - его вчерашние экспромты. Носила похвастаться.
Завидев, что еще и воспитательница машет ему рукой и желает похвалить, Марик спешно кивает ей, хватает Лильку и удирает: еще чего не хватало!
Дома Лилька ведет себя паинькой. А тут и мама возвращается пораньше: к ней в гости напросилась давняя подруга, сто лет не виделись. Мама и рада, и немного на взводе, рассеянная. Спешно выгружает покупки, наводит порядок, бросается к зеркалу, потом - наряжать и причесывать Лильку. Пристает к Марику с лекарствами и требованиями хоть что-нибудь поесть...
Скоро является подруга - расфуфыренная, преувеличенно радостная. Хватает Лильку: ах, какой ангелочек! Ах, у меня для тебя тут подарочек! Переключается на Марика: ах, одно лицо, ну ты подумай!..
- Здрасьте. Вы извините. Я заразный.
Марик уползает к себе, валится без сил и лежит так долго-долго. А визгливо-радостный голос все просачивается, саднит, достает:
- Прелесть, ну прелесть! Как удачно, что она - в тебя! Да, моя киса? Знаешь, какая твоя мама была красавица? О, она и сейчас, конечно...
Марик просыпается уже ближе к ночи. Страшно хочется пить. Он бредет к кухне, но так и замирает в коридоре, в темноте, перед дверью. Он ненавидит это: подслушивать, таиться. Но войти не может. И уйти тоже.
Противный голос, чуть приглушенный, все разливается:
- ...А какая была пара, а? Весь курс с вас балдел: красота, романтика! Как он тебя звал-то? Звезда моя?
- Комета... - у мамы голос отрывистый, ломкий.
И Марик словно видит, как она стоит сейчас у приоткрытого окна, обхватив себя одной рукой, и курит, курит без конца. Прямая, застывшая. Словно внутри у нее острое лезвие, чуть шевельнешься - и оно резанет по живому...
А дура-тетка будто и не понимает. Или понимает, но думает, что так лучше. Болтает, болтает.
- ...Ну да, кризис. Тогда у многих бизнеса рухнули... И что же, вчистую?.. О, даже так! Ох, черт... И в ай-ти он уже больше не вернулся?.. Ах, фитнес-центр... Тренером, ты серьезно?.. Ну да, он же у нас всегда был спортсмен, помню-помню...
Тетка квохчет. А мама щелкает и щелкает зажигалкой, говорит что-то сухо, едва слышно.
...Он пытался потом пробиться, но... Ну да... Да и раньше еще... Да и не в этом дело. Он же буквально на стенку лез, понимаешь же, каково это: вот так все потерять?.. Смириться не мог. Из-за этого так и... Нет, он пытался. Устраивался лишь бы куда, зарабатывал копейки, терпел, мучился. И все ведь - молча, все в себе, ну и... Да нет, я его не виню. Я и сама хороша, но не до того ведь было: пахала на трех работах, и ипотека эта чертова - до сих пор вот плачу, полтора года еще... Марька как раз в школу пошел, пришлось на пятидневку перевести, чтобы не видел лишний раз, как он тут...
