Лилька помолчала еще немного, а потом вдруг произнесла:

– Дуй к жене. Адрес я тебе дам.

– Еще не хватало! А вдруг Борис у нее?

– Очень на это надеюсь. Если он там, ты мне дай знать.

Инга пыталась отнекиваться, честно говоря, ей эти гонки за неуловимым Борисом уже здорово надоели, но Лилька не унималась. Она так жалобно канючила, так рыдала, столько всякого разного обещала, что сердце у Инги не выдержало. А уж когда Лилька сказала, что отдаст Инге свою белую муфточку из меха горностая, Инга и вовсе сдалась. Горностай – это вам не вульгарная норка, которая у всех подряд куплена. Горностай – царский зверь. А у Лильки, если Инге ни изменяла память, в пару к этой муфточке имелась еще и пелеринка. И размер у них с Лилькой примерно одинаковый.

С такими корыстными мыслями Инга двинулась навстречу новым приключениям.

Адрес жены Бориса ушлая Лилька раздобыла еще давно. Как-то Борис при ней неосмотрительно проговорился о том, что бывшая супруга, с которой у него ну ничего-ничего общего нет, кроме штампа в паспорте, проживает в той же квартире, в которой зарегистрирован он сам. Ну, ксерокс паспорта Бориса вместе со штампом о регистрации и прочими отметками у Лильки имелся уже давно.

– Так что ты поезжай, и если Борис там, то скажи мне об этом, – напутствовала она Ингу. – А я уж тогда подскочу и сама с этими голубчиками поговорю.

Каким образом Лилька собиралась убеждать Бориса, что с ней ему будет лучше, чем с законной супругой, Инга не представляла. Да ее это и не сказать, чтобы особо сильно интересовало. Горностаевая муфточка интересовала ее куда сильнее. Все-таки Борис, как ты к нему ни относись, был знатоком своего дела. И меха у него в зверином питомнике были куда как шикарные. То есть и средненькие тоже случались, но Лильке своей барахла он не дарил, не такая у Бориса была натура.

Что касается меха горностая, то это была отдельная история, давнишняя мечта самой Инги. Охота на этого зверька запрещена, и даже просто разводить его ради меха в некоторых странах тоже запрещено. Но это где-то там, а у нас какой бы строгий закон ни был принят, его строгость с лихвой компенсируется его малым исполнением. Так что при должном желании можно раздобыть себе и своей любимой связку шкурок этого редкого зверька, чей мех и раньше-то дозволялось носить лишь монаршим особам, а теперь так и вовсе ценился даже дороже золота.

Уж как Лилька клянчила себе тогда у Бориса полноценную шубку из горностая, а не получилось. Только муфточка ей досталась, да и то из обрезков. А та пелеринка, на которую нацелилась Инга, она вроде как и имелась, но служила выставочным образцом. И Лилька ее хоть иногда и брала, чтобы пофорсить, но неизменно возвращала пелеринку не к себе в шкаф на плечики, а вешала ее обратно на манекен под стекло.

В приятных мыслях о нежном и изысканном мехе горностая Инга доехала до дома жены Бориса. Поднялась на нужный этаж, позвонила в нужную квартиру и остолбенела, когда дверь перед ней распахнули какие-то детишки. Было их много. То ли четверо, то ли пятеро, да еще позади основной толпы то появлялась, то вновь исчезала чья-то лохматая головенка с весело блестящими глазами и развевающимися в прыжке распущенными лохмами.

– А мне бы Ирину Разумахину.

Про себя Инга подумала: «Неужели жена Бориса нарожала за это время такое бешеное количество детей? Сколько Борис не общался с женой? Года три? Ирина рожала по двое-трое детей за год? А от кого?»

Но все разрешилось, когда старшая девочка с недоумением приподняла брови и спросила:

– Разумахина? Ирина? А кто это такая?

– Вы не знаете? Вы живете в ее квартире.

– Наверное, это прежняя хозяйка! – воскликнул мальчик помладше. – Но она уехала!

– Куда?

– Мы не знаем.

– Кажется, к мужу подалась.

– И вовсе не к мужу! Не знаешь, так и не говори. Мужа у нее и не было вовсе!

– Как же не было, если она все время говорила, что она его очень удачно выписала, он и не узнал ничего!

– Так потому и выписала, что его не было.

– Как же можно удачно выписать того, кого и не было!

Пока дети спорили между собой, Инга с недоумением их разглядывала. Все они были очень разными. Светлые головенки, темные, русые, один мальчик был даже рыженький со смешными веснушками на курносом носу. А младшая девочка была кареглазая, она носилась по квартире, а за ее спиной развевались длинные темно-русые волосы. Она не была похожа ни на кого из остальных детей. И остальные друг на друга тоже похожи не были. Никакого семейного сходства, ну ни малейшего.

Кто же они такие? Школьная группа? Кружок? Класс? Но здесь были дети в возрасте от четырех и до пятнадцати лет. На класс не похоже. Однако вели они себя так, словно были знакомы между собой сто лет. Спорили, смеялись, толкались, обижались и снова мирились.

– А где ваша мама или… мамы?

– Мама на работе, – охотно объяснила старшая девочка.

– Она почти все время на работе, – вмешался кто-то из детей.

– Ей надо много работать, чтобы всех нас прокормить.

– А вы кто такие?

– Мы – сироты, – весело объявили дети. – То есть теперь уже не сироты, раз нас мама Нина к себе взяла жить.

Постепенно Инга разобралась в ситуации. Дети были бывшими детдомовцами, которых некая женщина по имени Нина взяла под свою опеку. Детей было много. И государство, радуясь, что удачно пристроило маленьких нахлебников, за это выделило Нине какую-то сумму, на которую женщина и приобрела эту квартиру, потому что прежняя стала слишком мала для разом увеличившейся многократно семьи.

Во всяком случае, так получалось со слов старшей девочки. Младшая все еще носилась по коридору взад-вперед, а потом вдруг радостно выкрикнула:

– А меня мама Нина вообще украла!

Инга оторопела. Но старшая девочка только махнула рукой:

– Не обращайте внимания. Анютка все время что-то выдумывает. В прошлый раз сказала, что у нее мужем будет Оптимус Прайм, знаете, главный из трансформеров?

– Знаю, – блеснула познаниями Инга. – Они еще с десептиконами борются.

– Вот наша Анютка от Оптимуса фанатеет. Сначала просто с ума сходила, а потом заявила, что выйдет за него замуж и все ее дети будут «Оптимусовны» или «Оптимусовичи». А перед этим утверждала, что к ней какая-то старая бабка в окно прилетает и предлагает Анютке идти к ней работать поваром в ресторан. Будут там пирожки с белочками печь. Фантазия у ребенка очень богатая.

Анютка была хорошенькая и явно большая шутница и озорница. Ни минуты не провела в покое. То ли приход в гости взрослой тети ее необычайно воодушевил, то ли девочка всегда была такая шумная, но она бегала, хохотала, смеялась, падала, плакала, утешалась и снова хохотала. И все это без остановки и без перерыва. Инга побыла в ее компании от силы полчаса, и то голова у нее закружилась, а в ушах зазвенело.

– Анютка вас полюбила.

Но Инге от такой детской привязанности было нелегко. За десять минут Анютка не меньше десяти раз сказала Инге, что любит собак, и требовала, чтобы Инга в ответ тоже признавалась в симпатии к этим четвероногим друзьям человека. Инга признавалась, Анютка убегала, чтобы через минуту повторить все заново.

Честно говоря, где-то через полчасика Инга уже понимала маму Нину, которая старалась пореже бывать дома. Но с другой стороны, если берешь на себя заботу о чужих детях и даже получаешь за это денежную компенсацию, надо все же как-то иначе построить свой трудовой график, чтобы хоть иногда бывать с детьми и присматривать за ними.

И повинуясь непонятному ей самой чувству, Инга осталась с детьми, желая дождаться возвращения мамы Нины.

Домой Инга вернулась поздно. Настроение у нее было хуже некуда. Да и с чего ему быть хорошим? Денек выдался тяжелый. А напоследок уже на подходе к самому дому Инги, когда она решила срезать дорогу и пошла через гаражи, какие-то хулиганы пытались вырвать у нее сумку. Хорошо еще, что Инга, словно чувствовала, обмотала ремень сумки вокруг руки. Но с другой стороны неизвестно, хорошо получилось или нет. Сумку-то Инга уберегла, но при этом пострадала рука. Напавший на Ингу грабитель дернул за ремень так сильно, что чуть не оторвал сумку вместе с рукой хозяйки.