Судя по слабости, расползавшейся по всему телу, Анна заключила, что пролежала тут достаточно долго. Память о событиях, предшествующих ее пробуждению, растворялась в смутных догадках. Голова потяжелела от духоты, пропитавшей каждый уголок горницы, и вскоре желание вырваться на свежий воздух стало для нее жизненной необходимостью, однако, сделав попытку подняться, она обессиленно упала на подушки.

Спустя несколько минут низкая дверь в противоположном конце комнаты со скрипом отворилась, и на пороге появилась скрюченная старуха, державшая в руках небольшой кувшин. На вид она была намного древнее ветхой избушки, в которой жила: редкие белые волосы были аккуратно сколоты на затылке, открывая обрюзгшее лицо; серые глаза заволокла белая пелена, частично лишившая ее зрения; глубокие морщины испещрили все лицо, делая ее похожей на сморщенную курагу. Плечи женщины покрывала изъеденная молью пуховая шаль, завязанная под обвисшей грудью. В целом, старуха, с ее трясущимися руками, представляла весьма жалкое зрелище, заставив девушку задуматься о неизбежности увядания жизни в любом человеке.

— Проснулась, девонька, — скрипучим голосом начала женщина. — Где ж такое видано, что б зимой девица одна ходила? Так и сгинуть недолго. В наших лесах какой только нечисти не водится, страсть какие слухи по деревне ходят. Даже мужики бывалые с заходом солнца из дома нос не суют!

— Сколько времени я тут пролежала? — спросила Анна, обратив все свое внимание на старуху.

— Давненько. Уж первая седмица Нового года минула, а ты все в горячке томилась. Я было думать начала, что заберет тебя Всевышний, но видать под счастливой ты родилась звездой. Как звать тебя? Чай из благородных? Дорогие на тебе одежды были, жаль такая красота попортилась, — проговорила она, указывая на лежащие на табурете вещи.

Анна присела на кровати, заинтересовано слушая повествование женщины.

— Спасибо Вам за то, что спасли меня.

— Пустое, дочка, к тому же не моя в том заслуга. Спасителю своему благодарности возносить будешь, ежели он еще появится.

— Спасителю?! — неуверенно переспросила Анна.

— Ну да… Посреди ночи в дверь как застучал. Я спросонья аж перепугалась, чуть с кровати не слетела, думала, смерть за мной пришла. Открываю, а он на пороге стоит с тобой на руках. Весь в черном с головы до пят, тоже без плаща — видать у Вас, у благородных, принято зимой раздетыми ходить. Оттого и мрете от хвори всякой. Волосы у него цвета воронова крыла были сколоты сзади. Сам высокий, статный, будто с древнего полотна только сошел. Явно из господ, манерный. Много на своем веку их видывала, пока гувернанткой в городе служила. Я ему в глаза смотрю, а он мне — взгляд у него такой… холодный, будто душу читать пытается. Застыл в проходе, как каменное изваяние, а войти не решается, будто позволения ждет. Вот оно воспитание, не то что наши, деревенские мужики, ногой дверь пнут, снегу в избу нанесут, а ты убирай потом.

«Не в этом дело, бабушка. Далеко не в манерах. Духи твой дом берегли — путь вампиру преграждали, вот и ждал он твоего приглашения, чтоб бдительность их усыпить. Сама себя защиты лишила», — подумала Анна, но прерывать старушку не стала, к тому же та явно получала удовольствие от своего рассказа.

Женщина налила в небольшую глиняную кружку ароматный травяной отвар, и протянула его девушке.

— Пей. То, что пришла в себя — это хорошо, но вот сил ты много потеряла, за хворыми я ходить умею, глазом не моргнешь, как на ноги встанешь, не сомневайся, девочка.

Анна взяла в руки настой и несколькими глотками осушила до дна. Приятное тепло разлилось по ее телу, возвращая ей бодрость и ясность мысли.

— А что потом было?

— Занес он тебя внутрь и положил на тюфяк. Я тебя за руку беру, а она льда холоднее, видать кровь в венах застыла. Страсть, как я напугалась, думаю всё, ушла жизнь. А он меня все из комнаты справляет, говорит, мол дров надо в печь подкинуть. Ну, я и пошла, сама не знаю почему: с тех пор, как благоверный мой почил преждевременно, не слушала я мужчин, это они ко мне за советом ходили, а тут пошла, будто супротив мою волю его голос направлял. Возвращаюсь, а этот… у твоего изголовья стоит, руку кровоточащую платком шелковым закрывает, а на подушке кровь каплями застыла.

Анна инстинктивно потянула ладонь к шее, пытаясь найти там следы укусов, но пройдясь пальцами по нежной коже, облегченно вздохнула, а старуха, будто не замечая ее волнения, продолжала:

— Я к нему навстречу: думаю рану перевязать надо, а он как шарахнется в сторону, видать припадочный какой-то, да так быстро, что я опешила. Секунду назад передо мной был, а тут раз — и за спиной. Вот помню, была я молодая, меня тоже догнать не могли, в ловкости с любым могла посоревноваться, не то что нынче. Сейчас и стакан воды, не разлив, налить не могу — старость, деточка.

— А дальше? Что дальше было? — не выдержала девушка.

— А что дальше?! Дал он мне мешочек золотых монет и наказал за тобой ходить, пока в себя не придешь. Я столько денег отродясь не видывала. Вот весна придет, крышу на конюшне перекрою да корову новую куплю, а то старая издохнет скоро. До конца дней нужды знать не буду, на старости лет Господь мне милость оказал.

Анна нетерпеливо поерзала. Больше всего она желала узнать о том, что с ней произошло, а была вынуждена слушать о планах старухи, которая вполне возможно не дотянет до весны.

«Неужели и я на старости лет стану такой же? Нет, этого решительно не может быть! Она, наверное, и в молодости была занудой!» — девушка тряхнула головой, чтобы отогнать от себя мысли о старости, а старуха тем временем вернулась к своему рассказу:

— После этого он ушел. Я к тебе подошла, смотрю, а ты вроде даже порозовела. Видать жизнь теплилась еще в твоем теле. Горячее вино и теплое одеяло сделали свое дело, и вскоре тебе стало легче, но вот к утру пришла горячка. Ты, как в агонии, металась по кровати, тебя даже привязать пришлось.

— А этот…человек больше не появлялся? — перебила ее девушка.

— Странный он, деточка, но не равнодушен к тебе. Видать я его не видала, но присутствие чувствовала. Не могу объяснить этого, уж думала, что рассудок помутился. Бывало дверь будто вихрь распахнет, а в комнате тягостное напряжение повисает, а вокруг пустота. Страшное дело. Иной раз я по воду иду и вижу, как тень в дом прошмыгнет и растворится. Я хоть и слепуха, но обмануться не могла. Страшное дело! Ой, страшное… — остановив свои причитания, она перекрестилась.

— И как часто он приходил?

— Да каждый день и приходил, как вечер наступит. Я уж было думала, что с ума схожу, возраст уже не тот, но когда на столе лекарственные снадобья нашла, в своей правоте и убедилась.

Старуха указала на стол, где стояла бутылка дорогого вина, мед, флакон опия и несколько коробочек с какими-то порошками.

— Он явно не хотел, чтоб его видели, в темноте хоронился, — продолжила женщина. — В этом все мужчины — даже если переживают, ни за что этого не покажут, — лукаво процедила она, коряво подмигнув.

— Я не думаю, что этому…эээ…человеку есть до меня какое-то дело! Всю жизнь я потратила на то, чтоб его убить, он в свою очередь хотел того же.

— Фии, что за глупости, деточка. Если б он этого желал, то не принес тебя сюда и оставил бы твое замерзшее тело на растерзание диким волкам, а то и кому похуже. Вот был у нас несколько лет назад случай, вся деревня от страха трепетала: одна девушка в лес по грибы пошла и не вернулась, а потом ее нашли на опушке, разорванной на части — видать, оборотни постарались.

— И все же это так… Просто он хочет поиграть со мной.

Призывное урчание в животе заставило старуху, уже собиравшуюся возразить, прикусить язык. Она встала с кровати и направилась на кухню.

— Это что ж я… совсем с тобой заболталась. Сейчас принесу еду.

Когда женщина вернулась, у нее в руках была крынка с молоком и огромный ломоть хлеба.

— На-ка, а то неделю твердой пищи не ела, исхудала вся. Приходилось тебе силком куриный бульон заливать, чтоб от голода не померла.