Дневник этой женщины был, по сути, зеркалом, отражавшим жизнь каждого представителя ее рода. Это был действительно замкнутый круг, в котором были заперты их души. И ведь никто из них не рождался с ненавистью в сердце, никто из них не мечтал посвятить свою жизнь мести и борьбе с вампиром. Поколениями эти чувства и желания насаждались им старшими представителями рода. Эта ненависть передавалась от отца к сыну, усваивалась младенцами вместе с молоком матери. Дракула был прав, они не делали выбор, он был сделан за них столетия назад! Все представители ее рода проходили по одному и тому же пути и погибали не от руки вампира, хотя, безусловно, он был к этому причастен, но убивала их собственная ненависть, уничтожившая их души задолго до того, как граф дарил смерть их бренной оболочке. Однако на этом история не заканчивалась: вслед за отцами на путь мести вставали их дети и так было столетиями… Возможно, Анна была первой, кто сошел с этой дороги, избрав тот же путь, что и ненавидимый всеми предшественник, который оставался жив, несмотря на ненависть, веками копившуюся в его сердце… но почему? Почему ненависть, уничтожившая всю ее семью, не уничтожила сам источник этого зла? Это было для нее загадкой.

Еще раз перелистав дневник, принцесса вспомнила про несколько склеенных страниц. Тогда ее любопытство было похоже на натянутую тетиву, грозя в любой момент оборваться, но сейчас, зная правду, она могла позволить себе каплю терпения, аккуратно отделяя друг от друга пожелтевшие листы, вчитываясь в короткие пометки и небольшие иллюстрации, пока, будто громом пораженная, не замерла на месте, всматриваясь в карандашный набросок юной девушки, глядевшей на нее со страницы дневника.

— Быть этого не может! — едва шевеля губами, прошептала Анна, не в силах отвести взгляд в сторону.

Это был автопортрет Элены, датированный 1482 годом. В семейных архивах не сохранилось ни одного прижизненного портрета дочери Дракулы, а те, что были написаны после ее смерти, представляли девушку совсем в ином свете, поэтому теперь, глядя на нее теми глазами, которыми родоначальница видела сама себя, Анна не могла сдержать мелкой дрожи, колотившей её сердце и игравшей волнующую мелодию на струнах трепещущей души.

Несколько лет назад она, умыкнув у брата пару современных томов, бегло ознакомилась с теорией Дарвина о наследственности и с генетическими закономерностями Менделя, но в тот момент не придала им никакого значения, считая, что наследственные признаки не могут пройти сквозь века. Как бы ни сильна была кровь основателей рода, такая последовательность казалась ей невозможной. Теперь же, будто в зеркало глядя на старый портрет, она не могла отрицать того сходства, которое уже имела возможность воочию наблюдать несколько дней назад. За исключением несущественных различий, в Элене она видела собственное отражение, а это привело ее к не менее пугающей догадке, которая при всей своей очевидности, будто обдала ее холодной водой.

— Селин… — прошептала она, проведя пальцем по портрету. — А что если малышка Маргарета не погибла вместе с матерью, что если ее спасли, а после обратили… Выходит, что дочь Дракулы жива.

Эта догадка ножом полоснула ее сердце, заставив слезы кровавой пеленой выступить на глазах. Из молчаливого созерцания девушку вывели раздавшиеся в глубине коридора шаги. Поспешно засунув под корсет письмо Валерия, Анна захлопнула дневник, пытаясь взять себя в руки. Секундой спустя в дверях кабинета показались явно взвинченные вампир и охотник, напряжение между которыми можно было резать ножом.

— Что случилось? — проговорил Дракула, бросив взгляд на стопку книг, лежавшую на столе, и на принцессу, которую по-прежнему била мелкая дрожь.

— «Знал ли он правду о том, кем была его дочь? Судя по его отношению и недоверию — не знал!» — пронеслось у Анны в голове в эту секунду.

О, как бы она хотела сейчас ответить на его вопрос, как бы хотела поделиться с ним своей тревогой, но слова комом встали у нее поперек горла, так и не облачившись в связную речь. Нет! Он не знал, она искренне хотела верить в это, а потому и не могла ему об этом сказать, ибо даже представить не могла, как поступит вампир, узнав тайну, ради сохранения которой их общий предок не побоялся умертвить большую часть своей прислуги и собственных детей. Зная крутой нрав Дракулы, она даже боялась помыслить о том, какой ураган вырвется наружу, посмей она высказать ему свою догадку. А может, к этим опасениям примешивался женский страх, ибо сейчас она ощутимо чувствовала призрак Изабеллы, вставший между ними.

Молчание явно затянулось, лишь треск догоравших в камине поленьев и тихий плач восковых свечей, заливающих своими слезами не только серебряные подставки, но и столешницу из резного дерева, нарушали тишину. Пляшущий свет бросал тяжелые тени на их лица, а оттого зрелище и обстановка становились еще невыносимее.

— Это правда? — собравшись с мыслями, произнесла принцесса.

— Что правда? — непонимающе спросил он, хотя по незримой связи, соединивший их, вампир чувствовал растущее в душе девушки негодование, он даже смутно ощущал причину ее волнения, но, однажды решив не проникать в ее разум без крайней необходимости, Дракула застыл в ожидании, глядя на свою возлюбленную глубокими синими глазами.

— Правда что ты и Изабелла были родными братом и сестрой?! — срывающимся голосом проговорила Анна.

— Единокровными, если быть точнее, — с глубоким вдохом проговорил граф, только несколько минут назад он сумел успокоить собственный разум, воскрешавший в его памяти образы из прошлого, а теперь был вынужден в очередной раз пройти по этому пугающему маршруту, повторяя Анне то, что только недавно сказал Ван Хелсингу.

— Она была твоей сестрой! — с негодованием произнесла Анна.

— Вся Европа тогда состояла в родстве, если уж быть до конца откровенным. — Дядья женились на своих племянницах, двоюродных братьев выдавали за сестер. Общеизвестная практика!

— Но не родных!

— Клеопатра была замужем за собственным братом, а Маргарита Валуа к тринадцати годам уже успела затащить в свою кровать троих братьев и кузена, — невозмутимо проговорил он. — Я не хочу говорить о тех событиях, которые сокрыты тленом веков. Некоторые истины лучше не поднимать из омута памяти.

— Но если завеса тайны приоткрыта — молчание тоже не выход! — не унималась принцесса, в этот раз решившая идти до конца.

— Однако удивлен, откуда ты об этом узнала? Я думал, что наш предок сделал все, чтобы сокрыть эту тайну, позорящую наш род, — с привычными нотками надменности в голосе проговорил граф.

— Дневник Элены, твоей дочери… — отозвалась Анна, указывая взглядом на кожаный переплет тетради, лежавшей на столе.

— Всегда считал, что чтение женщину до добра не доведет, — усмехнулся Влад, а после более серьезно добавил, повернувшись к Ван Хелсингу: — Оставь нас на несколько минут.

— Я бы предпочел остаться, в конце концов, это касается и меня, — заметил охотник.

— То, что тебя касалось, ты уже узнал! — резко повернувшись, отозвался граф.

— Ну, так ты меня прогони! — с вызовом бросил он, отведя полы длинного плаща и сомкнув руку на револьвере. — Не используя своих магических штучек… рискнешь бросить мне вызов как мужчина? Не скрываясь за силой, дарованной тебе падшими…

— Ты забываешься, — ухватив его за грудки, прошипел вампир, но охотник тут же парировал атаку, перехватив его запястье. Со стороны эти двое больше походили на двух древних исполинов из оживших легенд, готовых перегрызть друг другу глотки, чем на людей, в чьем образе они сейчас предстали перед растерянной девушкой.

— Всего несколько минут, он не заговорит, пока ты здесь, — коснувшись ледяной рукой запястья Ван Хелсинга, проговорила принцесса. В этом изумрудном взгляде было столько скрытой мольбы, что охотник не смог ему противостоять. В который раз он убедился в том, что истинной силой женщины была ее слабость. Ну и, разумеется, слезы, которым не мог противостоять ни один мужчина, у которого было сердце и душа, а особенно, если эта душа трепетала от каждого прикосновения нежной руки.