— «Не могла или не хотела?!» — спрашивал он себя в такие минуты, глядя вслед ее хрупкой фигуре. Она даже не пыталась сопротивляться, хотя ее боевые навыки могли вызвать сомнения разве что у слепого. Пусть у нее и было не так много шансов одержать над ним победу, но поверить в то, что столь темпераментная натура могла сдаться без боя — невозможно. Было очевидно, что девушка разгневана произошедшим, но этой злости не было в ней при пробуждении, выходит, ее спровоцировал он своим поведением. Как бы то ни было, а от раскаяния не убежать, а делать вид, что ничего не происходит между ними, становилось все тяжелее, поэтому собрав в кулак все свое мужество, он проговорил:
— Знаешь, я задолжал тебе извинения…
— Оставь их под этим деревом и исчезни, благо ночь темна и полна ужасов — есть надежда, что ты не вернешься, — не оборачиваясь, проговорила она, ускорив шаг.
— Значит, не извинишь?
— Прощение — дело неблагодарное. Если раздавать его каждому, то рискуешь утонуть в океане лицемерия, который источают чужие уста.
— Выходит, я – лицемер! Что ж, очередное обвинение в мою копилку, не самое ужасное, хочу заметить! И как же мне урегулировать это недопонимание между нами?
— Недопонимание было у Цезаря с Брутом, а я не держу на тебя зла!
— Значит, ещё не всё потеряно!
— Потеряна твоя значимость, а это больше, чем всё. Её нельзя вернуть одними словами, а чтобы удержать, вместо извинений нужно приносить…как минимум спокойствие и доверие.
— Я доверяю тебе!
— Нет, не доверяешь. Когда доверяешь, отдаешь свою душу в руки другому! А где сейчас твое сердце?
— Ты не вырезала его ночью из груди, хотя имела такую возможность! И я тебе благодарен за это! Оно со мной и оно еще бьется, — слегка ухмыльнувшись, проговорил он.
— Для тебя это шутки? — сверкнув глазами, прорычала Селин.
— Послушай, — сделав глубокий вдох, отозвался охотник, не веря тому, что решился на подобное признание, — Я… я уже не помню, когда последний раз мне приходилось проводить так много времени с женщиной. Может быть, в каких-то далеких уголках моей души, затаённых в прошлом, я знал, что нужно говорить в подобной ситуации и как их избежать, но сейчас твое поведение, твои привычки — это загадка для меня, я даже себя понять не могу. Я не понимаю, где заканчивается человек, а начинается зверь. В голове… столько мыслей, что невозможно ухватиться ни за одну из них, потому как их течение столь стремительно и уносит их раньше, чем они обретают словесную форму. Я потерялся в этом новом мире, но еще хуже то, что я потерял себя. Я уже не знаю, кто я… враги и друзья, прошлое и будущее — все перемешалось.
— Каждый из нас проходит через это. Я выдержала и ты выдержишь!
— Как это произошло с тобой?
— История, объятая пылью веков, которую я бы не хотела поднимать с ветхих полок собственных воспоминаний.
— Доверие начинается с искренних признаний! — как бы между прочим заметил Ван Хелсинг. — Если хочешь получить этот дар от других, нужно отвечать тем же.
— Мы жили в небольшой деревеньке к северу отсюда. Обычная крестьянская семья — не намека на достаток. Отец — каменщик, мать работала в полях. Однажды ночью в деревню, будто чума, пришли оборотни, унося самых дорогих и близких: мама, папа, сестры — не пощадили никого!
— Но как спаслась ты?
— Виктор, старейшина нашего клана, защитил меня. Я слышала, как он боролся с ними в соседней комнате, а потом все стихло. Он забрал меня с собой и подарил мне вечность.
— Но разве ты мечтала об этом?
— В тот день я похоронила свои мечты, чтобы никогда не испытывать этой боли. Мечта — это иллюзия, в нее так легко поверить, а вот смириться с тем, что она никогда не сбудется — задача посложнее. Но ты ведь неспроста завел разговор о семье, — проговорила она, перешагивая через огромную корягу. Одной лишь мысли об этом было достаточно, чтобы в ее сердце стала закипать злость. — Тебе по-прежнему не дает покоя ее портрет, а точнее то, что мы поразительно похожи…
— Я даже не собирался об этом говорить, — соврал охотник, поравнявшись с ней. — Похоже, покоя это не дает тебе.
Ван Хелсинг не ошибся — за душевным разговором время протекало незаметно. Оставив позади ущелье, они вышли на небольшую тропинку, которая причудливой змейкой спускалась в долину, объятую белесым мороком. У самого основания гор ледяным зеркалом разлилось озеро, с высоты казавшееся вместилищем небес, отражая свет далеких звезд. Но дальше, за ним, вырисовывались неясные силуэты разбросанных домишек, широкие пастбища и золотящиеся купола небольшой церкви — возвышавшейся священной твердыни, служившей маяком для потерянных душ.
— Что ж, по крайней мере, карта не соврала, до рассвета, я думаю, успеем, — с облегчением выдохнул охотник. По правде говоря, пешие скитания начинали и его выводить из равновесия, заставляя задуматься о недавних словах Селин. Если и здесь не будет лишней пары лошадей, то он уже не мог ручаться за то, что не поддастся искушению под покровом ночи увести их из конюшни без ведома хозяев.
— Ты всерьез считаешь, что, убив Дракулу, сможешь ее спасти? Невозможно повернуть время вспять. Той принцессы, которую ты знал, больше нет, — проговорила девушка, чью душу переполняли сомнения и любопытство. — Если ты дойдешь до конца, то придется убить их обоих, ибо они — одно целое. Кровную связь невозможно разорвать, тем более такую. Даже человеческая оказалась сильна, именно поэтому твоя душа не может обрести покой, а у вампиров все намного серьезнее.
— Что ты имеешь в виду, говоря про мою связь?
— Тебя и Дракулу, разумеется. Кровавое братание — это не просто религиозный обряд. Это языческая магия, древняя и сильная, она навеки соединила ваши судьбы. Вы поклялись защищать друг друга до последнего вздоха, но нарушили обеты. Ты убил его, и круг жизни замкнулся, заперев вас внутри. Нарушив подобную клятву, человек духовно умирает, а мертвая телесная оболочка блуждает по миру в поисках успокоения до скончания времен.
— Но я жив!
— В тебе живая кровь — это не одно и то же, — возразила Селин.
— Думаешь, поэтому Дракула стал таким?
— Нет, поэтому таким стал ты, а он, в отличие от тебя, был проклят дважды. Его человеческая доля куда трагичнее. Я не в состоянии объяснить всех перипетий судьбы, не в моих руках желанные ответы.
Парадокс заключается в том, что освободить твою душу сможет лишь тот, кому ты желаешь искренней смерти.
— Вот она — ирония: я проклят, он проклят — все мы прокляты… вместе… — с горькой усмешкой, обращенной к небесам, проговорил Ван Хелсинг.
— Веселая подобралась компания! Если не найдем покоя в этом мире — свидимся в аду! Черт, там, по крайней мере, не так холодно, — кутаясь в пальто, бросила она.
— Держи, — произнес охотник, подавая ей свои перчатки. Ее веселый настрой, несмотря на случившееся, на опасности, подстерегавшие их, вызывал в нем неподдельное восхищение, заставляя и его немного приободриться и отвлечься от своих дум.
— Зачем? Ты забыл… вампиры не мерзнут!
— От холода даже у нежити кровь стынет в жилах, к тому же я пытаюсь быть джентльменом! — вернув ей улыбку, отозвался Ван Хелсинг.
— Очередная попытка загладить вину?
— Тише! — прорычал Гэбриэл, прижав ее к стволу дерева и закрыв ей рот рукой. На секунду ему показалось, что девушка запечатлела легкий поцелуй на его ладони, но времени на размышления над этим поступком у него не было. В тот миг во мраке четко показались белесые крылья, с каждым взмахом прорезавшие небеса. — Алира! — проследив за ней взглядом, прошипел охотник. — Судя по направлению, возвращается в Васерию. Должно быть, где-то там второе гнездовье. А вот Дракулы нет, значит, монстр еще у вас. Не к добру все это. Нужно поторопиться!
— Назад? — прошептала Селин, провожая взглядом ночную гостью.
— Только вперед! — взглянув в глаза девушке, которую он все еще прижимал к себе, отозвался Ван Хелсинг. В ту секунду вполне отчетливое желание поцеловать Селин завладело его разумом. Ее запах, огонь в глазах, взрывной темперамент туманили рассудок. Возможно, было бы правильным выплеснуть наружу эти эмоции, снедавшие его всю ночь, прекратить ломать себя и довериться своим инстинктам, но те невидимые оковы, которые он сам себе подарил, держали его мертвой хваткой. Приблизившись к ней почти вплотную, охотник осмелился коснуться нежной щеки, с замиранием сердца утопая в глубине небесных глазах, но неосознанно пытаясь отыскать в них столь желанные сердцу изумруды — мимолетное наваждение, на миг показавшееся возможным. Она не двигалась: не пыталась бежать или сопротивляться. Она просто ждала, предвкушая и одновременно страшась этого предвкушения. Былая злость улетучилась, развеялась по ветру, вместо нее душу наполняло приятное тепло, исходившее от его тела. Каждый из них искал в глазах другого свое счастье, но никто из них не решался протянуть руку и взять его. Поэтому, как всегда бывает в такие мгновения, чарующее волшебство момента сошло на «нет», оставив после себя неловкую недоговоренность.
