– А с чего ты решил, что меня волнует твоя судьба? – в тон ему отозвался Дракула.

– Селин… – прошипел Ван Хелсинг, глядя на вампира. Он пытался найти связь, которая могла соединить их, но если она и существовала, то была так завуалирована, что ее невозможно было разглядеть. – С чего ты решил опекать ее?

– Я тебе все сказал, Гэбриэл, – с явным раздражением прошипел граф.

– Я услышал тебя! – откидываясь на спинку кресла, в ответ бросил Ван Хелсинг, всем своим видом давая понять, что душевные излияния окончены. Он и так сказал больше, чем мог себе позволить.

Сколь бы ни был тяжел для них этот разговор и воспоминания, потянувшиеся за ним, он принес каждому из них некую ясность и покой. Дракула огласил приговор: им никогда уже не дано стать друзьями, но нить, связавшая их судьбы столетия назад, не оборвалась и по сей день, сохраняя меж ними холодное понимание и некое подобие мужской солидарности. Гэбриэл мог сказать графу то, что не решился бы открыть Селин или Анне, а выслушав долю ехидства, получить ответ, пусть и не тот, на который рассчитывал, но логичный.

Вопреки ожиданиям охотника, отношения между ними были хоть и прохладными, но вполне приемлемыми. Чувствуя некую зависимость друг от друга, они были вынуждены придерживаться политики терпимости, чему только способствовал потрескивающий в камине огонь, и бурбон, льющийся рекой. Через несколько часов они даже перестали считать бутылки, решив наверстать то, чего были лишены в заточении; то, что по воле судьбы может уже никогда не повториться. Эта атмосфера умиротворяла, и постепенно усталость взяла верх над измученным сознанием. Вскоре тепло камина убаюкало их, и сон, окутавший старых боевых товарищей своим туманным покрывалом, унес их мысли за пределы этого мира, туда, где в царстве Морфея царила приятная нега, и рождались новые мечты.

Время от времени сквозь сон они различали звон часов, звучавший где-то вдалеке, но вдруг громкое восклицание, раздавшееся за спиной, вывело их из забытья, возвращая к кошмарам реальности.

– Пора вставать. Ритуал сам себя не проведет, – произнесла Анна. То ли от количества выпитого алкоголя, то ли из-за не желавшего его отпускать ореола сна ее голос показался охотнику колокольным звоном, заставляющим голову раскалываться от пронзительной боли. Мучительная жажда доводила до исступления. Искоса бросив взгляд на вампира, который как ни в чем не бывало стоял подле принцессы, Гэбриэл про себя помянул не только рогатого, но и всех его прихвостней, дав себе зарок больше никогда не пить в компании графа. Налив себе стакан воды, он с блаженством осушил его до дна, следуя за своими товарищами.

Ночь выдалась спокойная и тихая, едва заметное зарево заката еще освещало восточные склоны гор, но серебряная владычица тьмы уже взошла на небесный трон, окруженная десятками звезд, бросавшими тусклый свет на укрытую белесой пеленой землю. Снег приятно хрустел под ногами, нарушая царившую кругом тишину, а легкий ветерок, гуляя меж стройными деревьями, поднимал вверх миллионы снежинок, которые будто блестки сияли в ночи́.

Поравнявшись с вампиром, Ван Хелсинг поймал на себе его издевательскую ухмылку. Уязвленное самолюбие тут же напомнило о себе.

– Ты находишь в этом что-то веселое? – сквозь зубы прорычал он.

– Ну, мне, по крайней мере, не грустно, – усмехнулся тот. – Парадоксальная штука жизнь: ты вроде ангел, а пьешь, как лошадь.

– Что ты туда подмешал?

– Исключительные спирты, выдержанные в дубовых бочках, обожженных изнутри.

– Ты, очевидно, считаешь себя мастером искрометных ответов? – с долей презрения в голосе произнес охотник.

– О, нет, этот титул давно уже принадлежит Оскару Уайльду. Заметь, насильно я в тебя бурбон не вливал. Умение пить – тоже искусство, не каждому дано.

– По ночам на дне бутылки, – вмешалась в их разговор Селин, – страдания души пытаются найти облегчение, уныние сменяется весельем, нерешительность – уверенностью, страх – смелостью, но с наступлением утра их место занимает похмелье – верный путь к самоуничтожению.

– Хорошо сказано, – усмехнулся граф. – Знаешь в чем твоя проблема, Гэбриэл? Ты не знаешь, когда нужно вовремя остановиться? В пылу сражения не слышишь сигнала к отступлению; в своем глупом упрямстве слепо идешь до конца, не слыша ничего вокруг; даже в любви не брезгуешь грязной игрой и интригами.

– Замолчи!

– А не то что? Обрушишь на меня гнев Господень? Или в очередной раз вонзишь нож в спину? – забывая о своем собственном совете, произнес он. Сколько бы вампир не старался, а до конца вытравить эмоции у него не получилось, а Чистилище лишь усугубило это.

– Хватит! – прошипела Анна, разведя бывших товарищей в разные стороны. – Зачем ты это постоянно делаешь? Прошло больше четырехсот лет! Отпустить прошлое – значит отпустить не только свою ненависть и любовь. Это значит подарить прощение и себе и другим. Только тогда минувшее не будет иметь власти над тобой. Найди в себе силы простить и Валерия, и Гэбриэла, и остальных, кто прямо или косвенно был замешан в тех событиях.

– Неужели принцесса решила учить меня жизни? – игривым голосом проговорил он, но вот на лицо вампира легла суровая маска, не предвещавшая ничего хорошего.

– Как мы можем победить Мираксиса, если воюем друг с другом? – вампир молчал, и Анна осмелилась продолжить. – Я никогда ничего у тебя не просила, поэтому, надеюсь, ты не откажешь мне в просьбе: найди в себе силы предать былое забвению?

– Для тебя это так важно? – подняв бровь, произнес граф.

– Да.

– Я постараюсь. – Анна удовлетворенно кивнула, и они продолжили свой путь. Вскоре их взгляду открылась небольшая поляна круглой формы. С высоты птичьего полета она была подобна отражению ночных небес: посреди чернеющего леса светился серебряный диск луны.

Сложив огромный костер из лавровых и тисовых ветвей в самом центре поляны, они разожгли огонь. Пламя быстро пожрало сухое дерево, выплевывая в небо клубы едкого серого дыма и распространяя вокруг приятный пряный аромат лавра. По мере того, как костер разгорался, языки пламени золотистым сиянием заполнили собой чуть ли не все небеса, отбрасывая угрожающие тени на окружившие их деревья и обдавая их нестерпимым жаром.

Дракула посмотрел на темное небо, на звезды и убывающую луну, которые периодически застилал несущийся ввысь дым. Любой магический ритуал забирал у проводившего его немало жизненных сил, а порой и более весомую дань, цена которой была непомерна, а потому вампир выжидал, будто испрашивая позволения у небесных светил и вбирая в себя энергию природы. Какую плату возьмут высшие силы за применение столь сильной магии? Что произойдет после того, как ятаган впитает в себя силу богов? Что в последствии делать с такой реликвией? Ответов у него не было. Много чувств перемешалось в нем, но среди них не было того, которое возникает и схватывает горло железными тисками, когда смерть дышит в спину, играет на нервах, но по каким-то неведомым причинам не решается нанести свой удар.

Ухватив ятаган за рукоять, вампир погрузил его в золотисто-красное пламя, несколько раз прочитав заклинание на языке Еноха. Сакральные символы на клинке в мгновение ока вспыхнули голубым сиянием, высекая десятки искр. Произносить слова на канувшем в Лету языке было невероятно сложно, но дело было не только в самой стилистике речи, каждый круг заклинаний требовал от произносившего все больше жизненных сил. Через несколько минут граф почувствовал мучительную слабость, ноги в коленях начали дрожать, а рука едва могла поднять ятаган. Повелительным жестом остановив охотника, кинувшегося его поддержать, вампир произнес уже на родном языке:

– Именем света и тьмы, породивших жизнь; властью четырех стихий мироздания, я призываю силы природы: явитесь и наделите силой это лезвие, сотворенное в согласии с древним Знанием. Наделите силой мое заклятие, дабы это оружие, на котором вырезаны руны огня, обрело могущество вселять ужас в сердца всех падших и мятежных, не повинующихся моим приказам, и помогло мне сохранить гармонию добра и зла на чаше весов судьбы. Пусть в решающий момент земля не уйдет у меня из под ног, огонь осветит мой путь, вода очистит мою душу, воздух наполнит мои крылья. Да будет так! – не отводя взгляда от всепоглощающего огня, мужчина подошел к своим товарищам.