– Этого ты хочешь? Закончить все сейчас, не давая даже шанса на будущее? – прошипела Селин, глаза которой вспыхнули синим огнем.

– Селин, – устало потирая переносицу, произнес он. Господи, как объяснить женщине то, что ему нужно чуть больше времени? У него не было лишней минуты даже на сон и на еду, а она хотела, чтобы он разобрался в собственных чувствах. Боже, сейчас он всего лишь человек и хочет немного отдохнуть. И почему в своем гневе все женщины превращаются в демонов преисподней, додумывая за тебя то, что ты еще не успел сказать.

– Я думаю, что тебе лучше уйти! – отворачиваясь к окну, проговорила она.

– Это моя комната! – с легкой улыбкой произнес Ван Хелсинг, но, встретившись с разгневанным взглядом Селин, предпочел не устраивать спор, который неизбежно перейдет в выяснение отношений, грозившее обернуться физическим противостоянием. Лучше уж несколько часов проспать на неудобной кушетке, чем не спать вовсе.

Кабинет встретил его притушенным пламенем, едва освещавшим огромное помещение. Сквозь сомкнутые портьеры едва проникал солнечный свет, создавая вокруг таинственную атмосферу. Пододвинув к креслу небольшой пуф, охотник блаженно откинулся на мягкие подушки, закрывая глаза.

– О, женщина, имя тебе «коварство»! – раздался знакомый голос подле него. Охотник открыл глаза и только сейчас, в дальнем углу, заметил графа, потягивающего бурбон. – Бог наделил ангельски привлекательную девушку дьявольским характером? – ехидно усмехнулся вампир.

– Селин…

– О, не бери в голову, – Владислав небрежно его перебил. – Господь сотворил женщин для того, чтобы они перечили нам.

– Философия жизни? – горько усмехнулся охотник.

– Скорее алкоголь! Присоединяйся, – он указал на второй бокал, в котором уже плескалась янтарная жидкость. Залпом осушив его, Ван Хелсинг наполнил еще один. – Знаешь, чем прекрасен бурбон, Гэбриэл? – невозмутимо продолжил Дракула, будто только и ждал слушателя. – Тем, что он гасит огонь в наших душах, топит горечь отчаяния. Когда люди пьют вместе, они усиливают то общее, что их связывает. Так и с нами, только нас связывает нечто большее, чем любовь к хорошим напиткам: общая ненависть и война и, разумеется, женщины, а бурбон – это отдушина, преображающая нашу ночь. Он примиряет нас с собой и дает силы жить и надеяться. Мы испытываем радость, заново узнавая друг друга и примиряясь с собственными демонами. Пить по другой причине, как по мне, просто глупо. А одиночные возлияния, вообще, сравнимы с изменой отечеству. Кто пьет один, чокается с Люцифером, а я итак отдал ему все, чем обладал. Так что я рад твоему приходу, – Владислав поднял бокал.

Искусство распития горячительных напитков граф усвоил еще в смертной жизни. Притворяться подшофе, чтобы узнать желаемое – трюк простой и действенный. Через три бокала они смогли прийти к соглашению, но вот искренней беседы у них не получалось. Пустяковый разговор сменился тишиной, ставшей предвестницей напряженного молчания. Прочесть мысли Ван Хелсинга у Дракулы не получалось, годы охоты научили первого защите от ментальных атак, которая не слабела даже под натиском алкоголя, а приподнять завесу тайн, которые с каждым днем тяготили его все больше, по собственной воле охотник не желал.

– Я думал, что вампиры не могут употреблять человеческую пищу, – произнес охотник, наблюдая за тем, как Владислав осушил еще один стакан. – Когда Селин попробовала абсент, она едва смогла оставаться в сознании.

– О, Гэбриэл, ты как обычно забываешь, что я особенный, – при этих словах граф ему подмигнул, причмокнув губами. – Те, кого к жизни возвращает Дьявол, как правило, не умирают от алкогольного отравления. К таким вещам у нас иммунитет врожденный.

– Опьянение тебе не грозит?

– Как и похмелье! – усмехнулся вампир, а потом более серьезно добавил. – Знаешь, Гэбриэл, командуя армией, я усвоил одну истину: успех вылазки небольшого отряда зависит от подготовленности каждого воина. Это как цепь, где слабое звено – смерть для остальных. Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду, – возвращая себе циничное выражение лица, произнес граф. – Я не знаю, что тебя гнетет после нашего возвращения, но сейчас не время и не место для самобичевания. Каждый из нас встретился в аду со своими демонами и призраками из прошлого, такова плата за наше появление – это нужно преодолеть.

– Смею заверить тебя, что я не главная твоя проблема, – фыркнул он.

– С Анной мы уже переговорили, – отвечая на его выпад, произнес Владислав. – Уверяю тебя, она пойдет с нами до конца и не подведет в решающий момент.

– Судя потому, что ты вынужден спать на кушетке в кабинете, договориться у вас не получилось, – с ехидной ухмылкой произнес Гэбриэл.

– Следи за языком, – сверкнув глазами, произнес граф. — Ты…

– Я видел ее, – оборвал его охотник, решившись поделиться своими терзаниями. За последнее время все они укрепились в привычке перебивать друг друга. Одни могли сочти это за признак глубокого неуважения, но истинная причина скорее крылась в том, что испытания сблизили этот квартет настолько, что они научились понимать друг друга с полуслова.

При этих словах и без того бледная кожа графа стала белоснежной, а привычную ухмылку с губ стерла истинная обеспокоенность.

– Кого? – пытаясь развеять сомнения, произнес он, не желая верить собственным догадкам.

– Изабеллу, – пояснил охотник.

– Быть не может, – прошептал он, нахмурив брови, между которыми образовалась глубокая морщинка. – Она не могла попасть туда… не могла.

– Точнее не Изабеллу, а тот образ, что сохранила моя память. Она такая же, как в момент похорон. Это было последним испытанием в зале иллюзий. Демоница создала вокруг меня такой мир, который не хотелось покидать. Самое правдоподобное видение из всех, что мне приходилось видеть.

– Но все же, ты его покинул!

– Я убил демона, посягнувшего на ее образ, священным ятаганом, но покоя меня лишает другое. С тех пор как мы вернулись, я неустанно слышу голос Изабеллы – настоящей Изабеллы. Она будто взывает к нам, предостерегает от грядущего, твердит о том, чтоб мы оставили это безумие. Может ты и был прав изначально? Может зря мы все это затеяли?

– Разумеется, я был прав, но после того, через что мы прошли поздно отступать назад, – усмехнулся он. – Дань уплачена, души растерзаны. Мы пересекли черту, остается только идти вперед. Что до остального – это лишь иллюзия, обман разума, пытающегося найти укрытие в счастливой памяти о минувшем. К тебе взывает собственный голос. Вопрос в другом: почему твое сознание говорит с тобой голосом Изабеллы?

– А вот это уже не твое дело! – прошипел охотник.

– Гэбриэл, мы никогда не станем друзьями, но, уважая светлую память сестры, я дам тебе совет, которому последовал сам: отпусти ее. Она умерла, а смерть нельзя обратить вспять. Четыреста лет ее призрак довлел над нами, заставляя заново переживать то, что следовало со временем предать забвению. Позволь ее душе упокоиться в мире, оставь прошлое в прошлом.

Граф пытался дать Ван Хелсингу совет, который дал сам себе. Не всегда получалось ему следовать, потому что пробуждающийся в душе гнев, зачастую поднимал со дна памяти былые обиды столетней давности, а вслед за ними шли воспоминания, от которых нельзя было просто отмахнуться, но он дал себе зарок при входе в Чистилище и изо всех сил старался его исполнить. Хотя одного взгляда на охотника было достаточно, чтобы огонь предательства друга вновь начал жечь его сердце.

– Ты сейчас говоришь, как Селин, а точнее говоришь то, что она думает. Только во всем этом плане есть одно но, и тебе оно известно: у таких, как мы, не бывает будущего! Наше будущее – смерть!

– Всех, даже бессмертных, ждет одна и та же ночь, мой друг, – до краев наливая пару бокалов, произнес граф, – но это не повод, чтобы лишать себя радостей жизни по пути к ней. В погоне за эфемерными видениями ты можешь упустить то настоящее, что у тебя уже есть, а оно, поверь, стоит не мало.

– Откуда такая забота о моей персоне? – глядя ему в глаза, произнес охотник.