— Ваше высочество, вы чем-то раздражены.

   — Раздражён? Да я просто взбешён. Великая княгиня...

   — Ваше высочество, пусть все дворцовые впечатления останутся во дворце. Хоть ненадолго. Взгляните, как хороши эти зеленеющие поля...

   — И свинцовое небо с непрекращающимся дождём.

   — Государь, ради бога, всё зависит от точки зрения. Сейчас оно выглядит свинцовым, но это значит, что через минуту-другую встанет радуга, и как же великолепно она будет выглядеть!

   — И как долго, вы полагаете, надо ждать эту радугу?

   — О, я уверена, совсем недолго. Мне кажется, всё готово к её появлению. Природа готовится к чуду обновления.

   — Вот в этом вы правы, мадемуазель Катишь. Я так давно хочу сказать вам... но мне не хватает решимости...

   — Вам, государь? Это невероятно! Вы меня решительно заинтриговали. Какая тема может привести вас в смущение? Я умираю от любопытства.

   — Ваше легкомыслие делает мою задачу ещё более трудной.

   — Моё легкомыслие! Государь, ваша жизнь так непроста, что мне хочется хоть на несколько мгновений отвлечь вас от ваших грустных мыслей. Всего лишь мгновений! Я чувствую себя совершенно счастливой, когда на ваших губах появляется хоть тень улыбки. Когда же вы смеётесь, я запоминаю этот день, кажется, навсегда.

   — Мой друг, то, что я хочу сказать вам, ужасно.

   — Ужасно? Вы не хотите больше видеть меня? Вам приелось моё общество и вы хотите меня отослать?

   — Всё совсем наоборот. Катишь, я... я... люблю вас. Мне не нужен никто, кроме вас. Только с вами я чувствую себя свободным и счастливым человеком. Только в вас я обрёл, наконец, истинное сочувствие и понимание. Я люблю вас, Катишь, я понимаю, что люблю давно. И неотвратимо. Если бы я мог предложить вам свою руку, но это невозможно. Совершенно невозможно. После поступков моего отца, после череды амантов императрицы я не хочу уподобляться им, но... я ничего не могу с собой сделать. Если бы вы знали, какое отчаяние я переживал, принося брачные обеты великой княгине. Ведь только что я был свободен. Свободен! И хотя бы это положение мог за собой сохранить. Я поступал в таком отчаянии. Я был так унижен всем, что произошло с моей первой женой. Второй брак, как отчётливо я теперь это понимаю, стал для меня сатисфакцией. Глупой, отчаянной местью всем и вся и прежде всего императрице. А сегодня — что я могу вам предложить сегодня? Одно сердце, полное любви к вам, но в какое положение я ставлю тем самым и вас и себя! Проявление моего чувства к вам вызовет опасность со всех сторон. Ненависть императрицы. Постоянная слежка за мной и за вами. Подслушивание. Подсматривание. Наглость временщиков. Характер великой княгини... Разве я не вижу, сколько огорчений она вам приносит каждый день, каждый час, что вы проводите во дворце. И это вам — после тех успехов, того обожания, которыми вы были заслуженно окружены в монастыре. Я не вижу выхода и не вижу исхода.

   — Ваше высочество...

   — Подождите-подождите, Катишь, не торопитесь с ответом. Да и какой ответ здесь может быть! Я могу надеяться только на возможность видеть вас. Только чтобы вы оставались пред моими глазами.

   — Ваше высочество...

   — Вы плачете, Катерина Ивановна. Но почему?

   — Ваше высочество, это... это самый счастливый день в моей жизни.

   — Вы шутите! Счастливый?

   — Да, да, да, я люблю вас, государь. Я восхищаюсь вами. Я уверена — вас ждёт удивительное будущее. Рано или поздно, но время здесь уже не имеет значения. И я никогда, слышите, государь, никогда не оставлю вас, пока это в моей власти. Я знаю, что мои решения ничего не стоят перед лицом всемогущих обстоятельств. Но вы должны о них знать. И никогда не сомневаться во мне. Что бы и кто бы вам ни говорил про меня. Моя верность вам, государь, — моё счастье, и если вы её примете, я ничего больше не хочу от жизни. Ничего, сир!

   — Почему вы ждёте на крыльце, Генрих? Разве в Павловске появились новые порядки? Что случилось, в конце концов?

   — Вы задержались на прогулке, ваше высочество, и её высочество очень обеспокоена вашим долгим отсутствием. Тем более, что дождь усилился, и дорога...

   — Никто и никому не давал права контролировать мои действия. Немедленно отправляйтесь во дворец. Ваше пребывание здесь по меньшей мере смешно и нелепо.

   — Но я могу доложить её высочеству, что уже можно подавать обед? Её высочество велела сказать, что повара боятся за вкус блюд.

   — Вон! Сейчас же вон!

   — Боже мой, мой супруг, вы разгневаны. Что-то случилось? Почему вы не в духе? Я так тревожилась...

   — Теперь ещё и вы, великая княгиня. Какая прелестная идиллия в духе немецких пасторалей: обеспокоенная супруга принимает у крыльца повод коня задержавшегося мужа! Вам не кажется нелепой эта ситуация в дворцовых стенах?

   — Но что же удивительного в том, что в такую погоду...

   — С каких пор вы стали ещё следить и за погодой во время моих прогулок? Ах, да, утром вы предпочитаете вылёживать в мягкой постели, чем разделять военные заботы вашего супруга, зато ко времени обеда вы можете изображать неподражаемую хозяйку — это куда удобнее, не правда ли?

   — О, мой супруг, я и не знала, что вас так гневит моё отсутствие на утреннем параде. С сегодняшнего дня я непременно стану ранней пташкой и буду вас сопровождать.

   — Я запрещаю теперь вам это делать. Вы слышите, запрещаю! Мне не нужно всё то, что делается по приказу или из расчёта, а не по велению сердца.

   — Но как раз наоборот, ваше высочество, всё, что я пытаюсь делать для вас, я делаю от самого чистого сердца, и я...

   — Прекратите этот панегирик самой себе, великая княгиня. Ваши добродетели ни у кого не вызывают сомнений, но вы умеете отравить ими жизнь всем окружающим, и это невыносимо.

   — Кому же, ваше величество? Фрейлине Нелидовой, например, хотите вы сказать? Мне кажется, эта девица и так слишком много на себя берёт, пользуясь вашей бесконечной снисходительностью.

   — Оставьте в покое имена и прекратите эту обязательную на каждый день семейную сцену. Полагаю, что сегодняшней вам должно хватить по крайней мере на несколько дней.

   — Ваше высочество, ваш плащ совсем отсырел. Генрих, идите сюда!

   — Разрешите мне пройти, моя бесценная супруга, ваши заботы смешны в отношении солдата, которого вам так хочется превратить в бюргера в домашних туфлях и тёплом халате.

   — Но я как раз и хотела вам предложить после такой сырости стакан подогретого вина с кореньями, чтобы избежать простуды. Это великолепное средство, тем более перед обедом, который вас заждался.

   — У вас глухое сердце, великая княгиня. Вы словно нарочно предлагаете всё то, что в данный момент совершенно неуместно. Подогретое вино с кореньями вместо рюмки доброй водки с куском чёрного хлеба! Вы просто неподражаемы!

   — Вот вы и развеселились, ваше высочество. Поверьте, я не держу зла за все проявления усталости и дурного настроения, которые у вас бывают. Они посещают каждого из нас. А вы ещё здесь, господа? Вы больше не нужны великому князю и можете оправляться по своим покоям. Сегодня его величество будет обедать в тесном кругу, и ваше присутствие необязательно. Вы же вообще можете себя считать свободной до вечера, мадемуазель Нелидофф. Конная езда не пошла вам на пользу. У вас слишком бледное лицо, и вы еле держитесь на ногах. Идите к себе. Я пришлю за вами, когда вы мне понадобитесь.

   — А теперь слово — и окончательное слово — принадлежит мне! Буксгевден, мы с вами отлично сегодня закусим — сейчас я отдам распоряжения повару. Мадам Буксгевден, я хочу вас видеть вместе с мадемуазель Нелидофф за моим столом и сейчас и уж, само собой разумеется, за ужином. Я благодарю вас за очаровательную прогулку, когда свежесть ветра и дождя вливают удивительные силы и заставляют ощутить все запахи и силы земли. Вы согласны со мной, не правда ли, Буксгевден? А в обществе таким умелых амазонок, как наши спутницы, тем более. И за дело, господа! Наши дамы, вероятно, захотят переодеться, зато мы с Буксгевденом прямо направимся и закусим.