Когда у кого-либо покрывали дом жестью, мы подолгу терпеливо ждали, когда на нас обратят внимание кровельщики. Не выдержав, один из рабочих отрезал из отходов жести ровную полоску шириной 2-3 сантиметра. Загнув почти кольцом, такой же полоской формировал отверстие для дутья и загибал хвостик полосы книзу.

Глядя, как кровельщик, огрубевшими пальцами, легко гнет оцинкованную жесть, казалось, что он делает свисток из обычной бумаги. Зажав пальцами, либо ладонями торцы свистка, свистел, демонстрируя пригодность свистка. Готовый свисток отдавал кому-либо из ребятни, чаще всего самому младшему, наставляя, как не порезать губы об кромки острой жести.

Во второй половине июли зрели абрикосы и их дикие собратья - мурели (жардели). Мы объедались этими дарами лесополос, окружавших село со всех сторон в разных направлениях. Из косточек абрикос и крупных жарделей делали свистки.Терпеливо терли косточки плоскими сторонами об цементные обмостки, крыльцо, брусок. Когда стенка истончалась, вступал в действие гвоздь, с помощью которого расширялось отверстие.

Аналогичная операция производилась с другой стороны косточки. Тем же гвоздем выковыривали по крохам ядро. Свисток готов. Зажав косточку губами, оставалось только дуть. Свисток свистел как на вдохе, так и на выдохе.

Кроме свистков делали пищалки из стручков желтой акации. Необходимо было с одной стороны разделить шов, убрать семена и откусить треть стручка со стороны плодоножки. Держа пищалку в губах, дули, извлекая дребезжащий звук, тональность которого зависела от длины стручка, его толщины и силы легких "музыканта".

Такие же пищики делали из зеленых стеблей одуванчика. Для этого обрывали стебель с обеих сторон, оставляя наиболее широкую часть. С одной стороны трубочку сминали и дули. Звук был таким же, как у пищалки из стручка желтой акации.

Сопилки из бузины очень удачно делал Архипка, называя свой инструмент свирелью. Перебирая пальцами, он извлекал знакомые звуки военных маршей и совсем незнакомые какие-то печальные мелодии.

Если производство основного большинства видов свистков я освоил достаточно успешно, то один очень простой музыкальный инструмент я так и не освоил. Это был кусочек кинопленки, очищенный от эмульсии и вырезанный в виде небольшого язычка. Тупой конец язычка вставляли между нижними зубами и языком, а затем, прижав закругленный край верхней губой, выдували воздух.

Инструмент не хотел мне подчиняться. Как только я начинал извлекать некое подобие неприличного звука, губы зудели так, что слезы текли рекой. Я по черному завидовал Флорику Калуцкому, Мирче Кучеру и моему однокласснику Мишке Бенге, которые удачно исполняли невероятно сложные мелодии из фильмов и с пластинок. Мишка один раз выступал на сцене во время концерта, посвященного какому-то празднику. Номер назывался "Художественный свист".

Мы организовывали инструментальные ансамбли случайного состава. Используя перечисленные инструменты и подключая к ним барабан из кастрюли и расческу с папиросной бумагой мы исполняли, на наш взгляд, великолепные мелодии. Но как только крепли звуки нашего оркестра, из ближайшего дома неизменно выходили и советовали устраивать концерт подальше, за конюшней, либо в лесу.

Игрушки моего детства были изготовлены из весьма неожиданных подручных средств. Особым успехом пользовался выкатанный в соломенном пепле мочевой пузырь только что забитой свиньи. Перед тем, как надуть михур, засыпали в него два-три десятка сухих горошин. Наполнив воздухом, оставляли высыхать. Получалась погремушка внушительных размеров. Звуки, издаваемые такой погремушкой вызывали настойчивые пожелания взрослых, чтобы наш михур поскорее лопнул.

Летним предвечерьем единственная улица села наполнялась скрежещущими звуками, от которых у некоторых взрослых сводило скулы. Это неугомонная ребятня с помощью выгнутых из проволоки гонялок до изнеможения гоняла ободья и старые колеса. По домам неохотно расходились распаренными, с мокрыми от пота волосами, когда темнело настолько, что переставали видеть катящееся впереди колесо.

Летом, когда ствол цикуты (у нас это растение почему-то называлось блэкит) становился достаточно толстым, мы делали так называемые сыкалки - праобраз сегодняшнего водяного пистолета. Для этого вырезали одно звено трубчатого стебля и с одной стороны оставляли оставляли узел с перемычкой. Перемычку пробивали гвоздем, поршень делали из палочки, на которую наматывали узкую длинную тряпочку до создания герметичного контакта поршня с внутренней стенкой трубки. Получалась игрушка, напоминающая шприц. Натягивая воду из луж и с силой выталкивая струю воды на несколько метров, устраивали сражения.

Из трубок бузины, длиной около двадцати сантиметров, создавали "грозное" оружие, называемое пукалкой. Для этого гладкой палочкой выталкивали мягкую пружинящую сердцевину и в просвет трубки с трудом втискивали комок жеванной пакли из конопли. Обрезали гладкую палочку таким образом, что полностью введенная, она проталкивала паклевую пробку близко к выходу.

Следом запускали второй комок пакли. Постепенно уплотняя пробки, добивались того, что, вылетевшая пробка сопровождалась громким хлопком. Для достижения успеха необходимо было обильно слюнявить пробку. Удар такой паклевой пули иногда бывал весьма чувствительным.

Особым успехом у нас пользовались трещотки. Но нам было не под силу самостоятельно делать такую "нужную" игрушку. Трещотки для нас делали взрослые, мало-мальски владеющие столярным мастерством. Мы же с удовольствием бегали, вертя над головами рамочки с деревянной шестеренкой, издающей звуки, которых я, будучи взрослым, уже не имел счастья больше слышать.

Мне нравилось наблюдать, как перед медосбором отец делал рамки и натягивал на них тонкую проволоку для крепления на ней вощины. Я брал рамку и, ударяя пальцами по натянутой проволоке, извлекал звуки струнного инструмента. Проволока при этом, как правило, расслаблялась и отцу приходилось ее перетягивать.

Чтобы отвлечь меня, в кусок доски отец вбил гвозди и натянул между ними проволоку. Получился долгожданный струнный инструмент, напоминающий нечто среднее между гуслями и балалайкой. В течение нескольких дней я не расставался с моей "балалайкой", извлекая из нее звуки самого дикого свойства и вызывая комментарии, аналогичные тем, которые звучали в ответ на дробь высохших мочевых пузырей с горохом.

Используя забитые в рамку для вощины пластинки различной длины, выломанные из пружины от загубленного мной будильника, я "изобрел" музыкальный инструмент, звучание которого напоминало мелодии народов Крайнего Севера.

Деталями наших игрушек становились прищепки для белья, катушки из-под ниток, флакончики из-под одеколона, корковые бутылочные пробки, пуговицы. Дважды продев через отверстия в пуговице суровую нитку, завязывали узел, оставив с каждой стороны пуговицы петли по 20 -25 см. Одев на указательные пальцы петли, раскручивали пуговицу до скручивания нитки. Затем оставалось ритмично растягивать и отпускать скрученную нить.

Пуговица вращалась с бешенной скоростью, ритмично меняя направление вращения и характерное, плавно меняющееся, гудение. Особые ощущения возникали при прикасании стремительно скручивающейся нитки к волосам чубчика. Волосы стремительно наматывались на нить, вызывая незабываемые ощущения.Мы не плакали, но поворачивался невидимый кран и из наших глаз ручьями лились слезы. Определенные сложности возникали при освобождении нитки. Если наматывалось несколько волос, их, без колебаний, дернув за нитку, вырывали. Но чаще выстригали волос под самый "корень", оставляя за собой долго белеющую проплешину.

Изогнув проволоку в виде лиры, на свободных концах затягивали петли резинки, пропущенной через крупную пуговицу. Закручивали до упора пуговицу на резинке и, не отпуская, аккуратно заворачивали в пакетик из бумаги. Несведущему вручали "сюрприз", и советовали раскрыть пакетик.

При раскрытии пакетика пуговица, как живая, начинала бешено раскручиваться на резинке, издавая к тому же сильно шебуршащие звуки. Редкий получатель "сюрприза" не отбрасывал от себя внезапно "оживший" пакетик. За бурным выбросом адреналина почти всегда следовала ответная реакция "благодарности".