- Коля, в вашем селе хлопцы, ещё те лётчики! Теперь понятно, откуда ты такой!

Отгремели последние залпы самой страшной войны. Двадцатилетний гвардии рядовой Единак Николай Яковлевич в соответствии с Законом продолжал срочную службу в рядах Вооруженных сил СССР.

Прошла почти четверть века. Десятиклассник Толя с Николаем Яковлевичем приехали погостить к деду Прокопу. После обеда вышли во двор. На месте бордея, где была кузница, в начале шестидесятых, углубив, построили обширный подвал.

- Папа! Мама говорила, что ты прилетал к ней на самолете. Всё правда? Где же вы садились?

- Пошли!

На огород бабы Явдохи ═пришли со стороны колхозного поля. Шагая по меже, Николай Яковлевич двумя руками показывал, как заходил на посадку самолет. Подошли к, окружающему виноградник повалившемуся, давно не знающему мужских рук, плетню.

- Вот тут мы стояли. А утром провожающие на руках за хвост развернули самолет. Человек сорок, наверное, было, не меньше...

Из-за кустов винограда показалась голова бабы Явдохи подвязывающей отросшие лозы.

- То сэ ты знову, Коля! Дэ ж твоя обицяна кукуруза?

Николай Яковлевич, перешагнув плетень, обнял и расцеловал, как тогда, в сорок четвертом, бабу Явдоху:

- Здрасти! Вуйно! Вот сыну показываю, где в войну садились.

- Скилько рокив пройшло, Коля! Ты вжэ сивий зробився... А якiй був!

Однажды, придя от дочерей, баба Явдоха обнаружила у стены стодолы, аккуратно сложенные, пять мешков. Подошла, пощупала...

- Дивись! Кукуруза! От вобеванець! От гарештант!

Летом сорок шестого в селе свирепствовал сыпняк. В семье Коваля первой заболела Кася. Коваль, вспомнив рассказы из детства, вычесал, появившиеся и у него вши, высыпал в стопку. Долив доверху самогоном, выпил. Люба и Франя от такого "лечения" отказались наотрез. За печкой в узкой кровати за высокой перегородкой хныкала самая младшая - трехлетняя Стаська, появившаяся на свет в конце марта сорок третьего. Через неделю тиф свалил с ног Любу. Здоровая Франя ухаживала за больными и трехлетней Стаськой. Неясно, помог ли Ковалю самогон со вшами или нет, но он остался здоровым.

Люба, остриженная наголо, металась в жару, бредила, когда широко распахнулась дверь. В комнату с чемоданом в руке и вещмешком за спиной вошел демобилизованный солдат Коля Единак. На груди его сверкали орден Красной Звезды, медаль "За отвагу"и "За победу над Германией". Чуть поодаль к гимнастерке был пришпилен значок "Гвардия".

По рассказам, Люба не осознавала его возвращение. Открыв чемодан, Коля развернул большой плоский пакет. В пакете была ослепительно белая, сверкающая высокой диадемой, длинная фата. Уложив за изголовьем саму фату, Коля бережно возложил на, остриженную под ноль, голову лежавшей Любы свадебную диадему. Двадцать лет Любе исполнилось ровно год назад...

Осенью сорок шестого ═молодая семья переехала в Дондюшаны. В сорок седьмом родился первенец Валик, Валентин. В пятьдесят втором на свет появился младший, Толя. Коля работал в МТС (Машино-тракторная станция). Вначале работал кузнецом. Закончил открывшиеся курсы трактористов, слесарей и комбайнеров. Скоро стал лучшим в МТС мотористом. Под наставничеством высококлассного механика Щура в совершенстве изучил токарное дело. Подолгу задерживался в сварочном цеху. Освоил электро- и газосварку. На время болезни сварщика выполнял все сварочные работы.

Однажды в МТС из Цауля вернулся один из недавно прибывших тракторов ДТ-75 с одно-лемешным плугом для глубокой вспашки. Тракторист, работая неподалеку от лесного массива, зацепил огромным лемехом толстенный корень. Лемех - пополам. В то время это было ЧП довольно большого масштаба. Лемехов в запасных частях не было. Заказывать плуг целиком необходимо было через госснаб за год ранее.

Собрали целый консилиум. От главного инженера и механика до сварщика. Сварщик благоразумно отказался, мотивируя тем, что после сварочных работ лемех даст трещину рядом со швом при обычной нагрузке. Коля попросил:

- Разрешите мне попробовать. Хуже уже не будет.

Разрешили. Не снимая лемеха, Коля колдовал над лемехом с утра до поздней ночи. Сварил по линии разлома с усилением швов. С тыльной стороны наварил несколько косынок невиданной доселе формы. Потом в ход пошел ацетиленовый резак. В режиме нагрева отпустил всю зону сварки.

- Снять напряжение металла. - Объяснял он свои действия сварщику.

На второй день утром, сев за рычаги трактора, вместе с механиком выехали на испытания. Прошлись по прошлогодней вспашке, постепенно опуская лемех на полную глубину.

Достаточно! - сказал механик. - Запаса прочности хватит с лихвой.

Но Коле этого было мало. Выехав с массива, прошелся по нетронутой еще целине. Механик занервничал:

- Сломаем!

А Коля, углубляя борозду, пахал. В МТС вернулись победителями.

Я учился ещё в елизаветовской школе, когда проездом Николай Яковлевич зашел к нам в гости. Сидя за столиком в саду, беседовал с отцом. Мимо наших ворот, надсадно урча, проехал, где-то разгрузивший песок огромный ЗИС. Возвращался с калыма. Грузовик уже скрылся за нашим домом. Внезапно Николай Яковлевич вскочил и, не говоря ни слова, побежал в огород. Отец недоуменно пожал плечами:

- Что с ним? Вроде не пьяный... Побежал как сумасшедший.

А двоюродный брат отца, не добежав до конца огорода рванул наперерез через соседские огороды. На ходу снял пиджак и стал крутить его над головой, призывая водителя ЗИСа остановиться. Успел. Водитель неохотно притормозил:

- Ты что! Сказился, Коля? Что с тобой?

- Ты что, не слышишь? Сейчас порвет тарелки двух выхлопных клапанов. Головку блока запорешь. Вот тогда покалымишь!

Водитель нехотя сошел. внимательно прислушался к холостому ходу двигателя. Выключил зажигание.

- Спасибо, Коля!

В сарае, где жила наша корова в дверях на высоте моего роста был закреплен выдвижной толстый гладкий прут металла. В дошкольном возрасте я часто использовал тот прут в качестве турника. Подоив вечером корову, мама выдвигала прут и просовывала его в другое отверстие дверной коробки.

- Зачем? - спросил я маму.

- Сейчас больше по привычке. А в конце сороковых такие пренты ставили многие.

- Для чего?

- Чтобы не увели корову. После войны, бывало, через огороды ночью уводили у людей коров. А до утра - ищи! Не найдешь.

Я до сих пор помню тот прент. В одном месте он был слегка расплющен. В расплющенной части было отверстие с резьбой. Запор ввинчивался специальным ключом, который невозможно подобрать. Делал тот запор с секретом дядя Коля Единак.

С сорок девятого отец занимался пчеловодством, о чем я уже писал. Мед сливал в большие молочные фляги, которые в те годы были дефицитом. Будучи в Могилеве отец присмотрел у старьевщика во дворе почти новую алюминиевую молочную флягу. Дно зияло продольным разрезом, оставленным острым топором. Купил по дешевке, практически по цене металлолома.

Поехал с бидоном на станцию, в МТС.

- Коля! Этот бидон можно заварить или запаять?

- Можно. Аллюминий сваривают только в Кишиневе, может быть уже и в Бельцах. Но везти туда - себе дороже, плюс работа. Можно паять, но нужен специальный припой. Но он не прочный, отвалится.

- А как закрыть эту дыру?

- Проще заклепать, - ответил Николай Яковлевич, старательно отковывая на наковальне топор диковинной формы.- Оставь, вон там в углу, будет время - заклепаю.

- А что ты так старательно отковываешь?

- Барду, брат. Плотник знакомый из Тырново заказал.

- И долго еще будешь ковать?

- Тут еще на полтора часа работы. Зато какая красавица получится!

- Сколько ты с него возмешь за эту барду?

- Десять рублей.

- Коля! Я тебе вот сейчас даю десять рублей, только заклепай сразу.