Представить только, ей уже пятьдесят. Она не чувствовала, что стала старше хоть на день, с тех пор как поселилась здесь. И она ни о чем не жалела. Много ли найдется на свете людей, которые скажут о себе то же самое?

И конечно же она была права в своих предсказаниях. Мария вышла за человека, который ее не стоил, по мнению ее семьи, но прошло совсем немного времени, и об этом перестали судачить в деревне.

А их второй сын все-таки уехал в Нью-Йорк, и, судя по слухам, у него все было отлично. Он работал в закусочной своего кузена и каждую неделю откладывал деньги, ожидая того дня, когда вернется на Сицилию и купит там свой собственный дом.

Синьора всегда спала с приоткрытым окном, так что одна из первых услышала крики, когда братья Габриелы, теперь уже располневшие и солидные, бежали по площади прямо к ее дому. Она спряталась за ставнями и наблюдала. Должно быть, произошла авария. О боже, неужели кто-то из их детей… У них в семье и без того было полно проблем.

А потом на пороге она увидела плотную фигуру Габриелы, стоявшую в одной ночной рубашке с накинутой на плечи шалью. Закрыв лицо руками, она кричала на всю улицу.

Марио, Марио… Звук ее голоса унесся в горы, а потом покатился вниз по долине.

Этот же крик пронесся по спальне Синьоры, и ее сердце заледенело, когда она увидела, как родственники вытаскивают тело из машины.

Она не знала, сколько времени простояла как статуя. Но потом, когда площадь заполнилась людьми, она тоже оказалась среди них, и слезы хлынули из глаз. В лунном свете она увидела его лицо, все в кровавых подтеках и синяках. Он ехал домой из деревни, находившейся неподалеку. Он не заметил поворота, и машина перевернулась несколько раз.

Ей необходимо было дотронуться до его лица, поцеловать, и никакая сила не могла остановить ее в тот момент, даже несмотря на то что его сестры, жена и дети стояли там. Она сделала шаг вперед, не осознавая, что все смотрят на нее, абсолютно забыв о годах, покрытых тайной.

Когда она уже почти приблизилась к нему, то почувствовала, как чьи-то руки тащат ее назад. Это были Синьора Леонэ, ее друзья Паола и Джанна и, как потом она узнала, двое братьев Габриелы. Они просто утащили ее оттуда, где все могли видеть неприкрытое горе женщины, любившей его.

В ту ночь она была в домах, где никогда не бывала раньше, и люди поили ее крепким бренди, и кто-то гладил ее руку. За стенами этих домов она слышала причитания и вопли и иногда вставала, чтобы пойти туда, где она должна была быть, стоять рядом с его телом, но всегда чьи-то руки мягко удерживали ее.

В день похорон она сидела возле своего окна, бледная и спокойная, а потом уронила голову, когда из отеля вынесли гроб и понесли через площадь к церкви. Колокол издал единственный траурный звук. Никто не поднял головы и не посмотрел на ее окно, и никто не видел слез, стекавших по ее щекам и капавшим на вышитое одеяло, которое лежало у нее на коленях.

И теперь все были уверены, что настало ее время возвращаться домой.

Понемногу и она осознала это. Ее друзья советовали ей уезжать. А Паоло и Джанна подарили большое блюдо.

— Положи на него все фрукты, которые растут в Ирландии, и оно будет напоминать тебе о времени, прожитом в Аннунциате, — говорили они. Им казалось, что она непременно должна так сделать.

Но у Синьоры не было дома, куда она могла бы уехать, да и не хотела она никуда уезжать. Она прожила здесь больше двадцати пяти лет и здесь умрет. Однажды церковный колокол будет звонить по ней, и она уже начала копить деньги, чтобы ее похоронили в — маленьком резном деревянном гробу.

Так она не замечала намеков, которые ей делали все чаще, не замечала до тех пор, пока Габриела не пришла повидаться с ней.

Габриела шла по площади в темной траурной одежде. Она постарела, и глубокие морщины изрезали ее лицо. Раньше она никогда не приходила сюда. А сегодня постучала в дверь, как будто ее здесь ожидали. Синьора пригласила ее войти и предложила сок и пирожные. Затем села и стала ждать.

Габриела обошла обе маленькие комнаты, дотронулась до расшитого одеяла.

— Превосходная работа, Синьора, — произнесла она.

— Вы очень добры, синьора Габриела.

Затем последовало долгое молчание.

— Вы скоро вернетесь в свою страну? — спросила Габриела.

— Никто не может заставить меня уехать отсюда, — просто ответила Синьора.

— Но здесь нет того, ради кого вы хотели бы остаться. Теперь нет. — Габриела говорила прямо.

Синьора кивнула в знак согласия.

— Но в Ирландии, синьора Габриела, вообще никого нет. Я приехала сюда молодой девушкой, теперь я взрослая женщина, скоро начну стареть. Думаю, я останусь здесь. — Их глаза встретились.

— У вас здесь нет друзей, нет настоящей жизни, Синьора.

— Но я здесь имею больше, чем в Ирландии.

— Вам нужно строить новую жизнь на родине. Там ваши друзья, семья, они будут рады вашему возвращению.

— Вы хотите, чтобы я уехала, синьора Габриела?

— Он всегда говорил, что ты уедешь, только если он умрет. Он сказал, что ты уедешь только тогда, когда я буду носить траур по своему мужу.

Синьора с изумлением посмотрела на нее. Марио пообещал это, не спросив ее мнения.

— Он так и сказал?

— Он сказал, что так и будет. И еще, если я умру, он никогда не женится на тебе, потому что это станет причиной скандала и мое имя будет запятнано. Люди будут думать, что он всегда хотел жениться на тебе.

— И это вас радовало?

— Нет, Синьора, такие вещи не могли меня радовать. Я и думать не могла, что Марио умрет или я умру. Но считаю, он хотел сказать этим, что дорожит мной. Я никогда не боялась тебя. Тебе не нужно оставаться здесь. Это противоречит традициям наших мест.

На площади раздавались голоса людей, торговцы крутились возле отеля, фургон подъехал к мясной лавке, дети возвращались из школы. Лаяли собаки и откуда-то доносилось пение птиц.

Марио рассказывал ей о быте и традициях, и о том, насколько важна для него его семья. Сейчас у нее было ощущение, будто он разговаривает с ней из могилы. Он посылал ей сообщение, просил ее ехать домой.

Она произнесла очень медленно:

— Я думаю, в конце месяца, синьора Габриела. В конце месяца я вернусь в Ирландию.

Глаза женщины, сидевшей напротив, были полны благодарности. Она взяла Синьору за руки и произнесла:

— Я уверена, там тебе будет намного лучше. Там ты будешь счастливее.

— Да, да, — медленно сказала Синьора, и ее слова повисли в теплом полуденном воздухе.

— Si, si… veramente.

У нее не хватало денег на дорогу, и ее друзья откуда-то узнали об этом.

Синьора Леонэ пришла и вложила пачку лир в ее руку:

— Пожалуйста, Синьора, пожалуйста, возьми их. Ты так помогала мне. У меня есть деньги, возьми.

Точно так же поступили Паоло и Джанна. Бизнес в их мясной лавке поначалу не пошел бы без помощи Синьоры.

— Это лишь малая часть того, что мы должны тебе.

А пожилая пара, в чьем доме она прожила большую часть своей взрослой жизни? Они не стали брать с нее арендную плату за последний месяц в благодарность за все, что она сделала для них.

В тот день, когда пришел автобус, чтобы забрать Синьору и отвезти в тот город, где был аэропорт, Габриела вышла на крыльцо своего дома. Они не разговаривали, но кивнули друг другу, как-то торжественно и с уважением. Некоторые из тех, кто наблюдал эту сцену, понимали, что она значила. Они знали, что одна из женщин благодарит другую всем сердцем за то, чего никогда не сможет высказать словами, и желает ей удачи в будущем, которое открывается перед ней.

В городе было многолюдно, в аэропорту стоял шум, толкотня, и люди проносились мимо, не встречаясь взглядом друг с другом. То же самое будет и в Дублине, когда она прилетит туда, но Синьора решила не думать об этом.

Она не строила планов, предполагая поступать по обстоятельствам. Она никому не сообщила, что приезжает, — ни своей семье, ни даже Бренде. Она найдет комнату и сама позаботится о себе, как всегда это делала, а потом придумает, чем заниматься дальше.