— Как нетерпеливо, мадемуазель Марс, как пылко!
— Я... к этому не привыкла..., — извиняюсь я перед водителем и чувствую, как снова краснею.
Один из коридорных забирает "Ягуар", другой подхватывает багаж. Я сопровождаю господина Фултона и его водителя, которые направляются к входу в отель под аркадой. Я смотрю в землю под ногами, на которой мозаикой выложено название отеля. Эта роскошь стесняет меня, и я неожиданно вспоминаю, что на моей юбке пятно. Я останавливаюсь в тот момент, когда писатель открывает входную дверь.
— Я подожду вас снаружи...
— Нет, я прошу вас, пойдёмте! Приглашаю вас на кофе, как компенсацию за то, что просочилось в вашу юбку...
— Это очень любезно, — отвечаю я, совершенно растроганная его предусмотрительностью, — но...
— Вы меня боитесь?
— Вас – нет, нет, скорее взглядов гостей гостиницы, когда они увидят пятно на моей юбке...
— И осуждения всей планеты?
— Вы смеётесь надо мной, но... совершенно серьёзно: что они должны обо мне подумать?
— То, что вы неуклюжая? Полагаю, бывают ситуации хуже этой!
Он так настойчив и любезен, что я уступаю. Итак, я следую за Давидом, который самоуверенно входит в отель. Пока его мажордом идёт к ресепшену, Фултон разворачивается в направлении бара. Заведение полностью выдержано в тёмном дереве и декоративные багеты в стиле ампир покрыты позолотой, с очень красивыми креслами, подлокотники которых были вырезаны в форме лебедей. Я не привыкла к такой роскоши и чувствую себя плохо. Однако Фултон выглядит так, как будто он полностью в своей стихии. Мужчина заказывает две чашечки кофе. Я сажусь напротив него, причём свою юбку зажимаю между бёдрами и держу колени вместе, чтобы спрятать пятно.
— Я бы охотнее остановился в "Крильон" [2], — говорит он с рассеянным выражением лица, — из-за маленького балкона, выходящего на площадь Согласия... но отель закрыт из-за ремонтных работ.
Я утвердительно киваю, но задаюсь вопросом, возможно, Фултон подразумевает под так называемым "маленьким балконом" лоджию, которая выходит на площадь Согласия. Кажется, романист никак не может повлиять на моё молчание.
— Вы знаете, что отель "Мерис" был одним из первых отелей класса "люкс"? - продолжает Фултон с хитрой улыбкой.
Его глаза за тёмными очками не различить. Я спрашиваю себя, смеётся ли он надо мной, проверяет или беседует, просто из вежливости.
— Ах, да? — отвечаю я и выжидаю, что последует.
— Это было в конце восемнадцатого века. Париж входил в маршрут поездок по Европе, совершаемых в то время молодыми состоятельными англичанами, завершающими свое обучение... Вы студентка?
Я качаю головой и кусаю губы. Почему я так обороняюсь? Почему меня огорчает мнение американского миллиардера, который через несколько дней уедет, и я никогда больше его не увижу? Близость писателя заставляет меня нервничать: каждый раз, когда он что-то берёт, я ощущаю, что Фултон хочет коснуться меня, и вздрагиваю. Полагаю, мужчина меня запугивает.
— У вас есть любимый автор? — он спрашивает у меня, чтобы добавить воодушевления беседе, которая снова превратилась бы в неловкое молчание.
— Мне особенно нравится Александр Дюма.
Он изумлённо поднимает бровь над краем своих очков. Совершенно очерченную бровь, такую же чёрную, как его волосы.
— Александр Дюма? Поразительно для женщины. Всё же, он, скорее, автор для юных мальчиков.
— Может быть, "Три мушкетёра"... Но я предпочитаю его мемуары и путевые заметки...
— Так как я их не читал, мне тяжело разделить ваш энтузиазм.
Я неважно себя чувствую. Я должна была развивать беседу, разъяснить ему, что люблю Дюма, но боюсь нагнать на него тоску, и, право не знаю, как и с чего я должна была начинать разговор. Фултон в полной мере вежлив, и я бы с радостью показала ему себя с более выгодной стороны. Но не могу ни о чём думать. Молча, я пью свой кофе.
— Может, вы хотите принять душ, прежде чем мы поедем в "Ларок"? — наконец, спрашиваю я.
— Не знаю, как я должен воспринимать это предложение...
— Возможно, вы захотите освежиться? — заикаюсь я как школьница, которую поймали за воровством.
— Очень любезно, что вы озабочены моим благоденствием. Тем не менее, я не хочу оставлять вас здесь одну. Возможно, это приведёт к нежелательной встрече.
— Здесь? Вы думаете, что в любое мгновение здесь, в "Мерисе", может остановиться банда преступников?
— Может быть, не преступников... а какой-нибудь очаровательный многообещающий юноша, это очень даже возможно.
— Эти "золотые мальчики" меня не пугают...
— Зато меня!
В какую игру он играет?
Между тем дворецкий возвращается. Мажордом шепчет что-то на ухо Давиду, который вслед за этим немедленно поднимается.
— Итак, хорошо, мы едем в издательство, — восклицает он.
Я встаю и следую за ними. Снова "Ягуар". Что за странное ощущение ехать на таком автомобиле класса "Люкс" через Париж. У меня было чувство, будто я богатая туристка, которая прогуливается по городу. Впечатление больше, чем странное – великолепное. Я избегаю разглядывания Давида Фултона, хотя имею такое желание. Однако он ничего больше не говорит, но производит не менее презентабельное впечатление: его запах, тепло, которое излучает мужчина... Я снова краснею.
Через четверть часа мы добираемся до улицы Дракон в шестом округе и останавливаемся перед издательством "Ларок". В этот раз я жду, пока мажордом откроет мне дверь, потом выходит Давид. Он снимает свой тренч, и оставляет его в машине. Писатель изысканно элегантен, совершенно скромно одет: узкие джинсы и чёрная тенниска, под которой угадывается его хорошо сформированный пресс.
Он похож на рок-звезду. Мы идём к великолепному зданию через ворота, окрашенные в тёмно-зелёный цвет, и пересекаем залитый солнечным светом внутренний дворик. Девчонки из книжного издательства, которые зовут себя моими коллегами, стоят около окон, ожидая Давида Фултона как мессию. В самом деле, они никогда в этом не признаются, но я знаю, что все охотно были бы на моём месте и встречали бы писателя в аэропорту. Но, так как вот-вот наступит литературная осень, сотрудники должны были оставаться в офисе. Мы используем старую лестницу со стёртыми ступенями на первом этаже. Дама, полностью одетая в красное, встречает романиста в приёмной. Адель покидает свой рабочий кабинет, чтобы жарко его приветствовать. С трудом верю, но она улыбается! Я не могу вспомнить, чтобы эта женщина когда-нибудь улыбалась...
Адель Масон – моя начальница. Она его издатель, которая заботится о французском издании романов Давида Фултона, координирует и проверяет переводы, отбирает фронтиспис [3] , редактирует текст на откидной странице суперобложки, чтобы читатели захотели прочесть роман. Ей около тридцати, но, кажется, она немного старше. По обыкновению, Адель носит брючный костюм, и её волосы связаны в строгий узел. Однако сегодня женщина поражает воображение своим сексуальным красным платьем и туфлями на высоких каблуках. Её белокурые волосы распущены и падают на спину. Давид подчёркнуто прохладно пожимает ей руку. Через переплетённые лабиринтные проходы мы следуем за Адель, которая плывёт впереди нас на десятисантиметровых каблуках в офис месье Ларока – директора.
Кристоф Ларок встаёт и встречает Давида Фултона, чтобы пожать ему руку. Он маленький, седой, около шестидесяти лет, немного полный, сын основателя издательства Жана-Мишеля Ларока. Его взгляд скользит сквозь меня, как будто я – мебель. Потом директор предлагает Давиду и Адели сесть с другой стороны его письменного стола. Я останавливаюсь, скрещиваю руки за спиной, пристально смотрю на свои ноги. Ситуация действительно неловкая. Давид обращается ко мне:
— Я должен принести вам стул, мадемуазель Марс?
