– Хотеть, не значить позволить, – протянула я соблазнительно.

– М-м неужели?!– усмехнулся он, а затем прошептал у самого уха. – Когда мы останемся одни, ты будешь примерной девочкой и позволишь.

– Ошибаешься. После того, как ты грязно…

– О, да! «Грязно» – мне нравится, – перебил он и потянулся к блинам, я стукнула его по руке.

– А вот на это, тем более, не надейся. Мы, кажется, договорились, что ты останешься голодным, если не уберешь за собой.

Маркус закатил глаза, как бы спрашивая: «Ты сейчас серьезно?»

– Мы? Я на это не подписывался, любимая, – открестился он, и началась игра: Маркус тянулся к чашке, а я всячески извивалась, не позволяя ему добраться до нее. Но вскоре он прижал меня одной рукой к столу, а другой – ухватился за блин и потряс им у меня перед лицом, а после с наглой улыбкой откусил.

– Хочешь? – насмешничая, вновь подразнил он, поднося оставшуюся половинку к моим губам. Ну, а я не стала морозиться, да цапнула.

Боже, какое же у него было лицо, когда я вцепилась зубами в его пальцы, измазанные в масле. Маркус дернулся назад, отчего мои зубы еще сильнее впились в кожу. Я давилась блином, но удерживала скользкие пальцы.

– Эни, черт, больно же!

Я кивнула и оскалилась, выставляя напоказ зубки, крепко удерживающие свою добычу.

– Будь хорошей девочкой, – попросил он, погладив меня по щеке.

Ага, жди, красавчик. Я научу тебя хорошим манерам.

Но, к сожалению, моим планам не суждено было осуществиться, зашел Мэтт, и мне пришлось вести себя прилично.

– Ты наглый врун! – прошипела я, прожевав блин.

– А ты что, только узнала? – невозмутимо парировал Маркус, садясь за стол напротив Мэтта. Я лишь покачала головой и налила сыну чай. Мои мужчины принялись за еду, начав обсуждать какой-то матч, я же налила себе кофе и направилась на второй этаж, чтобы принять душ.

– Ты не собираешься завтракать? – раздался мне в след вопрос.

– Нет, я уже съела блин, – ответила я, обернувшись. Маркус приподнял недоуменно бровь. Мэтт же переключил свое внимание с отца на планшет. Когда я увидела, как он жирными пальцами скользит по дисплею, меня затрясло от злости.

Я тысячу раз говорила этому засранцу, не зависать в интернете, когда он ест, и просто беречь вещи. Пусть у папочки денег куры не клюют, но это не значит, что все можно.

– Матвей, немедленно убери планшет со стола, пока я не выкинула его к чертям собачим! –процедила я сквозь зубы, едва сдерживаясь, чтобы не повысить голос. Мэтт скорчил рожицу и нехотя, отложил айпад. Маркус нахмурился и потрепал сына по голове, что меня добило.

– Только не надо поощрять свинство! – все же повысила я голос.

– Мне казалось, ты собиралась куда-то идти? – последовал недвусмысленный намек на то, чтобы я проваливала отсюда. Я перевела взгляд на сына, который теперь сидел с легкой улыбкой, почувствовав негласную поддержку в лице отца. Злость дошла до критической отметки, и я вспылила.

– Знаешь, что....

– Знаю! – оборвал Маркус. – Тебе нужно поесть и, тогда не будет желания содрать с кого-нибудь шкуру живьем.

– А можно я как-нибудь без тебя разберусь?! – огрызнулась я, не замечая, что небольшое замечание перерастает в скандал.

– Разберешься? Ты и во время ужина ничего не съела, я ничего не сказал вчера, потому что думал, что ты просто не хочешь. Теперь же вижу, что у тебя в голове какая-то дурь!

– К твоему сведению, мне уже почти тридцать, и я стараюсь следить за своим питанием.

– А причем тут твой возраст? – недоуменно спросил он, отставляя стакан. Скрестив руки на груди, он откинулся на стуле, буравя меня тяжелым взглядом. Мэтт склонил голову, как можно ниже, стараясь быть незаметным, но я была слишком заведена, чтобы обратить на это внимание.

– Притом, что есть такая штука – целлюлит называется, может слышал? – сыронизировала я, Маркус ошарашено замер, а после расхохотался, вызывая у меня неловкость и смущение. На глаза тут же навернулись злые слезы.

Знаю, он прав, но это слишком стыдно признавать, что после всех его похождений у меня развился комплекс, особенно, когда он заявил.

– Ты и так, как доска, какой, на хрен, целлюлит?!

Сказать, что меня это задело – не сказать ничего. Я вспыхнула, как спичка и уже не соображая ничего, выплюнула:

– О, ну естественно, я для тебя «доска»! Судя по последней твоей пассии, тебе больше по вкусу кобылы, компенсирующее размером сисек, отсутствие мозгов.

Маркус побледнел, сглотнул тяжело и кинул взгляд на Мэтта, который теперь смотрел на меня выпученными глазами. Я же, поняв, что сказала, не нашлась со словами. Поэтому резко отвернулась и побежала наверх, слыша, как Маркус неловко объясняет сыну:

– Сынок… эм… мама, кажется, сегодня не с той ноги встала, не обращай внимание.

Господи, как я могла высказать все это при сыне?! Он ведь уже не маленький, все понимает.

Поднявшись в спальню, я начала мерить ее шагами, костеря себя на чем свет, пока дверь не открылась, и на пороге не появился взбешенный Маркус.

– Ты совсем сдурела? – процедил он, закрывая за собой дверь. Я же задрожала от ужаса, меня заколотило и, я попятилась от него, прожигая обезумевшим от страха взглядом дверь. Он же, не замечая этого, продолжал. – Ты можешь высказывать мне хоть тысячу раз все свои претензии, но не смей делать этого при сыне!

– А что такое? – сама не ожидая от себя, вскричала я. – Боишься, что сын узнает, какой его папаша козел? Так он узнает, как бы ты ни старался казаться хорошеньким.

Маркус замер, остановился в метре от меня, устало вздохнул. Оглянувшись вокруг, усмехнулся горько и затем вновь посмотрел на меня и тихо ответил:

– Думаешь, я не понимаю этого? Думаешь, все эти гребаные, четыре года я сидел и видел в небе розовых пони? Считаешь, только тебе тяжело? Ни хрена! Мне тоже, Анна, ибо я должен искать в себе смелость, чтобы просыпаться и встречаться с твоим взглядом, полным осуждения, обиды, а далеко не прощения! Легче сбежать, спрятаться от последствий своих грехов и ошибок, чем сталкиваться с ними каждый день лицом к лицу. Я помню все, Анна, каждое слово, которое сказал тебе, каждый… – он тяжело сглотнул, опустил глаза в пол и продолжил, – удар, который нанес, каждую измену, предательство и унижение. Тебе не нужно напоминать мне о них. Они в моей памяти навечно и, это мое проклятье – каждый день прокручивать в своей голове твои слезы, твои просьбы. Рвет изнутри, Эни, знание, что я сам – вот этими руками, – превратил жизнь, как свою, так и любимых людей в ад. Знать, что стал для любимой женщины жалким подобием мужчины, для сына – конкурентом за внимание матери, для матери – ошибкой воспитания, а для всего мира жертвой ситуации. Я не жалуюсь, но меня достаточно наказала жизнь за тебя, поэтому не трать своих сил, пытаясь задеть меня еще сильнее, я приму это, как должное.

Я не знала, что ответить на это признание. Пожалуй, я была не лучше его, а может, просто он сделал меня жестокой, но сожаления, как такового, я не чувствовала, как и чувства удовлетворения. Просто было горько.

– Извини, что затронула эту тему при сыне. Нервы ни к черту, – только и смогла я сказать, но Маркус казалось, ждал чего-то еще. Ну, что ж, коли хочется, то получите и распишитесь. – Однако, я не буду извиняться за то, что сказала. Все это чистая правда.

– Хочешь моей крови? – усмехнулся Беркет.

– Нет, просто ты слишком много боли причинил мне. Так много, что в себе держать не получается, как ни стараюсь.

– Тогда зачем все это? Не проще ли найти другого мужчину и жить спокойно? – спросил он бесцветным голосом, а я, горько усмехнувшись, призналась:

– Ты испортил для меня любого мужчину, само слово испоганил для меня. Знаешь, какие у меня ассоциации? Когда слышу «сильный», сразу прикидываю его удар, «красивый» – подсчитываю его любовниц, «богатый» – сразу ставлю крест.

– Прости меня! – прошептал он. Я покачала головой и также шепотом произнесла:

– Избавь меня от страха. Сделай так, чтобы я поверила, что мужчина – это не опасное чудовище, а напротив, тот, с кем я буду в безопасности, тот, кто является гребаным защитником!