Я проснулась очень рано и, совершенно не понимая, что происходит, и почему я в кабинете. А когда повернулась, едва не пришла в ужас, обнаружив, что в постели не одна, хотя кожаный диван вместо простыни и плед на замену одеялу сложно назвать постелью, но в ту минуту меня волновал лишь спящий рядом муж, точнее бывший муж.

За пять лет, прошедших с нашего развода, я до сих пор почему-то считаю его «своим» и в тоже время бесконечно чужим. Как такое возможно? Сама не знаю. Но факт оставался фактом, и я чувствовала смущение, словно мы не десять лет знакомы, а всего одну ночь. Мне было не по себе за свое вчерашнее поведение. Набросилась на него, словно изголодавшаяся по мужику баба. Впрочем, я такая и есть, вот только не по мужику, а конкретно по нему. По рукам его нежным и в тоже время грубым, дарящим, как неземное наслаждение, так и адскую боль.

Мне всегда нравились его руки. С юности был пунктик обращать внимание, прежде всего, на них. У Маркуса они красивые и ухоженные, с сеточкой проступающих под смуглой кожей вен, с мелкими шрамами на костяшках пальцев, с идеальным маникюром, что меня немного веселило поначалу. Наверное, сказывался русский менталитет или просто я такая «темная» была. Пальцы моего мужчины из тех, что называют «музыкальные»: длинные, худые, узкие на кончиках, широкие в середине и вновь сужающиеся у основания, из-за чего кольцо, которое он носил на мизинце, было ему великовато, но не спадало. Обручальное же он никогда не надевал, и это было обидно, хотя в череде бесконечных обид уже кажется мелочью.

Я любила его руки, пока не начала бояться и, кажется, до сих пор не искоренила этот страх. Смотрю на них: лежат у меня на талии, а я даже прикоснуться не могу, словно все, что было этой ночью, было не со мной. Вчера эмоции захлестнули, и я на мгновение освободилась от оков, сдерживающих меня на протяжении пяти лет, но сейчас чувствую, как вновь, будто каменею, возвращаюсь в свой кокон натянутых улыбок, продуманных слов, осторожности, наблюдательности и подозрительности. Анна Гончарова теперь такая, а то, что было ночью – это лишь отголосок прошлых дней, ностальгия.

Полежав еще немного, собралась с духом и осторожно начала подниматься, стараясь не разбудить Маркуса. За окном еще было темно, поэтому я наощупь стала шарить по полу в поисках трусиков, которые Маркус снял с меня где-то на диване. От воспоминаний в животе сладко оборвалось, я улыбнулась краешком губ. Однако стоило повернуть голову, улыбка погасла, сердце ухнуло с огромной высоты, и я застыла, встретившись с пристальным взглядом, от которого мурашки побежали по коже.

В полумраке Маркус был похож на героя романа Стокера: короткие, черные волосы после сна были всклокочены и торчали в разные стороны, завиваясь у висков. Несмотря на то, что Маркус был смуглым, кожа его имела нездоровый, сероватый оттенок. Оно и понятно, из тюрьмы здоровыми не возвращаются. Лицо было настолько худым, что черты заострились и казались, будто высеченными из камня. Впалые щеки были покрыты щетиной, придавая лицу разбойничий вид. Но самыми зловещими были глаза: не карие, а черные, дьявольские. Они казались большими за счет худобы и были слегка прищурены в эту минуту.

Маркус настороженно следил за каждым моим движением. Я тяжело сглотнула, очередная попытка улыбнуться провалилась с треском. Меня затопило чувство неловкости, и я прижала плед к груди, стараясь хоть немного прикрыть наготу. Маркус заметил это движение и слегка нахмурился. Я почувствовала себя настоящей дурой, но ничего не смогла с собой поделать. Что-то сковало изнутри и не давало вздохнуть.

– Доброе утро! Ты рано проснулся, – выдавила я из себя. Маркус ничего не ответил, приподнялся и, обхватив меня за талию, притянул к себе, а в следующую секунду я уже оказалась лежащей на боку, спиной к нему.

Сердце заколотилось, как сумасшедшее, когда горячее тело Беркета прижалось ко мне. Все же сказывалось четыре года без мужчины. Мое тело слишком остро реагировало даже на невинное поглаживание.

Откинувшись назад, я прижалась плотнее, чувствуя ягодицами эрекцию Маркуса. Жар разлился по всему телу, между ног стало влажно. Всего лишь одно прикосновение, а я уже готова для моего бывшего мужа.

Надо признать, это пугает, я боюсь его власти надо мной: над моим телом и чувствами. А ведь мне казалось, я научилась противостоять этой зависимости.

«Кажется, надо крестится, дорогуша» – насмешливо отвечает мое тело предательской дрожью на грубоватую ласку, когда Маркус начинает поглаживать мою грудь, слегка сжимая соски.

– Что это сейчас было? – спрашивает он хрипло, целуя мою шею, зная, что схожу от этого с ума.

– В смысле? – непонимающе шепчу, боясь выдать голосом свое состояние. Маркус молчит, продолжая ласкать меня.

Его горячий язык скользит по коже, оставляя влажный след, бедра едва заметно двигаются, создавая трение между нашими телами, и я чувствую, как его большой, твердый член скользит по моим ягодицам, доводя меня до нетерпеливой дрожи этими эротичными движениями. Мне становится жарко, влажно и невыносимо душно.

Хочу его до потери пульса, до ломоты во всем теле. И Беркет, зная это, будет мучить до тех пор, пока я не начну просить, умолять его трахнуть меня.

Да, именно трахнуть. Обычно, такие пытки заканчиваются этим. Маркус умеет довести до состояния неконтролируемой жажды, когда превращаешься в какое-то животное в гоне, подвластное только зову плоти.

Впрочем, с Маркусом иначе нельзя. Он не признает притворства в сексе, требует полной отдачи, снятия привычных масок и амплуа: отключения всего, кроме инстинктов и желаний. Для этого он сделает все, и ему это, как и всегда, удастся. И дело здесь не столько в чувствах к нему, сколько в его умении доставить женщине удовольствие, в его сексуальном поведении.

Уверена, каждая из женщин, побывавшая в его постели, испытывала эту потерю контроля. И меня это злит. Боже, как же меня это злит! Однако, как ни противно мне признавать, меня это в равной степени заводит, вызывает какое-то грязное удовольствие.

Однозначно, я сошла с ума. Рука Маркуса медленно скользит вниз по моему животу, но я еще не настолько расслабилась, поэтому крепко сжимаю бедра. Однако, Беркету совершенно наплевать на мои капризы, он знает, чего я хочу на самом деле, и нагло втискивает руку мне между ног, грубо преодолевая сопротивление, и продвигаясь к заветному местечку.

Прячу лицо в ладонь. Черт, какая же я возбужденная!

Чувствую довольную ухмылку на губах Маркуса, когда он касается ими моей спины, и его пальцы медленно скользят вперед-назад. Я дрожу, словно припадочная. Кровь кипит, разгоняя по телу огонь и опаляя к щекам. Мне так стыдно за свою готовность. Хотя, казалось бы, что в этом такого?! Но только не для меня – дурочки, до сих пор не избавившейся от проклятой, девичьей застенчивости.

Между ног очень влажно и, пальцы Маркуса сразу же проникают в меня. Прикусываю губу до ноющей боли, чтобы не застонать, когда он начинает неторопливо ласкать меня, двигая рукой. Другой же касается моего лица, поворачивает к себе и вдруг произносит стальным голосом, не прекращая доводить до экстаза:

– Не делай так больше, мне это не нравится.

– к-Как? – ничего не понимая, стону, прикрыв глаза. Но тут же открываю, услышав грубый ответ.

– Не уходи от мужа по-английски, словно шлюха.

Что сказать? Беркет, кажется, входит в привычную роль хозяина.

– Ты мне не муж. Мы в разводе по твоей милости, если забыл! – напоминаю язвительно, задетая его тоном. Но тут же сообразив, что сказала, когда он вдруг замирает позади меня, тоже замираю, скованная неловкостью и сожалением. Мне становится не по себе.

Я не хотела давить на больное или чем-то попрекать Маркуса, просто как -то вырвалось само и, теперь я не знала, чем исправить свою оплошность. Хотела повернуться, чтобы извиниться, но Маркус не позволил, хмыкнул только и, осторожно вытащив из меня пальцы, сам перевернул на спину и навис сверху, прожигая странным взглядом. Я не смогла ничего сказать, просто смотрела на него, закусив губу и дрожа, сама не понимая отчего. То ли от возбуждения, то ли от холода, то ли от страха. Беркет погладил меня по щеке.