Говоря в собирательном смысле, ученые хотят находить свои ошибки и исправлять их.
Религии, культы и псевдонаучные движения стремятся пресекать любые новшества. Они хотят, чтобы их последователи перестали задавать вопросы и просто приняли их систему верований. Разница очевидна. Предположим на минуту, будто ученые пришли к убеждению, что теории Эриха фон Дэникена о причастности инопланетян к строительству древних сооружений нужно воспринимать всерьез. Тогда они начали бы задаваться вопросами. Откуда прибыли эти инопланетяне? На каких кораблях прилетели? Что им здесь нужно? Принадлежали ли они к одному виду или к нескольким? Была ли у их визитов какая-либо закономерность? Сторонникам теорий фон Дэникена вполне достаточно считать, что это были самые обычные инопланетяне, и они не задают лишних вопросов. Древние сооружения построены инопланетянами – и все тут, спорить не о чем.
Точно так же думали сторонники как ранней теории божественного замысла, так и ее современных воплощений – креационизма и «разумного замысла», новейшей квазирелигиозной фантазии: если мы знаем, что все живые существа были созданы (не важно, Богом ли, пришельцем или другим неведомым разумным творцом), значит, вопрос решен и больше над ним не стоит и размышлять. Мы не пытаемся искать доказательств, которые могли бы опровергнуть наши убеждения. Мы ищем только подтверждения. Примите на веру, что вам говорят, и не задавайте вопросов.
Ах да, наука тоже не поощряет лишних вопросов, говорят последователи культов и религий. Вы не принимаете всерьез наши взгляды, вы не допускаете подобных вопросов. В школах на уроках естественных наук вы не даете нам показывать наши идеи как альтернативу вашим взглядам на мир.
Отчасти это действительно так – особенно что касается школьных уроков. Но ведь речь идет об уроках естественных наук, значит, на них должны учить наукам. А притязания культистов, креационистов и закоснелых теистов, придерживающихся теории разумного замысла, к науке не относятся. Креационизм – это лишь несложная теистическая система убеждений, не подкрепленная каким бы то ни было достоверным научным обоснованием. Посещения Земли инопланетянами имеют под собой лишь слабые и несвязные свидетельства, и большинство из них легко объясняются самыми простыми особенностями древней культуры. Теория разумного замысла заявляет о доказательствах, но те рассыпаются на части даже под поверхностным рассмотрением с точки зрения науки – это описано в книгах «Почему разумный замысел терпит крах?» под редакцией Мэтта Янга и Танера Идиса и «Споры о замысле» Уильяма Дембски и Майкла Руса (обе вышли в 2004 году). И когда люди (просим заметить, не из перечисленных выше) утверждают, будто Гранд-Каньон свидетельствует о Всемирном потопе – печально известном событии, случившемся сравнительно недавно, – доказать их неправоту не составляет труда.
Принцип свободы слова предполагает, что их взгляды нельзя ущемлять, но это не значит, что их нужно включать в школьную программу, как не нужно и освещать отношение науки к идее существования Бога в воскресной проповеди. Если вы хотите, чтобы ваши взгляды на мир попали в школьную программу, вам нужно научно ее обосновать. Но поскольку культы, религии и альтернативные системы верований не разрешают людям задавать неудобные вопросы, получить необходимых доводов они, соответственно, не могут. Слепым бывает не только случай.
Научное восприятие нашей планеты как единственного дома для нас и для созданий, с которыми мы делим ее и окружающую вселенную, вырабатывалось многие тысячи лет. Развитие науки – это пошаговый процесс, озеро понимания, которое непрерывно наполняется неисчислимым множеством мелких капель. Как и озерная вода, наше понимание может испариться: то, что нам понятно сегодня, завтра, может быть, объявят бессмыслицей, равно как и то, что мы понимали вчера, но сегодня считаем бессмыслицей. Мы говорим «понимание», а не «знание», потому что наука – это одновременно и нечто большее, и нечто меньшее, чем собрание непреложных фактов. Большее – потому что включает организационные положения, объясняющие, почему мы так склонны верить фактам: странные траектории планет дают все основания полагать, что они движутся под воздействием гравитации, обусловленной математическими законами. Меньшее – потому что то, что кажется фактом сегодня, завтра может оказаться ложной трактовкой чего-нибудь другого. В Плоском мире, где очевидное, как правило, оказывается правдой, мелкое и незначительное Солнце действительно вращается вокруг большого и значительного мира людей. Мы когда-то считали, что наш мир устроен точно так же – долгие столетия это считалось «фактом», причем весьма очевидным.
К крупным организационным положениям науки относятся теории – связные системы идей, объясняющих огромное количество фактов, которые иначе не имели бы связи между собой и которые выдержали серьезные испытания, созданные умышленно, чтобы их опровергнуть в случае, если они не согласуются с действительностью. На веру их приняли просто так: ученые пытались доказать их ошибочность, но это им до сих пор не удалось. Их неудачи не доказывают истинность теории – ведь всегда есть источники для возможных нестыковок. Теория гравитации Исаака Ньютона в сочетании с его же законами движения служила – и по-прежнему служит – точным и подробным объяснением движения планет, астероидов и прочих тел в Солнечной системе. Но в ряде контекстов, – например в случае с черными дырами, – ее заменила собой теория общей относительности Альберта Эйнштейна.
Подождите пару десятилетий, и какая-нибудь новая теория сменит и ее. Можно выделить кучу признаков того, что в передовой физике сегодня ладится не все. Когда космологи вынужденно вводят понятие странной «темной материи», чтобы показать, почему галактики не подчиняются известным законам гравитации, а затем отбрасывают еще более странную «темную энергию», объясняющую, почему галактики удаляются друг от друга с возрастающей скоростью, при том что существование этих двух темных сил не имеет под собой почти никаких доказательств, – тогда предстоящая смена парадигмы буквально висит в воздухе.
Наука по большей части развивается пошагово, но случаются в ней и резкие события. Так, теория Ньютона была одним из величайших научных прорывов – не дождем, взволновавшим поверхность озера, но мысленным штормом, поднявшим бушующие потоки. Однако «Часы Дарвина» посвящены другому мысленному шторму – теории эволюции. Дарвин сыграл для биологии роль, сопоставимую с ролью Ньютона для физики, но сыграл ее по-своему. Ньютон вывел математические уравнения, позволившие физикам выполнять расчеты и проверять их с точностью до множества чисел после запятой; это была количественная теория. А идея Дарвина выражена словами, а не уравнением, и имела качественный, а не числовой характер. Несмотря на это, она стала не менее, а возможно, и более влиятельной, чем теория Ньютона. Дарвиновский поток бушует и по сей день.
Итак, эволюция – это теория, причем одна из самых влиятельных, масштабных и важных из всех, что когда-либо были придуманы. Здесь стоит заметить, что слово «теория», зачастую применяемое в совершенно другом значении, в данном случае означает идею, предложенную для проверки. Строго говоря, ее было бы логичнее назвать «гипотезой», но этого вычурного, педантично звучащего слова обычно стараются избегать даже ученые, которые разбираются в подобных вещах. «Я придумал теорию», – утверждают они. Нет, ты придумал гипотезу. Нужны годы, а может, и столетия самых суровых испытаний, чтобы она превратилась в теорию.
Теория эволюции была гипотезой раньше – сейчас она по праву стала теорией. Злые языки придираются к этому слову, забывая о его втором значении. «Всего лишь теория», – говорят они с пренебрежением. Но истинной теорией, выдержавшей тщательную проверку, нельзя просто так пренебречь. Отсюда возникает еще больше причин принимать всерьез теорию эволюции, а не альтернативные объяснения, основанные, скажем, на религиозных убеждениях – ведь религия не предусматривает обоснования этих убеждений. В этом смысле теории оказываются самыми стойкими и правдоподобными элементами науки. В общем и целом, они также внушают больше доверия, чем большинство других продуктов человеческого разума. Поэтому то, о чем люди думают в момент своих песнопений, на самом деле должно называться «всего лишь гипотезой».
