Узнав про затею, Наталка решительно воспротивилась:

- Не то время! Неуместно!

Пожилые женщины напустились на нее.

Жалийка:

- Что ты понимаешь? Испокон веку так заведено!

Веремийка:

- Не сами выдумали, от матерей переняли.

Варвара Снежко:

- Пусть будет так, дочка, как люди говорят.

Родион целиком разделяет мнение женщин:

- Правда ваша, потому как в атаку Сергею ходить, может, и не страшно было, а сватать дивчину не у каждого духу хватит...

Как водится, сватам дают каравай в руки, с почетом усаживают за стол, расспрашивают, где бывали, что слышали. Чтобы, значит, по старинному обычаю повести обстоятельный разговор - случаем, не заблудились ли, не сбились с пути... Чтобы всякими там обиняками дойти до дела.

Тут Сергей, человек малосведущий, да и нетерпеливый вдобавок, нарушил торжественный обычай, на нет свел задуманный с самыми добрыми намерениями приятный лад. Встал из-за стола и не то недовольно, не то смущенно выпалил:

- Вот я весь перед вами, из госпиталя прямо: хотите - принимайте, хотите - выпроваживайте!

Наталку в жар бросило, сваты насупились - пропали рушники!

Варвара Снежко выручила, повела со сватами степенный разговор, как она с мужем своим, Иваном Микитовичем, прожила и он ей за всю жизнь грубого слова не сказал. Потом, перед Сергеем стала изъявлять свое уважение, перед его ранами, перед его славой, - защитник Отчизны. Любитесь, детки мои, дай бог вам счастья. Почитайте друг друга, я рада, что судьба породнила вас.

Искренность матери взяла Сергея за душу, даже слезы навернулись, в такую минуту не до слов, он скупо благодарит мать за доверие, низко кланяется.

На ту пору подошли старики, принесли с собой веселье в хату, Аверьян с Келибердой и Нещеретным уселись на лавку, вынули из-под полы скрипки, взмахнули смычками, очаровали хату, свадебный танец заиграли:

Ой дiвчина-горлиця,

До козака горнеться...

Мусий Завирюха обратился к солдату с отцовским словом: село понемногу вылезает из землянок, в первую очередь выводим на свет матерей с детьми, уже поставили хату Марии Рожко.

Родион тоже не молчит:

- А покрывает хаты погорельцам дед Нещеретный, тот, что пилит на скрипке, у которого сын, старшина Василь, награжден двумя орденами Отечественной войны...

А кто не награжден? Разве Салтивцу не пишет командование благодарность, что воспитал достойного сына?

Горды отцы своими детьми.

Арсентий:

- Мой сын подбил два вражеских танка, отомстил за отца.

Аверьян:

- Мой сын брал Киев...

После этих разговоров Сергей поник головой - на полпути к Берлину вышел из строя... Всякому понятно, что печалит солдата.

Девчата, с трудом пробившиеся к подруге, тоже сказали солдату приветливое слово. Радушные, милые, чего только они не наобещали! Ладно уж, мы и это лето косой помашем, и на скирде потопчемся, и землю вскопаем, выполем, пока машины заведутся, набирайтесь только сил!

Душевные девчата! Сдается, весь мир готовы обнять.

В сельской хате, претерпевшей столько лиха, звенят песни и веселье, в окошко заглянуло солнышко.

15

Яблоня нарядно расправила ветви, звенят белые грозди.

Под яблоней стоит дивчина с поседевшей косой, задумчиво изможденное лицо.

Полощутся под ветром буйные всходы, ласковое солнышко пригревает землю.

Нежно воркует голубка.

В саду птахи поют, перекликаются. Иволга славит день. Сверкают капельки росы, земля расцветилась теплыми красками.

Защелкал соловей, будто приветствовать хотел Катерину.

Будь счастлива, милая пташка! Сколько горестных воспоминаний навевала ты апрельскими ночами на чужбине.

Дорога к селу вела кладбищем. Сколько могил прибавилось! Катерина замерла. Приникла к кресту, оплакивала младших братьев, погибших от вражеской пули.

- Я уже думала, что отплакалась за эти годы...

Мать, Ефросинья, идет полем с мотыгой, видит - убивается какая-то дивчина на могиле. Подкосились ноги. Упала рядом с дочкой, запричитала:

- Худое, измученное мое родное дитятко! Я ж твои сорочки, платочки слезами перемыла. Не думала живой увидеть...

Лишь по голосу признала мать дочку. Была как яблочко, теперь одни косточки. Ни кровинки! Едва ноги таскает. Где твое белое личико? Где твой румянец? Поседела коса, ввалились глазоньки, на шее синие жилы вздулись. Истоптали нелюди жизнь дивчине. Высохла в неметчине, увяла, сгорела. Это ж ты умирать пришла!

Как ни было горько, Катерина улыбнулась сквозь слезы:

- И не подумаю!

- Я и на картах гадала, все тебя высматривала... На пасху в церкви поминала... Кликала тебя: дитятко мое, Катерина, хоть во сне приснись ты мне...

Мать ведет дочь огородами, оплакивает сыновей, на фронте погибших, и в кузнице-то ковали, и на тракторе пахали. Враг не пожалел и малышей. Мои перепелочки, я ли вас не холила, я ли не растила.

Дочь не узнает двора.

- Чья это хата?

- Наша.

В земляночку дочь ведет.

Разоренное село полегоньку поднималось на ноги.

Во дворе свален сосновый лес - на стропила, на матицу, на балки.

- Будем ставить хату. Нет еще решетника. Мусий Завирюха обещал...

Повеселела земляночка, как вернулась дочка из неволи. Мать не знает, чем и угостить.

- Я тебе булочку испеку. Я тебе яичко сварю.

Дочка села к неоструганному столу. Землянка радовала яркими красками, - рыжие стены были украшены цветистыми рушниками, вышитыми еще Катериной.

- Как уберегли?

- В землю прикопала.

Набежала улыбка, помягчело лицо.

Мать купает дочь, сама плачет. Была как цветочек, веселая певунья тень одна пришла. Шишки на руках, застужены руки. Ноги - как палочки. Одни косточки.

Вышитая сорочка, запах полотна освежает, туманит голову, дочь сидит в родной хате, мать суетится, не отходит, ублажает, словно малого ребенка. Начали сходиться девчата, пришли Текля с Галей, упали на шею подруге, наплакались, нагоревались. Народу набилось - полна землянка. Кто пирожок принес, кто молока, яичек, огурчики, помидоров, а кто и моченых яблок село понемножку выбивалось из нужды. У Катерины разбежались глаза, изголодалась по соленьям да квашенью. Тонкой рукой, на которой вздулись синие жилы, потянулась за яблочком, набросилась жадно, заходили косточки на лице. Утолив голод, обвела подруг влажными глазами.

Когда пришли Наталка с Сергеем, люди подставили табуретку, чтобы не трудил солдат покалеченную ногу. Сергей смутился - столько внимания проявили к нему. Катерина, глянув на молодую пару, чутьем уловила все, что произошло, и порадовалась за подругу, да вот беда, в тесноте к ней не подступишься. А так хотелось поделиться с подругами своими невзгодами за время разлуки.

- Чего ты такая измученная? - спрашивают люди Катерину.

- Сорочка на мне с тоски истлела. Колодочки на ногах носила. В мешках ходила. Очистки ела. Издевательства терпела. Вылезли косы. У них бабки не поседели, а я, молодая, седая! Зачем вас, тетенька, сюда завезли, ведь вы старая? - спрашивают дети у меня.

Матери, которые не имели вестей от дочек, слушали сердцем девичью повесть. Насупили брови старики.

Землевладелец Карло Лейман набрал по шесть марок уйму рабов. Никто ему не по нраву. Девчата подорожник ели. Высевками замутят воду - ешь без всякой заправки. Ни луковицы, ни фасолины. Кухарка то недосолит, то пересолит. Хоть бы свеклинка попалась или картошинка. Хлеб за ножом тянется, из каштанов выпечен да желудей... Буковых опилок туда намешают, пепел пеплом, - ни кислоты, ни соли, зеленый, плесневелый, скрипит под ножом, а в середине как глина. Голодом мучаешься, а съешь - еще того хуже. Сосет под ложечкой, тошнит, изжога мучает. Как ни изнуряют, как ни теснят, люди живут, одной травой живут. Поглядывают на восток, ждут братьев-освободителей.

Землянка с суровой печалью слушала рассказ Катерины, катилась слеза по седой бороде, у девчат дрожали губы.