- А чья ты, дивчина?
- Материна.
- И друг-товарищ у тебя есть?
- Не сирота.
- Пишет?
- Не забывает.
- Что пишет-то?
- "На Берлин спешим".
Всадник скрепя сердце пустился своей дорогой, а Наталка пошла в село.
Не любит огорчать людей сентябрь. Щедро одарил он и Наталку. Вышла дивчина картошку копать, удивляется, чего это фотограф топчется в поле?
...Картошка одна к одной, крупная, чистая, лоснится на солнце. Куста не вывернешь, и как только земля выдержала, три куста - ведро!
- Хороша уродилась, лучше нигде не видел, - сознался фотограф.
Пошла окрест слава: щедрый подарок фронту вырастили девчата.
Наталка держала в ладонях огромную картофелину, - что-то уж очень легкой показалась она ей, - стирала пальцами сухую землю, а казалось, стирала радость с лица...
Прокуренная борода участливо спрашивает:
- Чего, Наталка, зажурилась?
- Как же не журиться - проволочник повыедал дупла!
Мусий Завирюха успокаивает звеньевую:
- Я век свековал в поле, а такой картошки еще не видел!
Наталка упрямо свое твердила:
- Не научились мы еще бороться с вредителями.
- Не пройдет и двух лет, как поле по-прежнему станет давать тучный колос. Заезжена, запущена была земля при немцах.
Мусий Завирюха на ветер слов не бросает.
11
Аверьян мельницу мастерит, Келиберда подсобляет, Салтивец руководит, а Родион доставляет лес.
Какая сила требуется, чтобы втащить наверх вал, на котором крылья держатся? Помогли красноармейцы - молодые, силы у них не занимать стать.
Когда прогнали немца, Салтивец обратился к председателю:
- Товарищ председатель, давай поставим мельницу...
- Я только об этом и думаю, - говорит Мусий Завирюха. - Мне из-за этой мельницы бабы уже голову прогрызли. Не иначе как тебя сам бог послал.
В помощь дал Родиона - лес будет доставлять. По указанию Салтивца, ясное дело. Кто еще в лесе так разбирается - какое дерево на кулаки, какое на ползуны, на леток, из чего порхлицу, веретено сделать, муфту?
А уж в колесе, кроме Аверьяна, никто не разбирается - какой диаметр, да сколько надо кулаков... Дуб треснет, а берест жилистый, век будет крутиться. Гнуткое дерево.
Ковать жернов вызвался Гаврила, потому как лучше кто ж сумеет? Издавна слава идет - легкая рука у него, с дедов-прадедов мельник. Кует камень так, что искры летят!
Мусий Завирюха глянул на него и говорит:
- Это ты на дерть ковал?
Салтивец подтвердил:
- Не на тот строй камень выкован.
Бородачи обступили мельника, слушают, как Салтивец отчитывает Гаврилу:
- Это тебе не паровая сила. Или ровный ветер. А на Псельских холмах ветер идет валами, набегает бурунами - насыплет крупы в муку.
Все убедились, какая это хитрая штука ветряк.
Вот уж когда Салтивец камень выковал - это да... Чародей, да и только! Мелко кованный жернов передирает зерно на крупы, перетирает в муку. Для семерни, кулаков, крыла легче, когда хорошо выкован жернов. Думаете, простая штука жернов? Да еще смотри в оба, чтобы не слишком мягок был, не то песок посыплется в муку.
Кулаки кленовые, они гонят жернов, сила-то какая, крепкие, скользить будут. На семерне шестьдесят четыре кулака - сложная грамота! - угадай, чтобы веретено попало в кулаки.
- Это вам не топчак дедовских времен - чумацкая техника! пренебрежительно кивает Салтивец в сторону Гаврилы. Тот набычился, но промолчал. Что он мог сказать? И верно, что ковал с думкой - поставят мельником, опять начнет ворочать делами Гаврила, на этом деле спокон веку никто не прогадал.
Аверьян мастерил мельницу, Келиберда у него под рукой - тешет, строгает, а уж Салтивец наблюдает, чтобы крыло было в меру выгнуто, указывает, куда какое дерево дать, чтобы не слишком мягкое было, не трескалось, было плотное и скользило хорошо.
Когда ставили ветряк, вокруг Салтивца всегда сбивалась куча любознательных людей послушать сложную грамоту, можно сказать, установку, которую давал мельничный мастер возчикам и плотникам:
- Дуб на четыре метра закапывай, на нем все основание держится, а чтобы в земле не гнил, осмолить надо.
По всей округе славится мельничный мастер Салтивец. А сколько осколков повынимали из него в госпитале! Все тело иссечено было! Спасли от смерти полушубок и ватник. А нынче Салтивец опять верховодит на селе, строит мельницу, дает указания:
- В густом лесу не руби дуб - жидковат, не обогрет солнцем, под солнцем дерево крепче. Руби, пока дерево спит, не побежали соки, не то скоро трухлявым станет...
Привезли тот дуб красноармейцы на машине, потому - коням не под силу. Когда отмечали "валовщину" (аккурат поставили вал), Салтивиц и рассказал красноармейцам историю своей жизни. В институтах-де не учился, до всего своей головой дошел.
Бывало, как соберутся друзья, что ни борода - опыт, как заведут спор про семерик да восьмерик, про крыло с парусом или без паруса, про ветряк двухпоставный или простой - сколько бы вы ни слушали, ничего не поймете, потому что опыта нет.
Мельницу поставили - лучше быть не может, кого хозяйки благодарить будут? Перед кем склонится колосистая нива?
За обедом Мусий Завирюха поздравлял плотников с победой, объявил благодарность от правления, а там еще скажет свое слово собрание.
Строители, конечно, не молчали.
Салтивец, мастер на прибаутки, зачастил скороговоркою: чтоб легко крутилась семерня, чтобы ветер гонял крылья, хорошо муку молол... И чтоб мы жили да подскакивали, а у фашистов глаза чтоб повыскакивали... Знал, что сказать!
Тут друзья повздорили.
Аверьян:
- Я поставил мельницу!
Келиберда:
- А помогал кто?
Салтивец:
- А жернов кто ковал?
Родион:
- Лес-то я вам доставлял!
Салтивец:
- А руководствовал кто?
Аверьян:
- У меня сын капитан! А другой на флоте!
Неизвестно, чье бы суждение оказалось важнее и как бы проявил себя при этом Салтивец, но как раз в этот момент плотники грянули песню, да так, что окна зазвенели, да еще не какую-нибудь - мы ж все-таки не простые люди - "Ревела буря, дождь шумел"...
Фашисты сожгли ветряк, думали обездолить людей, а ветряк опять крыльями машет, радует сердца буймирцев, мука из-под камня течет белая, ложится, что пух, сухая, аж скрипит, спорая, поднимается хорошо, хлеб что воск, долго не черствеет.
...А кто жернов ковал, вспоминать не будем.
12
Тучный ячмень уродился, клонит колос, а стебелек упругий, воробей сядет и качается на стебле.
Не нарадуется Текля. Так бы, думается, и прижала к груди колосистое поле.
Нынешним летом все буйно пошло в рост.
Картофель цвел, что туман.
Просяные метелки - что калина.
Помидоры как жар горят.
Подсолнечник знойно-желтым цветом убрал землю.
Нелегко было вырвать урожай у ненастья.
Свекла сочным, ядреным листом застлала низины.
Кукуруза - как лес, туго набиты зерном початки.
Завязывается, свивается в кочаны капуста, раскинула пышный лист - не переступишь.
Всю весну суховеи дули, солнце последнюю влагу вытягивало, налетели шальные ветры, - жаворонок не отрывался от земли, чтобы не унес ветер.
Сойдутся девчата в круг. Солнце обжигает цвет. Дрожит чахлый стебелек. Все печальнее девичьи глаза. Сохнет опаленный солнцем стебелек, глядя на него, сохнет и девичье сердце.
Не давали каменеть земле, трижды пололи, рыхлили верхний слой, чтобы не было трещин, не выпаривалась влага, питала бы корень.
А теперь девчата с косами, с граблями вышли в поле. Ведет косарей Галя, загорелая, сильная, мужской размах делает, ровно кладет ряд, даром что пуля прошила ногу. За ней идут Ирина Кучеренко, Наталка Снежко, Надия, косят честь по чести, не ловчат, через колено не перекидывают, не разбрасывают. Запах свежей стерни волнует кровь. Текля тоже взяла косу, повела ровными прокосами.
