— Грустный у тебя юмор, — задумчиво произнес Чижов, — но и дипломат ты неплохой. Ловко подошел к делу. Докладывай, что тебе нужно?

И я, довольный тем, что смог приковать внимание Чижова к волновавшим меня проблемам, подробно рассказал ему о состоянии следствия, обосновал необходимость создания следственной группы для оперативного и успешного завершения расследования. Чижов слушал меня внимательно, одобрительно качая головой и делая себе пометки.

— Сколько человек тебе нужно? — спросил он.

— Четыре, — ответил я, памятуя, что всегда надо просить больше, чтобы получить в самый раз.

— Дам двух, но зато по твоему усмотрению.

— Тогда давайте Ряпушкина и Воронца.

— Будь по-твоему. Завтра жди тезок.

Я поблагодарил Чижова за поддержку и направился в свой кабинет. Открыв дверь, услышал, как зазвонил телефон, и снял трубку.

— Дмитрий Михайлович, несколько часов звоню вам. Что-нибудь случилось? — услышал я голос Каракозова.

— Ничего особенного. Был у начальника.

— И как?

— Выхлопотал двух следователей.

— А я нашел надежных парней, из дружинников. Снабдил их данными о внешности Сашки, Боба и Кости. Они понаблюдают и за сторожами.

— Спасибо. Утром забери в райотделе остальные нераскрытые дела и приезжай. Их там штук десять осталось. Пусть уж до кучи будут… И еще узнай, готова ли экспертиза по отпечаткам пальцев. Если готова, привези заключение.

Первым дал знать о себе Дима Ряпушкин. Он позвонил рано, в девять утра, и закричал:

— Скажи, когда это кончится?! Неужели другого следователя нельзя найти?! Что ни дело у Плетнева, то обязательно нужно пристегнуть к нему Ряпушкина! У меня своя работа есть, а по твоей милости ее за меня другие тянут. Стыдно в глаза людям смотреть. Жаловаться буду!

Через минуту он перезвонил и заговорил уже другим тоном:

— Привет! Дима, ты, конечно, все понял? Я звонил из кабинета своего шефа. Он показал мне телефонограмму

Чижова и обвинил в том, что я сам напросился на работу с тобой. Я должен был показать свою незаинтересованность. Сейчас сдам дела и часам к одиннадцати приеду.

Дима Воронец позвонил в десять:

— Здравствуй, дорогой. У тебя опять что-то интересное? Приказ есть приказ. Дела передал, выезжаю к тебе.

И вот мы опять встретились — три друга, три боевых товарища. Ряпушкин — коренастый, с большой седеющей головой и свернутым набок носом, весельчак и остряк. Он на два года старше меня. И Воронец, мой ровесник, — стройный, задумчивый, всегда изящно одетый шатен. Разные люди с разными судьбами, мы одинаково любили свою работу и все вместе обладали хорошо развитым, как говорят музыканты, «чувством ансамбля».

— Скажи, тезка, — спросил Ряпушкин, когда мы обменялись приветствиями, — как это тебе удалось снова вытащить к себе именно нас?

— Как? Попугай помог…

— Какой еще попугай?

Я рассказал друзьям притчу, которая тронула сердце начальника следственного отдела.

— Да-а, — заметил Ряпушкин. — К Чижову подход нужен, напрямик ничего бы не вышло. Ведь ты совсем недавно, перед отпуском, работал с Воронцом в Бесовце. Кстати, Коля Пулечкин, который возил вас туда, прочитал мне как-то твои стихи:

— Если верить слухам, — перебил его Воронец, — то Коля сочинил на эти стихи песенку. Исполняет ее в нашем гараже и с гордостью говорит, что музыка его, а слова… Слова — народные!

Кабинет задрожал от смеха.

— Хватит, братцы, — попросил я. — Повеселились, и будет.

— Пять минут смеха заменяют килограмм масла, — сказал Ряпушкин.

— Или сто двадцать пять литров молока, — поддержал его Воронец.

— Говорю вам: хватит, — повторил я. — Пора переходить к делу… Так вот, я считаю, что вам надо знать все. Поэтому рабочий день делим пополам. С утра вы читаете дела, после обеда разъезжаемся по вокзалам для осмотра документов. Я беру Витебский, а вы поделите между собой Московский и Варшавский. Утром обмениваемся впечатлениями, продолжаем чтение дел, а потом опять на вокзалы. Документы осматриваем по схеме: дата отправления, отправитель, количество и марки покрышек, станция назначения, получатель. Если попадутся какие-нибудь другие интересные сведения, выбираем и их. Что с ними делать — решим потом.

Дверь в кабинет открылась, вошел Каракозов. Я познакомил его со своими друзьями, потом спросил:

— Ну, сколько дел привез на этот раз?

— Десять, — ответил оперуполномоченный. — Все они падают на первую половину прошлого года. Пальчики в них отсутствуют. Привез и заключение экспертизы, по-моему, интересное.

Я взял заключение и сразу взглянул на последнюю страницу — туда, где эксперты излагали свои выводы. «Семь отпечатков пальцев, обнаруженных в разных гаражах, — прочитал я, — оставлены четырьмя лицами, причем одному из них принадлежат три отпечатка, другому — два». Случайность? Нет. Вероятнее всего, эти три и два отпечатка были оставлены преступниками. «Остальные два отпечатка, — дочитал я, — принадлежат иным лицам». Эти иные тоже могли иметь отношение к кражам, а могли и не иметь… Эх, вот было бы здорово, если бы эксперты могли назвать и фамилии хотя бы тех, кто оставил большинство следов!

— Я попросил экспертов вывести по отпечаткам дактилоформулы и проверить, не проходят ли они по учету. Оказалось, что нет, — сказал Каракозов, угадав мои мысли.

— Все у нас еще впереди, — ответил я. — Давайте внесем в сегодняшний план небольшие коррективы. Раз уж Сергей привез эти дела, мы их дочитаем, а вы, тезки, приступайте к чтению материалов, с которых началась вся история. Дальше читайте по хронологии. На вокзалы поедем завтра.

И потянулись дни, внешне почти ничем не отличавшиеся друг от друга. Утром обменивались информацией о результатах работы на вокзалах, подсчитывали количество отправленных покрышек, выявляли наиболее активных скупщиков и адреса, по которым они отправляли их. Потом я с Каракозовым уезжал на Витебский вокзал, где работы было значительно больше, чем на других вокзалах, а Ряпушкин и Воронец читали в прокуратуре дела. После обеда и они включались в осмотр документов.

На второй или третий день Воронец, придя в прокуратуру, глубокомысленно заявил, что столкнулся с явлением, природу которого он понять не в состоянии:

— На Украину и в Молдавию переправляется множество оцинкованных корыт, причем одни и те же лица отсылают по пятьдесят, сто и более штук. Ведь для семьи вполне достаточно одного-двух корыт — ребенка выкупать, белье постирать. Ну, можно третье взять, чтобы цемент замесить, а болыне-то зачем?

— Чудак ты, Дима! — ухмыльнулся Ряпушкин. — Живешь в городе и ни забот, ни хлопот не знаешь. Они же корытами дома свои кроют!

— Разве корыта делают для этого? — допытывался Воронец, который во всем хотел видеть смысл и очень страдал, когда сталкивался с бессмыслицей.

— Успокойся, — потешался Ряпушкин. — Конечно, не для этого. Но если бы в скупке корыт не было смысла, их бы не скупали…

— Скажите четко — надо выбирать корыта или нет? — раздраженно спросил Воронец. — Может, ими спекулируют там…

— Не надо. Мы ведем дело не о спекуляции корытами, а о краже автопокрышек и колес, — урезонил я его.

— Зря. Я бы проверил, — недовольно сказал Воронец и замолчал.

За десять дней наша работа продвинулась вперед настолько, что можно былр проанализировать полученные результаты. Оказалось, что за полтора года с трех вокзалов Ленинграда было отправлено в Молдавию и на Украину около тысячи покрышек, значительно меньше ушло в Белоруссию и различные области РСФСР. Среди отправителей выявились люди, которые занимались скупкой покрышек постоянно, из месяца в месяц, причем высылали их не в один, а в два, а то и три колхоза. Но были и такие, которые, появившись однажды в Ленинграде и отправив одну-две покрышки, в дальнейшем этим не занимались. Они-то й составляли основную массу представителей колхозов. И еще одно обстоятельство привлекло мое внимание: случайные скупщики оценивали покрышки при отправке по их действительной стоимости, в то время как те, кто занимался скупкой систематически, завышали их цену в полтора-два раза.