Не знаю, что ответить. Сглатываю, пытаюсь подать хотя бы какой-нибудь звук, но не успеваю.
— Я напугал тебя.
— Нет, — я растеряно мотаю головой. — Все нормально.
— Я напугал тебя! Зачем лгать? — срываясь с места, орет Дима и, остановившись прямо перед моим носом, повторяет. — Зачем обманывать? — Его крик врезается в меня, словно клинок, и я сжимаюсь, будто губка, превратившись в смятое, беззащитное существо. Думаю, в глазах слезы, потому что мне больно. Внутри разбивается последняя надежда на добрых людей. Под музыку, льющуюся со сцены, я вновь возвращаюсь к началу. Возвращаюсь в точку, где нет света и нет обратного пути. — Прости, — вдруг шепчет он, широко раскрывая глаза, — прости меня, — и неожиданно кладет голову мне на плечо.
Не двигаюсь. Руки держу прямо, не моргаю, смотрю перед собой на люстру и думаю: это нереально. Это не Дима. Нет, это не тот человек, который пускал самолетики с неба, который бежал со мной по мостовой и пел песни. Не тот человек, который заставил меня залезть на крышу автобуса, сжал мою руку. Это кто-то другой, да! Я ошибаюсь, или сплю, но это точно не Дима. Такого быть не может. Мысленно качаю головой, отнекиваюсь, а он все так же облокачивается на меня. Обнимает за талию, дышит так громко, что перебивает музыку, и шепчет: прости, я не хотел, прости, а мне лишь кажется, что я просто попала в чей-то кошмар.
— Все нормально, — не своим голосом, отвечаю я. По щеке катится слеза. — Все хорошо.
— Прости меня, Мира.
Образ сильного парня разрушается, просто падает, как под корень срубленное дерево. Теперь я вижу настоящего Диму, вижу его чувства и не ощущаю прежнего восхищения. Нет, я ни в коем случае не испытываю отвращения. Может, мне страшно — да, но отвернуться от парня попросту потому, что он оказался таким же, как и все: слабым, разбитым, бессильным против смерти человеком — смогу ли я? Разве за такое ненавидят? Разве из-за такого бросают?
Самым неожиданным образом человек, поддерживающий во мне жизнь, вдруг сам стал тем человеком, которого нужно поддерживать.
Я пытаюсь взять себя в руки. Скидываю с лица ужас, медленно поднимаю ладони и кладу их на его спину. Надеюсь помочь, хотя сама готова развалиться на части. Мне почему-то так обидно. Так страшно. Что он может с собой сделать? Что он может сделать с другими? Закрываю глаза крепко-крепко, откидывая назад жуткие мысли, и шепчу:
— Я с тобой.
— Но я обманул тебя.
— Ничего. Мы справимся. Ты справишься.
— Пузыри опять в моей голове. Они опять взрываются.
— А ты переключись на что-нибудь другое. Вспомни слова доктора: подумай о хорошем.
— Мой доктор — идиот. Ему самому впору найти психиатра.
— Дим, — нагинаюсь, приподнимаю лицо парня и встречаюсь с ним взглядом, — зацепись за что-то, попробуй.
— Тебе это никогда не помогало. — Кривя рот, отвечает парень. Его глаза красные, будто он плакал, и мое сердце взвывает. Не могу видеть его таким.
— В моей жизни не было ничего такого, за что можно было бы ухватиться. — Помолчав добавляю. — До этих пор.
— Мира, я ввел тебя в заблуждение. Сначала хотел помочь, а потом сам стал за тебя держаться. Помнишь тот день в больнице? — Киваю, и он тихо продолжает, — я тогда слышал пузыри, но не сорвался.
— Вот видишь. Ты справился.
— Только благодаря тебе.
— Сейчас я тоже рядом.
— Но теперь в твоих глазах нет прежнего восхищения. Теперь ты другая.
Я собираюсь ответить, что это не так, что он ошибается, но не отвечаю. Просто молча смотрю на парня и пытаюсь придумать, как спасти нас обоих. Если он держится за меня, а я за него — все просто, ведь так?
— Пойдем, — касаясь его лица, шепчу я, — мы справимся. Переживем эту черную полосу и, наконец, сможем нормально жить. Как-то мой доктор сказал, что, страдая, я становлюсь эгоисткой, что людей много, бед тоже, и нужно просто оставаться сильной. Я хочу, чтобы мы были сильными, а ты?
Дима лишь кивает. Думаю, это согласие, потому сжимаю его руку и тяну к двери.
— Идем, нам не нужно здесь находиться.
— Считаешь, смена обстановки поможет? — усмехается парень. — Боюсь, проблема гораздо больше, чем весь этот чертов зал.
— Проблема меньше, поверь мне.
Хочу сказать, что она в его сестре, но думаю, он и так об этом знает. Собственно, как и я знаю, что моя проблема в родителях.
Мы с Димой прекрасно понимаем: смерть близких ломает лучше чьих-то рук. Но насколько разными бывают последствия. Я хотела умереть, а что он? Что же он такое сделал, из-за чего сейчас так страдает? Отчасти мне страшно. Отчасти — дурное слово. Я бы хотела выкинуть его из головы, как и хотела бы выкинуть из головы этого парня. Но не могу. Трудности выпадают на пути каждого, так ведь? Нужно просто выдержать их, найти способ. Нет ничего сложного в решении проблем, когда рядом есть тот, на кого можно положиться.
Мы выходим из филармонии, а я все никак не могу отделаться от вопроса: что я делаю — рассуждаю или безудержно пытаюсь себя обмануть.
Доктор,
Все стало совсем другим. Я знаю, что пишу Вам во второй раз, но попросту не могу себя остановить. Мне хочется кричать, хочется, как в том фильме про наркоманов, набрать себе до краев ванну и заорать под водой во все горло, да так сильно, чтобы оно вспыхнуло, загорелось, чтобы стало ужасно больно. Но так как это невозможно, я решила высказаться здесь, на бумаге. Надеюсь, Вам не в тягость прочитать очередное письмо очередной пациентки. Уверена, вы и раньше пользовались данным трюком. Типа успокаивает. Хорошо, если так.
В предыдущем письме я пыталась шутить, направо — налево кидалась метафорами. Сейчас не хочется. Мне страшно.
Я познакомилась с человеком, который недавно спас мне жизнь. Такое чувство, словно произошло это несколько лет назад, но нет. Дайте подумать. Наверно, в прошлый вторник, или среду. Он не просто уберег меня от самоубийства — да, простите, не сдержалась, пыталась вновь покончить с собой, — он заставил меня вновь поверить в хорошее. Но сейчас этот человек изменился. Или нет. Неправильно. Скорее всего, я просто узнала его лучше и поняла, что в нем темного, возможно, гораздо больше, чем светлого.
Я не знаю, что делать. Я боюсь таких перемен. Боюсь его в том числе. Еще боюсь, что не смогу помочь, ведь сама нуждаюсь в помощи. Как бороться с его проблемами, когда у меня своих достаточно? Раньше этот человек был для меня примером, но сейчас я не хочу быть на него похожей. Вряд ли это разочарование. Скорее, банальная грусть. Но именно эта грусть напоминает мне о прошлом, и о том, к чему оно меня привело. Так вот, чего я еще боюсь, так это возобновления старых эмоций, старых желаний. Сейчас они мне кажутся дикими, но кто может гарантировать, что я вновь не возьмусь за лезвие?
Что делать, доктор? Что мне делать? Скажите, прошу Вас, потому что мне очень страшно.
Александр Викторович откладывает письмо и поднимает на меня недоуменный взгляд. Думаю, он смущен не меньше моего. Когда я писала данное письмо, я считала это правильным, осмысленным решением. Но теперь я чувствую себя голой, будто кто-то залез внутрь меня и начал капаться в моих органах. В моих чувствах.
Держу осанку, облизываю губы, пытаюсь вести себя как раньше, пусть и понимаю, что как раньше уже никогда не будет.
— Мы говорим о молодом человеке, так ведь? — наконец, подает голос доктор, и я неуверенно киваю. — В таком случае, я вдвойне растерян. В первом письме столько бойкости, но во-втором…. Там столько отчаяния. Такое ощущение, будто этот парень сводит тебя с ума, Мира. Я считаю, нужно найти другой якорь. Прости за прямоту, но ты и сама из тех, кто может запросто сорваться. Отлично, если ваши срывы не будут совпадать по времени. Но, что, если совпадут? Что вы будете делать, как сможете друг другу помочь?
— Я потому и написала, что не знаю, как поступить.
— Тебе нужен совет?
