Мы усаживаемся за круглый деревянный стол.

Уилл здоровается с музыкантом, который на сцене играл на саксофоне. Кожа у мужчины такая же темная, как и душа самого Уильяма Гудмена. Они счастливо улыбаются. Уилл так жмет этому мужчине руку, что сразу понятно: он уважает его и ценит. Другой рукой он похлопывает музыканта по спине, потом накрывает их туго сжатые ладони и кивает:

– Рад встречи, Рэй Декарпентер!

– Уильям Гудмен, мальчишка, какими судьбами? – Тот взлохмачивает его волосы. – Ты ведь не просто так пришел навестить старину Рэя, верно? Что у тебя?

– Обижаешь.

– Признавайся, черт! Все знают, что ты, выбирая между безумием и джазом, предпочитаешь безумие, хотя, бог знает, это одно и то же.

– Я живу ради безумия, черт подери.

– А значит, ради блюза, мальчишка, верно? Что это у тебя? – Он глядит на чемодан, что передали парни в аэропорту. – Тебя тут ждут, как Санта-Клауса, Уилл. Что на сей раз ты приготовил, признавайся!

Я подпираю ладонью подбородок и с интересом наблюдаю за старшим Гудменом.

Парень открывает чемодан, и я прикрываю глаза, ведь думаю, что там наркотики или что-то еще незаконное. Катализаторы удовольствия? Ну, естественно, речь идет о чем-то нелегальном и дурманящем голову.

Но Уилл достает из чемодана музыкальные пластинки. Он передает их мужчине с таким видом, словно отыскал Святой Грааль. Глаза у него искрятся.

– Это начало, Рэй, только подумай. Зарождение целой эпохи в твоих руках, у тебя в руках история, чувствуешь? Тяжело держать.

Музыкант смотрит на пластинки, а потом резко выпрямляется, будто кто-то влепил ему оплеуху. Он глядит в глаза Гудмена.

– Шутишь, что ли?!

– Что там? – Кори приподнимается. – Что за мусор?

– Мусор? Я – старик, но драться еще умею, понял? Приструни мальчишку, Уилл. Он тут мусором короля рок-н-ролла называет! Этот мусор определил жизни тысяч людей, он и сейчас нашу жизнь определяет. Смотришь в глаза красотки и думаешь: «Я не могу не влюбиться в тебя». А потом шепчешь ей на ухо сбивающимся голосом: «Люби меня нежно», – несешься по дороге под звук его изнывающей от усталости гитары, сбиваешь до крови ноги, вытанцовывая под ритм, когда-то стучащий в его огромном, музыкальном сердце.

– Элвис?

– Не просто Элвис. – Мужчина подходит ко мне и улыбается широко-широко, и его белоснежные зубы выделяются на фоне темного лица. – Элвис Пресли. Имя того человека, которого уважаешь, называй полностью, потому что в этот момент происходит какая-то магия, девочка. Ты проговариваешь его имя и становишься к нему ближе. Элвис Пресли.

Я хмыкаю, а старший Гудмен усмехается. На нем белая рубашка. Он закатывает рукава.

– Выпьем?

– Спрашиваешь!

Джесси хватает гитару и выбегает на сцену, а Рэй Декарпентер достает пластинку. Не знаю, почему Бонд побежал играть, ведь мы, похоже, будем слушать музыку с патефона? Но затем до меня доходит смысл происходящего. Когда еще сыграешь с Элвисом Пресли?

Звучит музыка, мой новый знакомый с катастрофически взлохмаченными волосами принимается играть, и я смущенно улыбаюсь.

Пластинки настолько старые, что трещат. Я слышу голос «короля рок-н-ролла», который говорит что-то между куплетами, а зал взрывается овациями, и люди не просто поют, они кричат, и я представляю, как многотысячная толпа тянет руки, чтобы дотронуться до легенды.

Тэмми вскакивает с места, прежде осушив рюмку с чем-то прозрачным, и прыгает на руки к Уильяму. Он тащит ее в центр зала, прижимает к себе и приподнимает над полом так, будто она ничего не весит. Люди танцуют, шелестят юбки, а пол дрожит от стука женских каблуков.

Кори хватает меня за руки и тащит танцевать. Я сопротивляюсь, говорю, что посижу за столом, пока все развлекаются.

– Кори, прекрати, я не умею!

– Я тоже! – смеется друг и начинает нелепо вертеть ногами.

– О боже, я этого не выдержу, прекрати, я ослепла, слышишь? Ослепла!

Но Гудмен не обращает внимания. Берет меня за руки и так пляшет, словно собирается протереть в покрытии дыру размером с Африку. Я хохочу, а он крутит меня и тянет к себе. Мы неуклюже подпрыгиваем, много смеемся, да так, что болит живот, и представляем себя совсем другими людьми. Я забываю, что на мне эти чертовы джинсы. В воображении я машу подолом пышной юбки, пот скатывается по шее, и я слышу, как разрывается гитара, как скрипит старый патефон, и чувствую нечто такое, чего раньше никогда не испытывала: ощущаю себя частью чего-то огромного.

Потом я вновь оказываюсь в руках Кори, и он смеется так громко, что у меня закладывает уши. Я замечаю Уилла с Тэмми. В их движениях столько экспрессии, что страшно находиться рядом, наверное, поэтому вокруг них образовалось свободное пространство. Тэмзи вся пунцовая, а на лице Уильяма ни намека на усталость. Он то встает на носки, то приседает, то вспархивает, словно хочет коснуться длинными пальцами потолка.

Дым от сигар, похожий на спутавшиеся мысли, плывет над головами.

Я тру ладонями лицо и, улыбаясь, говорю Кори:

– Я выйду, подышу.

– Что?

– Выйду на улицу!

Музыка играет и горит, как костер, а люди, будто подожженные спички, светят все ярче и ярче. Пробираюсь к выходу. Ноги ноют от приятной усталости. Я улыбаюсь, ведь со мной не приключилось бы ничего подобного, если бы я не села вчера в машину к этим сумасшедшим. Поднимаясь по лестнице, сталкиваюсь с какой-то целующейся парой и обхожу ее стороной. Парень так прилип к своей девушке, что, кажется, вот-вот высосет из нее всю жизнь.

Наконец оказываюсь снаружи. Прислоняюсь спиной к стене и прикрываю глаза. Я устала, но рада, что пошла с ребятами – необычное ощущение.

– Видимо, тебе не только любовные романы не нравятся, – говорит знакомый голос, и я оборачиваюсь. Рядом оказывается Уильям Гудмен, и он, как всегда, с сигаретой во рту. – Что насчет книжек об изнасиловании?

– И что в них такого?

– В них насилуют.

– Некоторым это нравится. – Я вспоминаю о парне с девушкой, которые обжимались у входа, а Уилл почему-то игриво вскидывает брови: – И не мечтай.

– В смысле?

– Ну а что у тебя за взгляд?

– Какой еще взгляд?

– Тебе лучше знать. – Я отворачиваюсь и втягиваю в легкие прохладный воздух. Ох, как же приятно. Кожа пылает, но ветер остужает ее, и я ощущаю себя хрупкой и растаявшей, как мороженое. – Я говорила о тех ребятах, что целуются у дверей. Парень не просто обнимает подружку. Похоже, он ее душит.

– Это называется страстью.

– Желание кого-то удушить?

– В некоторых извращенных фантазиях.

– Я почему-то не сомневалась, что ты так ответишь. – Я поднимаю глаза на парня, а он, к моему огромному удивлению, пристально смотрит на меня. Лицо у него в блестящих капельках, а глаза мутные и горящие. – Знаешь, я хотела тебе сказать…

– Скажи.

– Спасибо. – Гудмен сводит брови, а я торопливо объясняю: – Ты спас меня от предков, позволил поехать с вами. Я знаю, что подружка Кори не вписывалась в ваши планы.

– Благодаришь меня за то, что я врезал твоему отцу? – Уилл шумно выдыхает дым от сигареты. Вид у него какой-то растерянный. – Чего ты ждала?

– В смысле?

– Ты застряла в этом городке с уродами, которые тянули тебя вниз. Но ты не рвалась наружу, ты чего-то ждала.

– Я надеялась, что…

– Надеялась, – перебивает Уилл, – на надежде далеко не уедешь. Чтобы уехать, нужно подняться с места, взять ключи и завести двигатель.

– Ты ничего обо мне не знаешь.

– Я много знаю о тебе – и без рассказов Кори. Ты из тех, кто чего-то стоит, но ничего не делает. Тебе разбил нос родной отец, а ты уезжать не хотела. Да ты должна была вцепиться в мою ногу и заставить меня вытащить тебя из этого дерьма.

– Ого, да ты уже выпил!

– Ага! – Уилл усмехается. – Я красноречив?

– «Вытащить тебя из этого дерьма!» – с выражением повторяю я и киваю. – Я тебе почти поверила. Если бы ты еще добавил: «Человек – хозяин своей судьбы!» – я бы вообще растаяла, серьезно.