– Да, она еще сочиняет детские сказочки про ежей и кроликов, – закончила за нее миссис Ланкастер.
– Какое подходящее занятие! Если хотите знать мое мнение, то вся эта социалистическая идея принадлежит кролику Питу и миссис Тигги-Винкль[12], – рассмеявшись, заявила леди Уорден.
– А по-моему, тут нет ничего смешного! – возразила Роуз, не скрывая глубокого волнения. – Тот факт, что некоторые личности имеют несколько причудливую внешность, не должен мешать нам заметить ценности их идей или, что более важно, оценить опасность, которую эти идеи могут представлять для нашей реальной власти. Нам нельзя игнорировать их; более того, следует привлечь таких людей в союзники.
– Но они не пожелают союза с нами, милочка, – разумно заметила миссис Ланкастер. – Их идеи непрактично экстремальны. Они стремятся к созданию реально действующей Лейбористской партии.
Разговор свернул на конкретные реформы и сроки – или хотя бы попытки – их возможного осуществления. Эмили присоединилась с обсуждению, но именно Роуз Серраколд, выдвигавшая самые возмутительные предположения, вызывала больше всего смеха. Никто, и особенно миссис Рэдли, не мог толком понять, что же скрывается под остроумными и проницательными, волнующими и эксцентричными замечаниями этой дамы.
– Вы думаете, я шучу, не так ли? – спросила она Эмили, когда остальная компания разделилась на парочки.
– Нет, ничуть, – ответила та, повернувшись спиной к ближайшим дамам. Внезапно она поняла это с полной уверенностью и добавила: – Но, по-моему, вы поступили весьма благоразумно, позволив остальным думать именно так. Мы определенно находимся на той стадии понимания фабианства, когда нам хочется считать их забавными, но уже появляются первые подозрения того, что в итоге эти насмешки могут обернуться скорее против нас, чем пойти нам на пользу.
Роуз подалась вперед, и ее красивое напряженное лицо вдруг потеряло все легкомыслие.
– Именно поэтому, Эмили, мы должны прислушаться к ним и перенять по крайней мере лучшие из их идей… более того, большинство их идей. Грядут реформы, и нам необходимо быть в авангарде борьбы за них. Избирательное право должно распространяться на всех совершеннолетних, как на богатых, так и на бедных, а со временем также и на женщин. – Ее брови взлетели вверх. – Не смотрите же на меня с таким ужасом! Так должно быть. Каким путем должна развиваться наша Империя… впрочем, это уже другой вопрос. И неважно, что говорит мистер Гладстон, – нам надо добиться принятия закона о том, чтобы в любых сферах деятельности рабочий день не превышал восьми часов, чтобы ни один наниматель не мог заставить человека трудиться дольше.
– В том числе и женщину? – с любопытством поинтересовалась миссис Рэдли.
– Естественно! – мгновенно воскликнула ее собеседница, невольно ответив на неуместный вопрос.
Эмили прикинулась невинной овечкой:
– И если вы попросите свою служанку принести вам чай после этих восьми часов, то с удовольствием услышите в ответ, что она свои восемь часов отработала и свободна, поэтому за чаем вам придется сходить самой?
– Туше́! – Роуз побеждено склонила голову, раскрасневшись от досады. – Да, вероятно – по крайней мере, для начала, – нам следует говорить только о фабричных рабочих. – Она быстро пришла в себя и вновь сверкнула глазами. – Однако это не меняет того, что нам следует стремиться к реформам, если мы хотим выжить, не говоря уже о том, чтобы жить в более справедливом обществе.
– Нам всем хочется социальной справедливости, – с кривой усмешкой заметила Эмили. – Только каждый из нас имеет разные идеи насчет того, какова она… как ее достичь… и когда.
– Завтра! – пожав плечами, бросила миссис Серраколд. – А если говорить о консерваторах, то в самом туманном будущем, но только не сегодня!
Они не сразу заметили, что к ним вновь подошла леди Моллой, которая обращалась в основном к Роуз и, очевидно, еще усиленно размышляла над тем, что услышала от нее раньше.
– Мне следует вести себя осторожнее, верно? – печально произнесла миссис Серраколд, глядя вслед уходящей леди Моллой. – Бедняжка совсем запуталась.
– Не стоит ее недооценивать, – предостерегла Эмили. – Возможно, ей не хватает гибкости ума, но она крайне сообразительна там, где идет речь о практической выгоде.
– Какая скука! – Роуз изящно вздохнула. – Вот самое большое неудобство государственной службы: приходится угождать народу. Не то чтобы мне не хотелось, конечно! Но не кажется ли вам, что сложнее всего бывает добиться нужного понимания?
Миссис Рэдли невольно улыбнулась.
– Я отлично вас понимаю, хотя, признаться, в основном я даже не пытаюсь добиться этого. Не понимая вас, люди могут подумать, что вы болтаете глупости, но если вы будете вести себя достаточно уверенно, они могут поверить вам на слово, что не всегда бывает, когда достигается полное понимание. Искусство убеждения зависит не столько от величины ума, сколько от доброты сердца. И я знаю, что говорю серьезно, Роуз, поверьте мне!
Миссис Серраколд задумчиво помедлила, словно подыскивая какой-то остроумный ответ, но внезапно ее легкомысленная игривость совершенно улетучилась.
– Эмили, вы верите в жизнь после смерти? – спросила она.
Ее собеседница так поразилась вопросу, что переспросила – только для того, чтобы успеть немного обдумать его:
– Прошу прощения, не поняла?
– Вы верите в жизнь после смерти? – пылко повторила Роуз. – То есть в реальную жизнь, а не в туманное священное приобщение к потустороннему Господнему миру.
– Ну, наверное, верю. Не думаю, что там будет слишком ужасно. Но почему вы спросили?
Роуз грациозно повела плечиком, и на лице ее вновь появилось уклончивое выражение, словно она удержалась на краю какого-то признания.
– Я просто подумала, что смогу потрясти на мгновение вашу политическую практичность, – заявила она, однако оттенок насмешливости начисто исчез как из ее взгляда, так и из голоса.
– А сами вы верите? – спросила Эмили с легкой улыбкой, чтобы придать вопросу более легкомысленное, чем это было на самом деле, значение.
Ее приятельница помедлила, явно сомневаясь, как лучше ответить. Миссис Рэдли заметила эти сомнения, выразившиеся в напряженной позе – эффектное и яркое бордовое платье Роуз с розовой отделкой слегка натянулось на плечах, а ее тонкие пальцы побелели, вцепившись в подлокотники кресла.
– Вы думаете, что ее не существует? – тихо уточнила Эмили.
– Нет-нет! – Голос миссис Серраколд зазвенел полнейшей убежденностью. – Я совершенно уверена, что она есть! – И вдруг совершенно неожиданно Роуз успокоилась.
Эмили не сомневалась, что это удалось ей с большим трудом. Подруга взглянула на нее и вновь отвела глаза.
– Вы когда-нибудь бывали на спиритическом сеансе?
– На настоящем – нет, только на притязающих на реальность сеансах во время вечеринок. – Эмили пристально смотрела на Роуз. – Почему вы спросили? Неужели вы сами побывали на таком?
Миссис Серраколд вновь уклонилась от прямого ответа.
– Что значит настоящий сеанс? – чуть раздраженно произнесла она. – Демонстрации Дэниела Дангласа Хьюма[13] считались замечательными. Никому не удалось уличить его в шарлатанстве, а пытались многие! – Поведя глазами, она с явным вызовом взглянула прямо на Эмили, словно вступила уже на более твердую почву и больше не видела топких ловушек на этом опасном пути.
– А вы когда-нибудь видели его? – спросила Эмили, избегая прямого вопроса, который, как она была уверена, заключался не в Дангласе Хьюме, хотя она сама пока толком не понимала, что именно тревожило подругу.
– Нет. Но говорят, он мог левитировать, взлетая под потолок, или растягиваться, особенно его руки, – стала рассказывать Роуз, внимательно, хотя и с шутливым видом, следя за реакцией собеседницы.
– Должно быть, удивительное зрелище, – признала Эмили, не понимая, зачем кому-то захотелось демонстрировать подобные трюки. – Но я думала, целью спиритизма является общение с духами знакомых, но уже ушедших людей.
