Все последующие дни мы безвылазно сидели в просмотровом зале, отбирали фильмы. А вечерами пили зеленый чай с колбасой и местными кукурузными лепешками, которые привозил из города представитель.
Однажды Шухрат отвалил с просмотра пораньше и купил, денег хватило, два чайных набора, по составу напоминавших его собственный, но расписанный по-мексикански. "Много гостей бывает", - пояснил он, очень довольный.
Итак, о колбасе... Надо сказать, что уезжавший в командировку совслужащий и без конской поддержки к концу срока начинал плохо спать. Ведь с женами туда, как известно, не ездили даже генеральные секретари. А тут соединилось: и шухратовский перевес, и не плохое в целом здоровье. В результате в наших беседах все чаще стал подниматься женский вопрос. Представитель "Совэкспортфильма", правда, почти не включался. На земле древних ацтеков он пребывал с женой. Он ел.
Дальше разговоров, конечно, дело не шло. И не могло пойти. Поскольку, напомню еще раз, мы были зрелыми в политическом смысле и стойкими в моральном. Мы были неуязвимы. И враг убедился в этом сам, когда все-таки затеял против нас провокацию.
Дело было так.
Как-то после чая, проводив представителя с его "мерсом", мы прогулялись по ночной улице, держась ближе к фонарям, и целомудренно вернулись обратно. Все спали, даже попугаи. Но только я вставил ключ в замочную скважину, предвкушая вытянуться под простыней, как услышал приглушенный, явно взволнованный тихий хрип товарища по партии:
- Идите сюда, посмотрите!..
Силуэт коллеги маячил в тусклом отсвете одинокой лампочки, висевшей над узким проходом, где сходились под углом две стороны нашего кемпингового каре.
- Идите, - повторил он, одновременно показывая, что надо действовать тихо.
Не зная, чего ждать, я осторожно приблизился и глянул туда, куда он показывал. Там, в темном проходе я увидел большую голую белую жопу, неподвижно и призывно покоящуюся на широко расставленных сильных ногах. Ни спины, ни головы видно не было, поскольку обладательница этого обширного предмета явно наклонилась вперед. То, что то была "она", сомнения не вызывало, в конце концов отличить не сложно. Видимо, услышав приближение поздних шагов, она задрала юбку и так вот встала... На что-то рассчитывая.
Бедняга просчиталась в адресе!
- Ну? - выдохнул Шухрат.
- Или эксгибиционистка, - тихо определил я, не в силах отвести взгляд от заморского пластического этюда, - удовлетворяется показом, или хуже - предлагает... Уходим по-тихому... Не забудьте запереться!..
Заснул я не скоро, прислушиваясь к ночным чужеземным шорохам.
А утром стуком в дверь разбудил Шухрат. Бодрым голосом он повторил вчерашний текст:
- Идите посмотрите!..
Солнце уже сияло, попугаи драли клювами свои перья, причесывались, народный артист стоял на прежнем месте, будто не уходил, и показывал в том же, что и вчера, направлении.
В том же направлении посмотрел и я. Там, торцом к нам, стояли деревянные козлы, а на них, поперек, были навалены стеганые матрасы. Абзац! Совсем иначе все выглядело во мраке, при переполненном кониной желудке и искаженном бдительностью воображении! Но ведь не бывает у двух разных людей двух одинаковых снов или галлюцинаций, а тем более одновременно! Оказывается, бывает, если у них одно мировоззрение.
В конце концов, сей частный феномен одновременного сдвига по фазе ничем в принципе не отличается от всеобщей и одновременной веры в другие наши тогдашние галлюцинации, например, от общенародной убежденности в том, что у нас самая демократическая демократия, что в восьмидесятом году наступит коммунизм, что к 2000 году каждый получит по коттеджу. А тут всего-то-навсего привиделась жопа вместо козел. А на провокацию все-таки не поддались, честь не уронили! Легли спать - и все.
...В трудах неделя проскочила быстро. Закончился последний вечерний чай. Наш представитель, нежно прижимая их к груди, отнес в "Мерседес" оставшиеся палки конской колбасы, которые ему были подарены.
В самолете я раскрыл коробочку, в которой покоился маленький кулон, изготовленный мексиканским ювелиром в виде маски бога искусств ацтеков, - скромный подарок жене за полагавшиеся мне "тридцать процентов от суточных". Полюбовался и вернул во внутренний карман, к советскому паспорту. "Удачная покупка, - подумалось. - И тоже никакого перевеса".
В соседнем кресле дремал террорист Шухрат, такой родной после перенесенных испытаний.
Эта всегда новая Зеландия
О том, что Новая Зеландия очень далеко, знает каждый. И каждый, думается, был бы рад убедиться в этом лично. Мне однажды удалось - давно, в середине семидесятых.
С чьей-то, скорее всего дипломатической подачи возникла тогда идея создать совместный фильм с новозеландцами. Правда, такого понятия, как новозеландская кинематография, в то время еще не существовало, но, видимо, где-то кому-то сильно захотелось, а, как известно, если очень хочется, то и можно. А если нужно, то можно подавно.
Вскоре на стол председателя Госкино легли несколько страничек сюжетных предложений от новозеландцев, оказавшихся совершенно непригодными для совместной работы. В них предлагалось показать, как на далеких островах древние маори добывали огонь и боролись за выживание. Может быть, для микроскопической новозеландской аудитории это и могло представлять интерес (и то - вряд ли!), а уж нашим 260 тогдашним миллионам это было нужно не больше, чем рыбке зонтик.
И вот в нужный момент я подбросил начальству свою идею.
Чтобы оценить ее животворность, напомню, что именно в те годы достигла апогея мода бегать трусцой, то есть бегать медленно, но долго. Бегали старики, чтобы дольше прожить, бегали молодые , чтобы долго не стареть, и юные бегали, мечтая о рекордах. Среди моих знакомых бегали братья Михалковы - Андрон и Никита, Евгений Евтушенко, Василий Аксенов, который в конце концов вообще убежал черт-те куда. Бегал и я. Но трусцой увлекались не только члены творческих союзов, а и тысячи граждан просто Союза, возможно, удовлетворяя тем самым свою тоску по движению в обстановке застоя.
Методику такого рода бега разработал и предложил астралийский тренер Артур Лидьярд, воспитавший нескольких рекордсменов мира, а популяризировал ее новозеландский журналист Гарт Гилмор. Их книги стали мировыми бестселлерами и даже вышли у нас, за что, правда, Гилмор ни копейки не получил, о чем и сообщил мне с грустью, когда мы с ним познакомились.
Вот я и предложил сделать фильм о бегунах: о наших, еще не забывших к тому времени олимпийские победы Куца и Болотникова в Мельбурне и Риме, и ихних, новозеландских, обладавших тогда рекордами почти на всех средних и длинных дистанциях.
У нас идея понравилась, ее передали неведомым коллегам в Южном полушарии. Очень скоро они прислали восторженное согласие работать над этой темой. После чего я очень быстро изваял развернутую заявку и, не успев еще обзавестись ее английским переводом, уже держал билет в Новую Зеландию, на цену которого лучше было не смотреть - страшно, хотя и было за него уплачено казенными, а не своими.
Такой же билет и на те же сроки получил начальник главка по производству фильмов Госкино Геннадий Евгеньевич Шолохов. То есть мы с ним летели вместе. Это, конечно, была удача. Человек с чудесным, незлобивым характером, имевший за плечами гигантский опыт работы директором картины с такими мастерами режиссуры, как Лев Кулиджанов, Станислав Ростоцкий, Василий Шукшин, Сергей Герасимов, Борис Барнет, Александр Роу, Виктор Эйсымонт, Юрий Егоров, он мог бы организовать постановку не то что с Новой Зеландией, а и с пингвинами Антарктиды. Кроме того, он знал штук шесть английских слов, но сразу схватывал общий смыл сказанного на любом иностранном. С таким багажом, я был уверен, мы не пропадем. То, что на двоих у нас оказалось как бы всего три ноги, ни меня, ни его не смущало. Его раненная на фронте нога хотя и не гнулась в колене, но никогда не подводила. Доберемся!
