Дневники я вел урывками, не хватало терпения. Но сейчас, когда делается эта книга, и нерегулярные записи многое позволяют уточнить, освежить в памяти. Сейчас вижу, что постоянным мотивом в них присутствовали стенания по впустую утекающему времени. Такая, например, запись: "Зверею от невозможности спокойно сидеть и писать". Или другая: "Летят недели, и ничего не делаю". Или третья: "После сегодняшнего партийного собрания в редакции с новой силой захватило желание уходить, бежать отсюда, пока не сгнил, не погиб окончательно. Или губить свою голову и нервы на все это, или попытаться все-таки писать. Ведь мне уже почти 37..."
В "Искусстве кино" я пробыл три с половиною года. Регулярно печатался. Начал с рецензии на фильм молодого Эмиля Лотяну "Это мгновение". Еще две были об очередных фильмах эпопеи Юрия Озерова "Освобождение", а еще одна об "Укрощении огня" Даниила Храбровицкого, напрасно, думаю, подзабытом сейчас фильме. В нем центральную роль - конструктора советских космических кораблей сыграл Кирилл Лавров. Эту бы ленту показывать теперь - сразу после "Бумажного солдата" молодого Германа, для прояснения мозгов, памяти и совести. Молодой режиссер, в перенапряге оригинальничания, а может и по каким другим причинам, тщится убедить, что наш прорыв в космос был делом если и не случайным, то простым, как скоросшиватель -не сложнее, чем вынести мусор на помойку. У него космонавты и их руководители не интереснее по интеллекту дворовых кошек с той же помойки. У Храбровицкого, при всем при том, что о многом он еще сказать не мог, присутствует достойное уважение к великой, вселенского масштаба акции русского народа, к его героям - летчикам, конструкторам, ученым.
Не случайно, думаю, поделка Германа-младшего столь благосклонно была встречена в Венеции. Даже "малым Львом" наградили. В благодарность, видимо, за то, что претенциозный отпрыск известной фамилии избавил их от необходимости самим изготавливать какую-нибудь антироссийскую поделку, - сами за них сработали.
Так получалось, что все ленты, о которых писал в журнале, оказывались на так называемых "главных тематических направлениях" того времени: интернационализм, победа над фашизмом, прорыв в космос. Мне легче писалось тогда, когда я оказывался ближе к публицистике. "Орлов не рецензии пишет, а очерки", - передавали мне слова Ростислава Юренева. Возможно, мэтр критического цеха был прав. Оставалось удовлетворяться тем, что и очерк - не последний жанр.
Упомянутые здесь рецензии в просторечии зовутся "положительными", то есть в них на первом плане - комплименты, а критические замечания - на втором, или даже на третьем. Хвалил, одним словом. Эти же картины хвалили в Госкино. Но я не кривил душой, они мне действительно нравились. Может быть, чуть перебирал с пафосом...
Однако "певцом побед" был все-таки не всегда. Случались исключения. Тогда позволял себе слегка потешиться, подпускал сарказма. Однажды представился именно такой случай.
Известный драматург Леонид Агранович, автор сценария острого, нашумевшего в свое время фильма "Обвиняются в убийстве", решил дебютировать в роли режиссера художественного кино, по собственному, конечно, сценарию. То, что у него получилось, называлось "У нас на заводе". Затея была вполне конъюнктурная - уже по названию ясно. Заводы, рабочий класс полагалось любить, поклоняться и воспевать во всех видах и жанрах искусства. Здесь был тот самый случай - точное попадание в тематическое яблочко. Беда оказалось в другом: все в произведении выглядело примитивно, художественно беспомощно. О чем я подробно и написал, пройдясь по ленте шаг за шагом, иронизируя над сюжетными и постановочными нелепостями.
Все последующие десятилетия - а Л.Аграновичу исполнилось 95 - он смотрел на меня волком. Может быть, и смягчился, если бы знал, что примерно за год до того, как состоялось препарирование "А у нас на заводе", из "Правды" позвонил мне Георгий Капралов и попросил написать о фильме "Обвиняются в убийстве". Я взялся за дело с воодушевлением - фильм был отличный, проблемный, всерьез заставлявший размышлять о том, правильно ли живем... Словом, я быстро написал восторженную рецензию
Но картина была, что называется, острой, вокруг нее закрутились дискуссии, а на самом верху кому-то показалось даже, что создатели ленты вообще очерняют советскую действительность. Кончилось дело тем, что "Правда" так и не решилась дать положительный материал про "Обвиняются в убийстве". Мою статью попросту замотали. А потом фильм получил Государственную премию СССР! "Правда" и тогда промолчала, чье-то мнение было, видимо, для нее важней.
Так никто и не узнал о моем "положительном" отношении к фильму "Обвиняются в убийстве", в том числе, к сожалению, и его сценарист Леонид Данилович Агранович.
Ближе к финалу нашего журнального сотрудничества Сурков сказал удивленно: "Недавно, кажется, пришли, а уже впору книжку собирать!"
"А что, - нагло подумалось мне, - если сам Сурков так считает, надо попробовать". И отнес заявку на сборник статей в издательство "Искусство". Там ее приняли. Через положенный срок книга вышла, в твердой обложке - "Адрес - твой современник". Половину объема составили рецензии, опубликованные в "Искусстве кино", остальное написал специально. Завершала сборник та самая статья, которая уже поминалась: "Недетские заботы детского кино". Добралась, наконец, и до книжной полки.
Но так и останутся погребенными в старых подшивках журнала мало кому теперь интересные заметки о кинофестивалях, на которых доводилось побывать как специальному корреспонденту. После каждого - то ли обзор, то ли очерк, то ли путевые заметки. Забыты фильмы, бесследно растворились многие имена. Пружина времени разжалась, иссякла былая энергия. И все-таки, мне кажется, те очерки и заметки, как ни кинь, остаются вполне документальными свидетельствами давно прошедшего. И по тому, что в них заключено объективного, и по отражению в них личностного, авторского. Ведь и автор со всеми его недостатками и возможными достоинствами порожден своим временем, был рекрутом его, старательным, порой незамысловатым, но все-таки искренним. И в этом смысле он уже и сам по себе "документ"...
Были в тех очерках особенности, которые не отделимы от времени их создания. Их можно назвать типическими. Сколько бы ни было в тех писаниях живых деталей, свежих наблюдений, точных словесных находок, а заканчивались они практически одинаково: ритуальным политическим звоном, словесными формулами, без которых сочинение нельзя было бы признать "политически зрелым". В моем случае это или "глубокое и искреннее понимание животворящих сил революции" в финале заметок о VIII Варненском кинофестивале, или - "новое, социалистическое искусство ГДР растет, обогреваемое вниманием народа, партии" в репортаже со студии ДЕФА, или заявление о том, что кинопрограмма Лейпцигского кинофестиваля "еще раз показала и с новой силой подчеркнула, что Ленин жив, что он - знамя в борьбе человечества за свое счастье".
Уснащение даже дельного текста подобного рода идеологическими штампами, политическими подпорками, лозунговыми костылями считалось обязательным, это, если хотите, в определенном смысле становилось даже гарантией твоего существования в профессии.
Для штатных работников прессы эти "условиях игры" были обязательны и безусловны, это не обсуждалось. Царила иллюзия несокрушимости и системы, и ее идеологического порядка. Может быть, кто-то и осознавал, что имеет дело только с иллюзией, но в своем окружении я таких не припоминаю.
До поры до времени не гении с их способностью предвидеть и не революционеры, согласные на эшафот, а, так сказать, массовый идеологический планктон - бесчисленная армия журналистов, публицистов, литераторов, историков и социологов, учителей, лекторов и прочих "наставников" из профсоюзно-партийного актива, вся эта масса, - между прочим, отнюдь не худшая часть народа, - жила и действовала по правилам игры, в которую их включила неумолимая реальность. В футболе нельзя забегать в офсайд, в прыжках - заступать за планку для отталкивания, в борьбе -уползать с ковра -правила есть правила. Не согласен с ними - сиди на трибуне. Хочешь участвовать - соблюдай.
