В один из моих сценариев он почти вцепился - хочу ставить! Ну, я не возражал. Даже кое-что по его просьбе переделал в тексте. И стал ждать, когда начнутся съемки. Ждал ровно год! Не начались. И вдруг приходит письмо. Аларкон сообщает, что, оказывается, сам генеральный секретарь чилийской компартии Луис Корвалан велел ему снимать другой фильм! Если бы не воля Корвалана, он бы снимал этот. А теперь, мол, ничего изменить нельзя. Против Корвалана, периодически, как оказалось, от дел революции отвлекавшегося на дела киношников, даже я понимал, - не попрешь.
Но почему же целый год надо было водить меня за нос?! Нет ответа.
В другом случае по просьбе на этот раз соотечественника - режиссера Андрея Малюкова (вы будете смеяться - он тоже был женат, но на дочке Клары Лучко) я вообще весь сценарий переписал заново!
Малюкову мое первоначальное сочинение тоже очень понравилось, он тоже страстно захотел его поставить, но у меня действие происходило на латино-американской почве, а режиссер пожелал, чтобы оно развернулось на юго-восточно-азиатской, так ему было бы ловчее. Титаническую пришлось проделать работу! Режиссер регулярно приезжал ко мне в мастерскую и с удовольствием выслушивал новые куски текста, при этом он обеспечивал меня необходимой литературой, то "Махабхарату" принесет из библиотеки киносоюза, то еще что-нибудь специфическое. Перелицовка прошла удачно, режиссер одобрил: "То, что надо!" После этого пришло положительное заключение из соотсветствующего департамента МИДа, "Мосфильм" сценарий принял и оплатил. Когда же все это важное для автора случилось, Малюков тихо, даже не позвонив, занялся другим фильмом. Четверть века прошло, а я так и не знаю, что тогда случилось в его сознании и подсознании. Понятно, планы имеют право меняться - кино есть кино, но почему в такой беспардонной форме?! Тот сценарий был в конце концов поставлен на "Узбекфильме" и опубликован в альманахе "Киносценарии".
Поплакавшись в жилетку, а, иначе говоря, поделившись с читателями жалостливой своей авторской обидой на режиссерскую братию, нравы которой знаешь, а привыкнуть не можешь, вернусь к "Ясной Поляне", то-есть в года более ранние.
Внешне все выглядело оптимистично. В газетном интервью Владимир Андреев назвал "Ясную Поляну" среди премьер предстоящего сезона. Направил от театра официальную бумагу в министерство: просил одобрить пьесу и включить в репертуар.. Но что-то подсказывало: не спеши в двери радости. Явно не к добру было неуловимо изменившее выражение режиссерских глаз, едва уловливаемая, но очевидная, легкая досада в разговорах...
И потянулись недели. Иногда я звонил: скоро ли читка на труппе, когда распределение ролей? Все идет нормально, слышал в ответ, еще немного, еще чуть-чуть, надо подождать... Ну, какой ты неверующий! Видно, много тебя обманывали...
Обманывали меня не так уж и часто, но почему-то обманы хорошо запоминаются.
Кто выигрывает, кто проигрывает: лгущий или обманутый? Оба в унижении.
Нет хуже навязываться кому-то. Звонить Андрееву перестал.
То ли потеря Лекарева, то ли что другое, что непременно сопровождает любого главного режиссера, а тем более начинающего, стало причиной безмолвного растворения "Ясной Поляны" в пучинах Ермоловского театра, - мне так и не известно до сих пор. Тогда не спросил, позже стало не нужно. Сами они объяснить не потрудились. Впрочем, о режиссерских нравах только что поговорили...
Памятуя, с каким неудовольствием со мной заключали договор ("Кому нужен твой Толстой с его заморочками!"), можно вообразить и такую интригу: министерство сообщает Андрееву, что пьесу формально примет, автору даже заплатит, но одновременно намекнет, что лучше ее не ставить - не злободневно. "Зачем вам, Володя, - могли ему сказать, - начинать руководящую карьеру с этой рискованной затеи? Мы же вас только назначили ..." Зная тогдашние порядки, вполне можно такое предположить.
Предполагаю и еще одно: в той ситуации Андреев как режиссер все-таки упустил свой шанс отличиться...
Ни одна попавшая в Министерство культуры пьеса без присмотра не оставалась. В обязательном порядке её направляли в Главлит, то-есть в цензуру, а в сложных случаях, вроде пьесы о Толстом, еще и на отзыв специалистам. Их "нет", впрочем, как и "нет" Главлита, - приговор, который обжалованию не подлежал.
"Ясняю Поляну" направили на отзыв в Институт мировой литературы Академии наук СССР. Толстоведы-ученые откликнулись сравнительно скоро, а вот в цензуее пьесу продержали полгода! Изучали основательно. О полученных ответах скажу дальше, а пока, поняв, что на Андреева уже можно не рассчитывать, стал искать другие варианты.
Обратился к Олегу Ефремову, мы были немного знакомы. Тут же выяснилось, что более неудачный момент предложить ему поставить спектакль о Льве Толстом выбрать было трудно. Ему во МХАТе только что задробЫли спектакль об Александре Пушкине, которого замечательно играл Ролан Быков. Называлась пьеса "Медная бабушка" и написал ее один из талантливейших наших драматургов Леонид Зорин. Борьба Олега Ефремова сначала за возможность работать над пьесой Зорина - ее запрещали, потом за Быкова в роли Пушкина - и это не разрешали, закончилась его поражением. И тут звоню я.
Выслушав, он устало сказал в телефонную трубку:
- Знаешь, нет, этим заниматься не буду, хватит. Нахлебался с классиками.
Когда позвонил Борису Петровичу Чиркову, тот уже лет двадцать как ходил в народных СССР и был четырежды лауреатом Сталинской премии, переименованной в Государственную. Для полного букета советских регалий ему оставалось стать только Героем социалистического труда, что и произошло через четыре года после того, как он отказался играть Льва Толстого.
Реакция на мое предложение у него оказалась странной: он испугался!
- Почему вы решили, что это должно произойти со мной?! - быстро и подозрительно спросил он своим постаревшим, но все еще знакомым голосом Максима, в очередной раз заподозрившего, что кавалер барышню хочет украсть. - Нет, что вы, это не по мне! Лучше не надо. Вы лучше приходите к нам в театр...
Он был звездой в театре имени Гоголя, бывшем Театре транспорта, а это - черте где, где-то на задах Курского вокзала. Вопрос посещаемости там всегда стоял остро.
В славном фильме Михаила Калатозова "Верные друзья", вышедшем еще в 1954 году, плывут на плоту по Яузе-реке Чирков, Меркурьев и - Александр Федорович Борисов. Тот, что сыграл в кино академика Ивана Павлова и гениального русского композитора Мусоргского. А вообще-то он был ведущим актером Ленинградского академического театра имени Пушкина. Столп и вершина советского театра, многажды лауреат, депутат и прочее. И этот мог бы, решил я, и послал на театр Борисову вежливое письмо и пьесу. Ответа не последовало. Пьеса, видно, не приглянулась. Тогда я послал ее Борису Бабочкину, в Малый театр.
Сразу скажу: там тоже был отказ. Но бывают отказы, которые дороже иных одобрений.
Только много времени спустя я уразумел, почему в начале нашего разговора (добрый час по телефону) Борис Андреевич так настойчиво втолковывал мне, что его отказ никак и совершенно не связан с самой пьесой. Причина, несколько раз повторил он, - в ряде привходящих обстоятельств, только в них.
Просить об уточнениях я из деликатности не стал , а он не посчитал нужным их сделать. Потом-то я понял...
Он был после тяжелой операции, ему вообще оставалось жить два года. Но для него, человека могучего творческого темперамента, конечно, не это было главным. Главным было другое. В театре уже лежала - а я не мог об этом знать - пьеса Иона Друцэ о Толстом. Сам главный режиссер Борис Равенских собирался ее ставить, а на роль Льва Толстого был намечен Игорь Ильинский.
Получалось, что я, того не подозревая, поставил великого Бабочкина в ситуацию щепетильную. Но вышел он из нее на диво достойно.
